Журнал №5 2024

Анонс

ИЗ ЛЕТОПИСИ «НОВОГО МИРА»

Май

55 лет назад — в № 5 за 1969 год напечатана статья В. Лакшина «Марк Щеглов. (Напоминание об одной судьбе)».

65 лет назад — в №№ 5 и 6 за 1959 год напечатана повесть Григория Бакланова «Пядь земли».

70 лет назад — в № 5 за 1954 год напечатаны повесть-сказка Михаила Пришвина «Корабельная чаща» и статья Марка Щеглова « „Русский лес” Леонида Леонова».

85 лет назад — в № 5 за 1939 год напечатана пьеса Леонида Леонова «Волк. (Бегство Сандукова)».

НОВЫЙ МИР № 5_2024

СТИХИ

Максим Амелин. «С Флакком в руках»

Перекликаясь между собой, эти стихи напоминают миниатюрный сборник новой российской мифологии, где все явления и предметы – оживлены «здесь и сейчас». Люди и существа предстают тут в самых фантастических обликах, – равно как и родное отечество, которое то обернется «китоврасищем» (уж не оно ли «стоглаво, обло, обзорно и лаяй»?), то – мчащимся паровозом, то – тихой весной. И во всей этой почти космической гротескности затесался слабый человек – то ли насекомое, то ли рыба, – отчаянно взывающий к Богу: а к кому же еще?

Человек будто бы чем-то занят,
человек будто бы кем-то понят,
он пока больше младенца знает,
но уже меньше, чем рыба, помнит.

Не сходя с места, познал все тайны,
не ведя ухом, расслышал звоны,
без труда страны разъял на станы,
завершил полной победой войны.

Перед ним бездна в зеркальной клетке,
позади – холод в пустой скворешне,
вместо глаз выпуклые фасетки,
вместо рук сросшихся пальцев клешни.

Андрей Анпилов. «Синий платочек»

Если сегодня и существуют духовные стихи, то это, наверное, стихотворения Андрея Анпилова. В небольшой подборке разворачивается жизненный путь человека – постаревшего блудного сына – к Богу, – из детства первого в «детство второе», в которое обычно «впадают» старики, умудренные жизненным опытом и уставшие от него. На этом пути человек успевает побыть и Савлом, встретившим ослепительного Христа на дороге, и бродягой, растерявшим все свое имение, и тем, кто дает тому самому бродяге две последние лепты, и прозорливцем, познавшем истинную, божественную любовь – покрывающую все «чудесным покрывалом // Синим платочком // Никто и ничто от нее не скрыто».

На снег сверкающий, на свет
Глядеть нельзя, мне десять лет –
На снег, на свет, на блеск березы
Заиндевевшей – что со мной
Не понимая, в тень, домой
Плетусь, размазывая слезы.

Застигнут Богом был в пути
Из школы. Боже, отведи
Горящий лик, умерь свеченье!
Полуслепой среди огней,
Сияний, вспышек – что стыдней
Немого может быть мученья,

Когда нет имени назвать
То, что случилось. Благодать,
Дух переполнившая, разум
Не в силах снесть блаженства жуть.
Бог не умеет дать чуть-чуть,
Он может только – все и разом.

Дмитрий Григорьев. «Люди из глины»

Неспешные рефлексивные стихотворения о человеческом бытии, вписанном в бытие вселенское, о скоротечности человеческой жизни, ее одиночестве и смертной памяти словно бы повторяющей про себя: «лети на свет моя Ракета, // лети, пока хватает сил». Как это ни удивительно, человеку хватает сил, чтобы нарисовать небо и долететь до Бога.

Он рисует небо:
взмах кисти и оно сливается
с линией горизонта,
еще один –
исчезают в небе ветви деревьев.

– Что ты делаешь
с этим небом?!
Его становится слишком много.

Тогда он рисует большую бутыль
и лишнее небо сливает в нее.
Снова проступают ветки
и линия горизонта.

– Не стесняйся, бери,
от него не убудет. –
Протягивает мне
бутылку, полную
голубоватого света,
– делай что хочешь,
можешь выпить ее с друзьями,
или подарить любимой...

А за небо не беспокойся.
Я ведь могу стереть границы
между небом и любым предметом,
могу даже сам с ним слиться,
но мне интересней небо,
под которым дома и деревья,
в котором звезды и птицы.

Ольга Аникина. «Раз и два»

Стихи Ольги Аникиной совершенно точно – о любви. И не только о любви мужчины и женщины. О любви – ко всему живому. Эти строки и сами – живые, предельно человечные, искренние. Теплые рассказы о детстве, об одиночестве, о жизни и о смерти (честном учителе для всех – еще сущих).

Плюс четыре градуса и ветер.
Клювы листьев снова желтороты.
Синий в кассе купленный билетик,
электричку ждет толпа народа.

Бережно замотаны в пакеты
яблоневых саженцев метелки.
Линии рассеянного света
цвета мятой парниковой пленки.

В мае холод кажется недолгим,
и земля еще мокра и дышит.
За окном бегущие проселки,
серые поля, цветные крыши.

Пахнет дымом старая ветровка.
В грядках есть кладбищенское что-то.
Тонет в лунке желтая головка.
Две недели холодов до всхода.

Будешь жить и проползать сквозь трещины,
плотную проламывая почву,
жить, пока тебе не померещится,
что корням легко, тепло и прочно –

вот тогда-то, в пору листопада,
каждый лист подвергнется подсчету,
но об этом вспоминать не надо,
если хочешь, чтоб росло хоть что-то.

Аля Карелина. «Рука, гори»

Первая публикация автора в «Новом мире». Дар поэта – суметь увидеть и «поймать» чудо в повседневном и даже бытовом. Аля Карелина это чудо замечает, подхватывает и оставляет в своих строках и между строк – так, что самый привычный образ расцветает, оживает и разрастается до сказочной небывалости. Такое иногда случается в детстве, когда все наблюдается и чувствуется – тоньше, острее, честнее.

Что-то сломалось в ней, вместо слез – щепа.
Женщина плакала и наплакала дом.
Она не хотела в нем жить, и никто не хотел его покупать.
Ходило поверье, что дом с бедой.
Глаза уже кровоточили, было невмоготу.
Однажды ночью выплакала идола.
Он вознес ее на невиданную высоту,
больше ее не видели.

Вадим Муратханов. «Игра на вылет»

Стихотворения Муратханова напоминают короткометражные фильмы, демонстрируемые в крохотном небесном окошечке: определенная картина, коротенький фрагмент из жизни людей и явлений. Язык поэта, наследующий лучшим традициям русской классики, совершает в этих стихах свое действо, – возвышая самое обыденное до вечного, бессмертного уровня.

Рукой подать до окон зала,
где свет расставлен по местам,
где бабушка носки вязала
и атлас дедушка листал.

А ты, вчерашний именинник,
потерян всеми и забыт.
Политый к вечеру малинник
вокруг вполшепота шуршит.

На неизведанных дорожках
ждет леший, темен и носат.
Увязнешь в дедовских калошах –
и не воротишься назад.

ПРОЗА

Алексей Музычкин. «Равнодушие с высшим смыслом»
Роман

В майском номере читателю предлагается первая половина пародийного (или нет) романа. Действие происходит в Соединенных Штатах середины XIX века, Авраам Линкольн уже пришел к власти и остро поднял вопрос о праве чернокожих на свободу. Предчувствие Гражданской войны – пока еще довольно мирное, обходящееся светскими рассуждениями и ироничными словесными пикированиями. Каждый из персонажей убежден в собственной уникальности и важности, и за каждым во вполне конкретный день придет смерть, не обратив внимания на красоту, манеры, положение в обществе и даже отношение к проблеме рабства.

Беглый раб поведал мне и про булавку, которую Мюррей всегда носил с собой на поясе в специальном замшевом футляре, на котором было вышито красными нитками: «Пробудись!» Булавка, по словам этого человека, была щегольской – с головкой из обработанного изумруда, а длиной не менее двух дюймов. Мюррей безжалостно всаживал ее в руки и ноги потерявшим сознание рабам на плантации – без разбора, мужчинам, женщинам, детям. Через некоторое время, убедившись в эффективности приема, он начал использовать его и в отношении тех, кто был в сознании, но работал, по его мнению, недостаточно быстро. Крики несчастных слышались повсюду, где он появлялся. Были, разумеется, и порки, и подвешивания на деревьях – женщин за волосы, мужчин за ноги, – запирания в сырой земляной подвал с червями без еды, клеймение, даже отсекание ушей и носов. Только тут нет никакой новости, даже булавку придумал не Мюррей, он разве что случайно (я думаю, что случайно) распорядился вышить на футляре эту надпись, которая кому-то касалась выражением богохульного сарказма. Но Мюррей был не настолько образован, он всегда понимал только первый и самый доступный смысл слов.

Игорь Малышев. «Истории о светоносных рыбах»
Рассказы

Конечно, о людях. В каждом рассказе – а они совсем небольшие – целая история самых разных людей, совершенно непохожих друг на друга ни по времени жизни, ни по характеру, ни по образу мышления, ни по привычкам. Их объединяет одно удивительное, редкое качество – та самая «светоносность», глубокая человечность и в каком-то смысле даже праведность – при совершенно земной грешной жизни. И все же каждый из них несет в себе чудо сердца, чуткого, совестливого, оберегающего жизнь и все, что в ней ценно – не по человеческим меркам, а по высшим, вечным.

– Странно, – сказал я. – Никогда не слышал о рыбе, внутри которой свет. Как думаете, зачем они?

– Вы живете в своих городах и знаете такое, что и укушенный змей в бреду не увидит, а сами зерно пшеницы от ячменя не отличите. Но раз уж ты спросил, я отвечу. Я не знаю доподлинно, зачем рыба, обитающая там, где нет света, носит в себе свет. Но тысячу лет назад в наши края приходил Чингиз-хан. Старики говорили, у него была присказка: «Если не можешь поджечь степь, храни огонь». Я думаю, когда мир из-за нашего безрассудства и глупости погрузится в вечную тьму, оттуда, из темноты и глубины, поднимутся рыбы, много, бесчисленное множество рыб, носящих в себе свет, и они озарят наш мир. Когда мы, люди, утратим разумение, что такое добро и зло, что есть свет и тьма, тогда они, холодные бесчувственные рыбы, всплывут с темного дна, распорют острыми плавниками свои животы и осветят наш мир.

Андрей Белогорцев. «Геолокация»
Рассказ

Рассказ начинается эпиграфом из прустовского романа «В сторону Свана» – и совершенно неслучайно. Прустовского здесь очень много: от неспешного потока сознания и не столько повествования, сколько созерцательного перечисления, констатации окружающего и происходящего вокруг, до погружения в воспоминания – опять же по-прустовски, созерцательно, почти как во сне – о детстве, о семье, о взрослении, о сне и реальности – и в этой реальности – о самом страшном – о войне.

[А что на этот раз, нужно куда-то идти?]

Нужно идти в институт. Вчера до трех ночи ты готовился к французскому, сидя с тремя тетрадками на краю кровати, сосед-однокурсник просил выключить общий свет и шутил, что ты занимаешься чем попало и где вообще видано, чтобы в Литературном институте столько времени тратили на изучение языка; и ты про себя соглашаешься, ведь ты не переводчик, изучаешь французский с нуля и даже на парах, прежде чем сказать устно, проверяешь фразу в гугл-переводчике; не забудь словарик с полки, он лежит между Аствацатуровым и Довлатовым, полка до отказа набита книжками: Герасимов, Сорокин, Сенчин, Саган, Набоков, а если их все разом достать, то на стене будет надпись: «И слово обувь как любовь я прочитал на магазине» – это Саша Соколов, выше надпись «Все, к чему я прикоснусь, я полюблю как первую весну» – это Мильковский, на потолке надпись «Как я люблю тебя, халат!» – это Языков, потом надписи на стене начали писать друзья, ты даже цитат таких не знаешь, но надписи все равно дороги, есть одна даже на французском; французский начнется после обеда, а первой парой история древних цивилизаций, преподаватель не любит опоздания и перед началом лекции перекрывает лавочкой оба входа в лекционную аудиторию…

Денис Бондарев. «Сила»
Рассказ

Герой балабановского фильма задавался вопросом «В чем сила, брат?». Герой этого рассказа своей силой – телесной – поначалу даже гордится, но обнаруживает, что подлинной силы в нем нет ни капли. Даже отражение в зеркале выдает большого, но надломленного, потерянного человека, забывшего, ради чего он живет и зачем он нужен на этом свете. Когда все вокруг кажутся врагами, когда мысли мечутся между самоубийством нравственным и самоубийством физическим, когда жизнь давит и в собственном теле – да и душе – уже нечем дышать, кажется, выхода другого и нет, кроме смерти. И вот тут-то происходит чудо – самое настоящее – сравнимое разве что с чудом воскресения. Впрочем, то, что происходит с Сергеем, иначе и не назовешь.

Что делать? Что со всем этим делать? Начать заново, вот бы начать все заново. <…> Отвратительно. Почему все так отвратительно? Почему все так, кто в этом виноват? Я? Я не такой. Или такой? Меня таким сделали. Может, надо умереть? Почему это происходит? Это не я, это бухло, это все бухло. Нет, это что-то, что приходит до бухла, это что-то во мне. Что это во мне? Или все-таки все из-за них? Это они доводят, я же правда не такой. Или такой? Выблевать все. Прямо на пол. Чтобы вышло и разлетелось брызгами. Вспышка света, и боковым зрением он видит в нем блестящее сальное лицо со слегка отвисшей челюстью, с тупой, плотоядной улыбкой и широко раскрытыми глазами. Сергей испуганно переводит взгляд на зеркало, свет гаснет, а когда загорается – в отражении обычный он: заторможенный и растерянный взгляд, болезненная отечность, подрагивающее веко, заспанность и усталость, а того уродливого лица нет. Темнота. Свет – и снова в зеркале только он.

Лев Усыскин. «Ветка»
Рассказ фотографа

Магия движущегося поезда манит очень многих – огни в ночи, размеренный шум, окна, за которыми – жизнь, бесконечная свобода скорости… Главный герой рассказа вместе с другом, тоже с детства, был зачарован движением поездов – правда, по одной определенной ветке, проходящей через лес рядом с поселком. Повзрослев и став профессиональным фотографом, герой уподобляет всю жизнь железнодорожной ветке, а дело своей жизни для него почти такой же символ свободы, как и мчащийся сквозь ночь поезд. За окошечками вагонов – человеческие жизни, увлекательные и хрупкие. В объективе фотоаппарата – тоже люди, которые при подлинном мастерстве фотографа навсегда остаются живыми на снимках и пленке.

Сперва из темноты вырвался жирный световой сноп, в котором немедленно заиграли сказочные, словно бы в мультипликационном кино, силуэты ближайших к линии елей и берез. Еще несколько мгновений – и словно бы черная бесконечность ночного леса разверзлась, открыв нашим забывшим сон глазам какой-то другой инопланетный мир. Мир, полный синих, красных, желтых огней, мир люминесцентного света, обильно и равнодушно льющегося из квадратных вагонных окон, в которых мы, кажется, даже успевали разглядеть людей – вот они сидят друг перед другом, должно быть, за столиками вагона-ресторана, вот кто-то встал в своем купе, чтобы задвинуть форточку – впрочем, я, наверное, все же придумал это: едва ли мы успели тогда разглядеть пассажиров в ночном экспрессе. Мы не видели их, но, ей-богу, мы каким-то образом ощутили их присутствие, убедились, что они – там, и что они – из другого мира, и им дела нет до нас, даже если кто-то из них не спит, а смотрит через толстое стекло на непроницаемую стену нашего черного леса.

Олег Хафизов. «Купеческие сказки»

Цикл сказок-анекдотов о приключениях двух неразлучных друзей-купцов Якова Андриановича Лихошерстова и Антона Евграфовича Байбакова. Стилизованный язык и ироничное повествование пробуждает в памяти озорные русские народные бытовые сказки и истории Бориса Шергина о находчивом трикстере-Шише – настолько легко и естественно они написаны, претворяясь то в притчи, то в сатирические лубочные миниатюры.

– Товар самый тульский: медведь, гармошка да самовар.

– О-ля-ля! – отвечает мосье Репье. – А вот перед вами всемирно знаменитые Енисейские поля. По этим полям парижские дамы совершают дефиле, а парижские кавалеры их ублуждают.

– Выгон? – интересуется Яков Андрианович, а мосье Репье и отвечает.

– Мы, – говорит, не компран, какой-такой выгон, а какой, пардоньте, нам интерес в ваших медведях, если вся Европа давно перешла на химические меха?

– А такой, что этот медведь не для меха… – заводится Яков Андрианович, а Антон Евграфович его щиплет да поправляет: – Не для меха, а для смеха.

Приезжают они на Пляс-Дригаль, а там такой хоровод, такой шумсон стоит, что волосы дыбом, а глаза вразбег.

– Это, изволите, видеть, французский еретический танец капкан, – объясняет мосье Репье. – А капканом его прозвали оттого, что, раз увидев, любой мосье ходит весь день как в тисках и посматривает мимо прямых дел.

– Вот бы нам в Туле такой танец учредить! – не стерпел Яков Андрианович.

– А вы, моншер, только дайте нам ваши чертежики под люмьеровским аппаратом подержать, так весь этот кувыркантный фордебалет под самые ваши окна тотчас сбежится.

Тут уж Антон Евграфович отодвинул своего падкого друга в сторону, да и отвечает за него:

– Ты, мол, моншер мусью, приезжай к нам в Епифань на гулянку, так там и не такого капкана насмотришься, да еще и с мордобоем вприсядку. А чертежные понтентации для медведя не требуются. Он самим Господом начертан и запонтентован.

КОНТЕКСТ

Василий Авченко. «Китайская грамота Высоцкого»
О чем поет Высоцкий?

Владимир Семенович Высоцкий нередко в своих песнях обращался к текущей «злобе дня», поэтому слушателю/читателю XXI столетия некоторые его тексты не всегда могут быть полностью понятны.

Как видим, чаще всего песенная реакция Высоцкого на повестку дня, в том числе международную, была связана, во-первых, со спортом, во-вторых — с Китаем. Ни одна другая страна не удостоена им сопоставимого внимания. Начиная с 1973 года Высоцкий много раз посещал Европу и Америку, бывал в Океании (Таити) и Африке (Марокко и Канары). Объехал чуть не весь весь СССР, включая дальневосточные Магадан (1968) и Владивосток (1971), однако в зарубежной Азии не бывал и, похоже, туда и не стремился. Восток познал только его Попугай из песни к дискоспектаклю «Алиса в Стране чудес» режиссера Олега Герасимова 1976 года: «Я Индию видел, Китай и Ирак…» (вариант: «Я Индию видел, Иран и Ирак…»), и то если птица-говорун не врет. О сколько-нибудь глубоком интересе Высоцкого к азиатским делам неизвестно — за одним исключением в виде Китая.

О «китайском цикле» и поговорим.

ОПЫТЫ

Павел Глушаков. «Превращения»
Миниатюры из записной книжки

Порой дневниковые, порой лирические, а порой просто очень меткие и емкие наблюдения за людьми, искусством, природой, самой жизнью. Может быть, даже и не миниатюры в точном смысле этого слова, а обрывки мыслей, разговоров, повседневных чудес, мимо которых человек так часто проходит, не замечая и не отмечая их для себя.

Поэт в России больше, чем поет.

Она так часто плачет, прикладывая платочек к глазам, что, наверное, в ее кармане найдется уже целая пригоршня жемчужин.

Из растворенного люка появилась голова монтера, будто крот выполз из-под земли. Он сидел, подставив лицо солнцу, удерживаясь на руках, не спешил выходить из люка. Сходство завершили солнцезащитные очки и руки в больших перчатках, как кротовьи лапы.

Ночью провожали девушек купаться на речку. Юноши оставались у моста, а девчонки шли дальше, туда, где за поворотом, поросшим ивами, был песчаный пляжик. Юноши быстро устремлялись на мост, чтобы хотя бы услышать плеск воды и девичий смех; видно, конечно, ничего не было.
– А что, если не обманули и купаются нагишом? – мечтательно говорит один. И руки до боли впиваются в деревянный поручень моста, а в отблесках воды уже видится серебряный русалочий хвост.

Анатолий Бучаченко. «Душа – музыка молекул»

Что такое душа? Где она находится, из чего состоит? Есть ли связь между состоянием души и искусством, и больше – состоянием души и духовной верой? Удивительно, но эти, казалось бы, философские проблемы в своем эссе пытается решить человек, всю жизнь занимающийся естественной наукой, причем особой ее областью – химической физикой. Объясняя душу с точки зрения естественнонаучной сферы познания, автор эссе ищет вместе с читателем ответ на сложные вопросы далеко нематериального плана: о сущности души, искусства, веры, и взаимодействии между собой всех этих непростых элементов, опираясь не столько на духовно-культурное наследие человечества, сколько на наследие физики, химии, генетики, биологии.

Не огорчайтесь… Ни романтика, ни очарование не исчезли. Они переместились, поменяли адрес… За них взялись другие романтики – поэты науки. Романтика теперь в генах, которые делают белковые молекулы-ферменты, а те производят нейромедиаторы; а уж они включают чувства, они играют на струнах души. <…> Душа – это восхитительный молекулярно-химический ансамбль, где главный режиссер – геном.

ПУБЛИКАЦИИ И СООБЩЕНИЯ

Леонид Карасев. «Домик в Коломне» и «Нос»

Статье посвящена схожести пушкинской небольшой поэмы «Домик в Коломне» и гоголевской повести «Нос» – «легкостью, необязательностью, игривостью, эротизмом». Более того, не появись «Домик в Коломне», вряд ли «Нос» увидел бы свет вообще. Обе повести представляют читателю из ряда вон выходящее происшествие на фоне совершенно будничном. Что именно поражает воображение и вызывает комическое настроение – живо и интересно рассказано в небольшой статье Леонида Карасева.

Александр Горбенко «Разорванный мальчик. Сибирские лайки и капелька крови»
«Достоевские» мотивы в прозе В. П. Астафьева

Рассказ Виктора Астафьева «Мальчик в белой рубахе» о пропавшем мальчике Петеньке удивительным образом перекликается с «детскими» мотивами в творчестве Федора Михайловича Достоевского. Тут и «взгляд его, невинного и светлого», и «капелька крови» на рубашке («слезинка ребенка» из знаменитого монолога в главе «Бунт» романа «Братья Карамазовы»). Это неудивительно: Астафьев был большим поклонником творчества писателя. «Достоевские» мотивы обнаруживаются и в повести «Пастух и пастушка», а также в «Последнем поклоне». В чем своеобычность восприятия идей Федора Михайловича Астафьевым, а в чем он наследует Достоевскому, рассказывает Александр Горбенко в своей статье.

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

Ирина Сурат. «Ключ Ипокрены, или Молоток Некрасова»
Проблема выбора в гражданских стихах Мандельштама начала 1930-х годов

С начала 1930-х годов Осип Эмильевич Мандельштам со всей серьезностью обращается к гражданской лирике – потому что чувствует, что должен, что само время требует этого. На фоне своих «коллег по цеху» он – белая ворона.

«В этот период у О. М. как бы боролось два начала – свободное размышление и гражданский ужас. Я помню, как он говорил А. А., что теперь надо писать только гражданские стихи, – давайте посмотрим, кто из нас с этим справится… Но гражданская тема – все-таки кусок черствого хлеба и полностью не могла его удовлетворить. Мне кажется, что она была просто навязана невыносимым временем. Свойственный ему подход – историософский, а не гражданский. Душившее нас время требовало, чтобы он высказал свое отношение к нему» (Н. Я, Мандельштам)

В 1912 году, напомним, он писал об эпохах, которые требуют принести в жертву сегодняшнему дню «прелесть и сущность поэзии», – и вот в какой-то момент он видит, узнает такую эпоху в чертах окружающей его советской реальности и приносит свою жертву.

РЕЦЕНЗИИ.  ОБЗОРЫ

Александр Чанцев. «Гимн полыни»
Рецензия на книгу Василия Авченко «Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем»

Книга посвящена летчику Льву Колесникову, его семье, роду, а через взгляд на истории людей – и эпохе, в которую жил этот человек. Через судьбу конкретной личности показано многое – вплоть до истории российской авиации, причем с огромной любовью и знанием. Читатель узнает много нового, малоизвестного – и о самом времени, и о корейской войне, и об отношениях Советского Союза и США, и даже о космонавтах – пусть не первых, но также сыгравших немалую роль в судьбе человечества. Так и понимаешь в очередной раз, что нет случайных людей и событий, из каждого строится эпоха, история, вселенная.

Б И Б Л И О Г Р А Ф И Ч Е С К И Е   Л И С Т К И

Книги

Аннотируются новые книжные издания:

Валерий Золотухин «Голос и воск. Звучащая художественная речь в России в 1900 – 1930-е годы: поэзия, звукозапись, перформанс»;

«Именем любви. Английские поэты-кавалеры XVII века» в переводе и с комментариями Марины Бородицкой;

Александр Скалдин «Странствия и приключения Никодима Старшего» (роман, который «необычен, загадочен, фантасмагоричен» и неоднозначно воспринят как в прошедшем столетии, так и в нашем).

Периодика

Андрей Василевский по традиции обозревает интересные и актуальные материалы, вышедшие в печатных и онлайн-изданиях: «Дружба народов», «Горький», «Российская газета», «Год литературы», «Знамя», «Коммерсантъ Weekend», «Фома», «Нева», «Arzamas», «Достоевский и мировая культура», «Сибирские огни», «Урал», «Формаслов», «Литературная газета», «Нож», «НГ Ex Libris», «Звезда», «Царьград – Санкт-Петербург», «Литературный факт».

Например:

«Действующий поэт может быть необъективным». Интервью с поэтом Иваном Ахметьевым. Текст: Михаил Сапрыкин. – «Горький», 2024, 12 марта.

Говорит Иван Ахметьев: «В старших классах у меня была толстая тетрадь, в которую я записывал интересные и малодоступные стихи Серебряного века, например Гумилева. В наследство от папы у меня осталась одна замечательная книжка – “Восемьдесят восемь современных стихотворений, избранных Зинаидой Гиппиус”. Она вышла в 1917 году, это замечательная небольшая антология, в которой были не только привычные, но и непривычные авторы тоже. Еще я читал некоторых советских поэтов: мне нравились какие-то вещи у Винокурова. Переводную поэзию тоже читал и таким образом, по-моему, познакомился с верлибром».

SUMMARY

The PROSE SECTION features Aleksey Muzychkin’s novel Indifference with Higher Meaning, Igor Malyshev’s short stories Of Luminiferous Fish, Andrey Belogortsev’s short story Geolocation, Denis Bondarev’s short story Power, Lev Usyskin’s short story The Bough, and Oleg Hafizov’s The Merchant Tales.

The POETRY SECTION features new poetic works by Maksim Amelin, Andrey Anpilov, Dmitry Grigoryev, Olga Anikina, Alya Karelina, and Vadim Muratkhanov.

CONTEXT features Vladimir Avchenko’s article Chinese Scripture of Vysotsky — a real-life commentary on Vladimir Vysotsky’s song lyrics inspired by Soviet-Chinese relations of 1960 – 70s.

ESSAIS feature Pavel Glushakov’s Metamorphoses — short annotative essays on various aspects of Russian literary history. Also featured is Dr Anatoly Buchachenko’s essay Soul, Music of the Molecules — on the modern scientific approach to the concept of the soul, and the outlines of a new science, Molecular Psychology.

MISCELLANEA features Leonid Karasev’s article ‘A Cottage in Kolomna’ and ‘The Nose’ — an analysis of the influence of the poem by Alexander Pushkin on Nikolay Gogol’s short novel. Also featured is Aleksander Gorbenko’s article Torn Boy, Siberian Sledge Dogs and a Droplet — on Viktor Astafyev’s attitude to Fyodor Dostoevsky, and dostoevskian motives in Astafyev’s own short stories.

LITERARY STUDIES feature Irina Surat’s article The Hippocrene Spring or the Nekrasov Hammer: A Problem of Choice in Mandelstam’s Civil Poetry of Early 1930s — a creative history of Mandelstam’s poem ‘The apartment is paper-quiet’ and its comparison with the work of Nikolay Nekrasov, Semyon Nadson and other poets of XIX century.