В 1971 году Владимир Высоцкий написал:
…Теперь я к основному перейду.
Один, стоявший скромно в уголочке,
Спросил: «А что имели вы в виду
В такой-то песне и в такой-то строчке?»
Ответ: во мне Эзоп не воскресал,
В кармане фиги нет — не суетитесь, —
А что имел в виду — то написал, —
Вот — вывернул карманы — убедитесь![1]
Раздражение публичного человека от надоевших вопросов вполне понятно. Но минуло полвека с лишним, сменились целые исторические эпохи. Многие песни Высоцкого, укорененные в контексте современных ему событий, человеку нового поколения малопонятны.
Разделим (понимая всю условность такого деления) эти тексты на «вечные» и «злободневные» и обратимся к последним — песням-откликам, написанным по принципу «утром в газете, вечером в куплете».
Во-первых, это песни о советском человеке, которому все по плечу, отличающиеся от официозных ироничностью. Здесь и первая (или «нулевая» — сам Высоцкий первой называл «Татуировку») песня «Сорок девять дней» о том, как в январе 1960 года шторм унес с курильского Итурупа баржу Т-36 с четырьмя советскими солдатами и те чуть не два месяца дрейфовали в Тихом океане, пока их не спас американский авианосец «Кирсардж». И «Пока вы здесь в ванночке с кафелем…» о том, как в 1961 году хирург Леонид Рогозов на антарктической станции Новолазаревской сам себе вырезал аппендикс.
Во-вторых — произведения мемориальные. Песня «К вершине» посвящена гибели в итальянских Доломитовых Альпах в 1969 году альпиниста, семикратного чемпиона СССР Михаила Хергиани. Стихи «Я б тоже согласился на полет…» написаны в 1971 году в связи с гибелью при приземлении «Союза-11» космонавтов Георгия Добровольского, Владислава Волкова и Виктора Пацаева. Стихотворение «Енгибарову от зрителей» посвящено клоуну-миму Леониду Енгибарову, умершему 25 июля 1972 года (ровно за восемь лет до самого Высоцкого) в возрасте 37 лет, как, кстати, и Хергиани. Песня «Еще ни холодов, ни льдин…» написана в память о Василии Шукшине, ушедшем из жизни в 1974 году.
В-третьих, многочисленные спортивные песни. «Профессионалы» — отклик на хоккейный матч СССР — Канада 1967 года в Вене, завершившийся победой советских спортсменов. «Комментатор из своей кабины…» — реплика в связи с чемпионатом мира по футболу 1970 года в Мексике. Поводом для написания песни «Не заманишь меня на эстрадный концерт…» стал чемпионат СССР по футболу того же 1970 года. «Вратарь» посвящен прощальному матчу Льва Яшина (1971). Двухчастная «Честь шахматной короны» написана накануне «матча столетия» 1972 года между Борисом Спасским и Робертом Фишером в Рейкьявике, где советский гроссмейстер уступил чемпионский титул американцу.
В-четвертых — так называемый китайский цикл, связанный с «культурной революцией» в КНР и «желтой угрозой»: «Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям», «Есть на земле предостаточно рас…», «Возле города Пекина…», «Мао Цзэдун — большой шалун…». К этому же циклу примыкает не ставшее песней стихотворение «Как-то раз цитаты Мао прочитав…».
В-пятых, песенные отклики на другие более или менее заметные события. Например, «Потеряю истинную веру…» о том, как в 1964 году лидер СССР Никита Хрущев присвоил звание Героя Советского Союза президенту Египта Гамалю Насеру, несмотря на преследования администрацией последнего египетских коммунистов (этот случай в том же году стал одним из поводов для обвинения Хрущева в «волюнтаризме» и смещения его с властных постов). Или «Песня про Джеймса Бонда, агента 007» 1974 года, навеянная приездом в СССР актера Шона Коннери для съемок в советско-британско-итальянском фильме Михаила Калатозова «Красная палатка» о спасении в 1928 году арктической экспедиции Умберто Нобиле (Коннери, что интересно, играл норвежского путешественника Амундсена, а юный Никита Михалков — полярного летчика Чухновского). Здесь же назовем «Письмо в редакцию телевизионной передачи „Очевидное — невероятное” из сумасшедшего дома» (1977), незадолго до появления которого профессор-физик Сергей Капица посвятил очередной выпуск своей популярной передачи Бермудскому треугольнику, где будто бы при загадочных обстоятельствах пропадали суда и самолеты.
Как видим, чаще всего песенная реакция Высоцкого на повестку дня, в том числе международную, была связана, во-первых, со спортом, во-вторых — с Китаем. Ни одна другая страна не удостоена им сопоставимого внимания. Начиная с 1973 года Высоцкий много раз посещал Европу и Америку, бывал в Океании (Таити) и Африке (Марокко и Канары). Объехал чуть не весь весь СССР, включая дальневосточные Магадан (1968) и Владивосток (1971), однако в зарубежной Азии не бывал и, похоже, туда и не стремился. Восток познал только его Попугай из песни к дискоспектаклю «Алиса в Стране чудес» режиссера Олега Герасимова 1976 года: «Я Индию видел, Китай и Ирак…» (вариант: «Я Индию видел, Иран и Ирак…»), и то если птица-говорун не врет. О сколько-нибудь глубоком интересе Высоцкого к азиатским делам неизвестно — за одним исключением в виде Китая.
О «китайском цикле» и поговорим. Едва ли современный человек уверенно ориентируется в зигзагах отношений СССР и КНР, так что имеет смысл расшифровать всю эту китайскую грамоту. Выяснить — буквально, — что автор имел в виду «в такой-то песне и в такой-то строчке».
«Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям» (1964)
В песне, открывающей цикл, отражены испортившиеся вскоре после ХХ съезда отношения Москвы и Пекина. Встречи Хрущева и китайского лидера Мао Цзэдуна 1957 — 1959 годов в СССР и Китае были напряженными. Вскоре «маоистская клика» начала публично клеймить «советских ревизионистов» — и наоборот.
Сегодня из реалий, упомянутых в «Письме рабочих…», широким кругам помнится разве что «кузькина мать»:
Но сам Хрущев сказал еще в ООНе,
Что мы покажем кузькину им мать![2]
Эти слова советский лидер произнес не в ООН, а в Москве — в 1959 году на выставке американской промышленности в Сокольниках, где достижения Штатов ему показывал вице-президент США Ричард Никсон. «Все было хорошо, пока Никита Сергеевич не распалился и не пообещал Никсону показать американцам кузькину мать. Мой коллега из Бюро переводов МИДа Юрий Лепанов, сопровождавший в тот день Хрущева, придерживался своего способа перевода идиоматических выражений: сначала все дословно переводил, а затем уже разъяснял. И тогда… он сперва перевел — „мы вам покажем мать Кузьмы”, а потом пытался объяснить, что это значит, но, кажется, не очень удачно. Да удачно и невозможно было перевести, потому что пресловутая „кузькина мать” в словарях толкуется как выражение грубой угрозы», — пишет переводчик и дипломат Виктор Суходрев в воспоминаниях «Язык мой — друг мой»[3]. Он сообщает, что Хрущев не раз употреблял это выражение публично, приводя переводчиков в замешательство, но вкладывал в него собственный смысл: показать то, чего другие никогда не видели. «Хрущев не угрожал Западу… Жаль, что Никита Сергеевич только мне одному, а не широкой публике растолковал то особое, личное, а не словарное значение любимой фразы», — пишет Суходрев[4].
Несколько позже термоядерное «изделие 602» — самое мощное взрывное устройство в истории человечества, разработанное под руководством академика Курчатова и испытанное в 1961 году на Новой Земле, — в народе прозвали «Царь-бомбой» и «Кузькиной матерью».
Тем, что вы договор не подписали,
Вы причинили всем народам боль
И, извращая факты, доказали,
Что вам дороже генерал де Голль[5].
Здесь речь идет о договоре, запрещающем испытания ядерного оружия в воздухе, космосе и под водой. Его подписали в Москве 5 августа 1963 года правительства СССР, Великобритании и США. Франция, которая взорвала свою атомную бомбу в Сахаре еще в 1960 году (операция «Синий тушканчик»), и Китай, где вовсю велись соответствующие работы, тогда к Московскому договору не присоединились. Через несколько месяцев КНР и Франция, которой руководил Шарль де Голль, установили дипломатические отношения. Чуть позже, в октябре 1964 года, Китай испытал ядерное оружие (буквально накануне этого события Хрущева отстранили от власти).
Мы понимаем — вас совсем не мало,
Чтоб триста миллионов погубить…[6]
Это намек на заявления Мао о том, что если в новой войне погибнут 300 миллионов китайцев, то зато остальные увидят коммунизм. Доктор исторических наук Александр Панцов в биографии «Мао Цзэдун» приводит слова китайского вождя, сказанные им в Москве в 1957 году: «Возможно, что из 2700 миллионов человек населения всего мира людские потери составят одну треть, а может быть, и несколько больше — половину человечества… Но останется еще другая половина, зато империализм будет стерт с лица земли и весь мир станет социалистическим. Пройдет столько-то лет, население опять вырастет до 2700 миллионов человек, а наверняка и еще больше»[7]. В книге доктора философских наук Федора Бурлацкого «Мао Цзэдун и его наследники» цитируется речь Мао 1958 года на совещании в ЦК Коммунистической партии Китая: «Войны не нужно бояться… Сидящие здесь товарищи видели смерть. Смерть не страшна. Если из 600 миллионов человек половина погибнет, останется 300 миллионов человек. Со времен императора У-ди до эпохи Троецарствия, до Северных и Южных династий население Китая с 50 миллионов человек сократилось почти до 10 миллионов… Если во время войны погибнет половина человечества — это не имеет значения. Не страшно, если останется и треть населения. Через сколько-то лет население снова увеличится… Если действительно разразится атомная война, не так уж это плохо, в итоге погибнет капитализм, и на земле воцарится вечный мир»[8].
Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды —
Не раздувайте вы войны пожар, —
Мы нанесем им, если будет надо,
Ответный термоядерный удар[9].
Имеется в виду конфликт КНР и Тайваня, куда в 1949 году, после победы Мао в Гражданской войне, бежал его противник Чан Кайши — лидер партии Гоминьдан (если коммунистов Мао поддерживала Москва, то гоминьдановцев — Вашингтон). На Тайване он возглавил Китайскую республику, которая долго занимала «китайское» место в ООН, лишь в 1971 году уступив его КНР. В августе 1958 года артиллерия КНР начала обстрел контролировавшихся Гоминьданом островов Цзиньмэнь и Мацзу («Второй кризис в Тайваньском проливе»). Хрущев довел до сведения американского президента Эйзенхауэра, что вмешательство США Москва расценит как нападение на СССР и нанесет по агрессору ядерный контрудар.
Еще в 1954 году Хрущев решил помогать Китаю в создании атомного оружия, однако в 1959-м, на фоне ухудшения отношений, аннулировал соглашение. Помощь прекратилась, советских специалистов отозвали. Тогда же Хрущев, вопреки прежним заявлениям, сказал, что СССР не может допустить новой мировой войны из-за Тайваня. Глава китайского МИДа маршал Чэнь И назвал эту позицию «оппортунизмом» и «приспособленчеством».
Небось, когда вы русский хлеб жевали,
Не говорили про оппортунизм![10]
Хрущев не оставался в долгу: среди эпитетов, которыми он награждал Мао, были и «ультрадогматик», и «Будда, который сидит и высасывает теории из пальца», и даже «старая калоша».
Противостояние КНР и Тайваня продолжается до сих пор, более того: в последние годы возобновились разговоры о том, что Пекин намерен так или иначе вернуть острова. Накануне 2024 года нынешний лидер КНР Си Цзиньпин назвал воссоединение Тайваня с Китаем «исторической необходимостью».
Давите мух, рождаемость снижайте,
Уничтожайте ваших воробьев![11]
Осенью 1957 года на пленуме ЦК КПК Мао начал кампанию против «четырех зол»: крыс, комаров, мух и воробьев, поедающих на полях народный рис. Птиц гоняли палками, не давая сесть. Считалось, что, если воробья заставить продержаться в воздухе четыре часа, он упадет замертво. Каждая семья должна была предъявить мешок, наполненный тушками воробьев. Народным героем стал командир армейского взвода Ван Шухуа, который одним ударом бамбукового шеста умудрился убить сразу четырех воробьев.
Вскоре из-за истребления птиц расплодились вредные насекомые. Пришлось даже проводить «воробьевизацию» сельского хозяйства, закупая живых птиц в СССР и Канаде. А в 1959 — 1960 годах, когда из-за засухи, неурожая и ошибок в аграрной политике начался страшный голод (в 1980 году назвали официальную цифру — 20 миллионов умерших, причем ряд историков считают ее заниженной), китайцы начали охотиться на воробьев уже просто как на еду.
В «Песенке про мангустов» 1971 года Высоцкий вновь вспомнит борьбу с воробьями:
Козы в Бельгии съели капусту,
Воробьи — рис в Китае с полей…[12]
Вернемся к первой песне «китайского цикла»:
Так наш ЦК писал в письме открытом, —
Мы одобряем линию его![13]
Письмо ЦК КПСС с критикой курса китайских товарищей опубликовала «Правда» 14 июля 1963 года в ответ на появившееся месяцем ранее письмо ЦК КПК. Кремль признавал наличие «серьезных разногласий» с руководством КПК, продолжающим «обострять обстановку», но подчеркивал: КПСС «стояла и стоит за тесную дружбу» с китайскими коммунистами, призывает их «стать на путь… укрепления подлинного единства» и «сплочения мирового коммунистического движения под знаменем Ленина».
«Есть на земле предостаточно рас…» (1965)
Тем не менее отношения вчерашних друзей — двух социалистических и теперь уже ядерных держав — продолжали ухудшаться. В 1964 — 1965 годы в Китае заговорили о территории в 1,5 миллиона кв. км, якобы незаконно занимаемой Советским Союзом (несколько позже, в 1966 году, Мао заявит, что Кремль намерен развязать войну против Китая). Газета «Жэньминь жибао», орган ЦК КПК, называла Айгунский и Пекинский договоры 1858 — 1860 годов, по которым Приамурье и Приморье стали российскими, несправедливыми. В Пекине заявили о «праве наследования» всех территорий, когда-либо занимавшихся любой из правивших в Китае династий.
Высоцкий отозвался песней «О китайской проблеме»:
Сон мне тут снился неделю подряд —
Сон с пробужденьем кошмарным:
Будто — я в дом, а на кухне сидят
Мао Цзэдун с Ли Сын Маном!
<…>
И что — подают мне какой-то листок:
На, мол, подписывай — ну же, —
Очень нам нужен ваш Дальний Восток —
Ох, как ужасно нам нужен!..[14]
Появление первого руководителя Республики Корея Ли Сын Мана рядом с Мао вызывает недоумение. Напомним, что еще в 1948 году на Корейском полуострове, тремя годами раньше освобожденном от японской оккупации, возникли два государства: 15 августа на юге — Республика Корея, «соучредителем» которой стали США, 9 сентября на севере — Корейская Народно-Демократическая республика, к созданию которой приложил руку СССР. Южную Корею возглавил 73-летний Ли Сын Ман — доктор философии Принстонского университета, американский гражданин, проживший в Штатах около 40 лет. Во главе КНДР стал 36-летний Ким Ир Сен — участник партизанской борьбы в Маньчжурии против японцев, капитан Красной армии, командир батальона 88-й интернациональной бригады РККА (она в 1942 — 1945 годах стояла в селе Вятском под Хабаровском, комплектовалась преимущественно китайцами и корейцами). В 1950 году на Корейском полуострове началась война Севера и Юга, причем на стороне Сеула выступили США во главе контингента ООН, а на стороне Пхеньяна — Китай и (неофициально) СССР.
Из всего этого ясно, что Ли Сын Ман оказаться на одном дальневосточном гектаре со своим противником Мао Цзэдуном никак не мог. К тому же Южная Корея не выдвигала территориальных претензий к Советскому Союзу (СССР, а теперь РФ граничит только с КНДР), да и сам Ли еще в 1960 году на волне протестов ушел в отставку и поселился на Гавайях, где и умер в год написания рассматриваемой песни. Возможно, в кошмарном сне ее героя Мао и Ли возникают вместе потому, что с «разводом» Москвы и Пекина китайский лидер тоже оказался по ту сторону баррикад.
«Возле города Пекина…» (1966)
Это произведение — отклик Высоцкого на объявленную Мао в 1966 году «культурную революцию».
«Культурной» ее назвали потому, что все началось с критики пьесы У Ханя «Разжалование Хай Жуя» о честном чиновнике, который осмелился высказать правду в глаза погрязшему в пороках императору. Пьесу, о которой еще недавно одобрительно отзывался Мао, объявили крамольной, ее автор вскоре умер в тюрьме.
Дискуссия о культуре стала для Мао поводом проредить «обуржуазившееся» окружение, избавиться от противников и соперников, покончить с оппозицией. Основной удар был направлен на Лю Шаоци — с 1959 года председателя КНР, второго человека в стране после главы партии — Мао. В постановлении о «великой пролетарской культурной революции», принятом пленумом ЦК КПК 8 августа 1966 года, говорилось: «…мы ставим себе целью разгромить облеченных властью лиц, идущих по капиталистическому пути, раскритиковать буржуазные реакционные „авторитеты” в науке, раскритиковать идеологию буржуазии и всех других эксплуататорских классов, преобразовать просвещение, преобразовать литературу и искусство…»[15]
Вождь написал воззвание «Огонь по штабу!» и бросил клич молодежи, мобилизуя ее на «классовую борьбу». Его волю выполняли так называемые хунвэйбины — «красные стражи», отряды боевой молодежи. Так первоначально назвала себя организация, возникшая при Университете Цинхуа. Вождю слово понравилось, и отряды хунвэйбинов стали создаваться по всей стране. Высоцкий иронизирует над этим неблагозвучным для русского слуха словом:
И ведь, главное, знаю отлично я,
Как они произносятся, —
Но чтой-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вэй-бины…[16]
Параллельно появлялись отряды «цзаофаней» («бунтарей») — молодых рабочих и служащих. Лозунгом «культурной революции» стали слова «Бунт — дело правое». Чистки, которые так или иначе шли и раньше, теперь приобрели дикие формы и масштабы. «Культурная революция» сопровождалась самым настоящим террором — репрессиями в отношении высшего звена руководства КНР, народными бессудными расправами над чиновниками и интеллигенцией. Вместо партийных органов на местах возникали «революционные комитеты». Школьников и студентов распустили на каникулы. Юные беспредельщики издевались над профессорами и партийцами: избивали, выбрасывали из окон, отрезали волосы, мазали лица чернилами, напяливали колпаки, заставляли лаять, ползать и т. д. Именно об этом пел Высоцкий:
Вот придумал им забаву
Ихний вождь товарищ Мао:
Не ходите, дети, в школу —
Приходите бить крамолу!
И не то чтоб эти детки
Были вовсе — малолетки, —
Изрубили эти детки
Очень многих на котлетки![17]
Вполне конкретна и строчка «Вместо статуй будут урны»: хунвэйбины уничтожали старинные произведения искусства. Из их манифеста: «Мы рвем и уничтожаем календари, драгоценные вазы, пластинки из США и Англии, амулеты, старинные рисунки и возвышаем над всем этим портрет Председателя Мао». В некоторых городах дошло до того, что пешеходам предписали пересекать улицы на красный сигнал светофора — цвет революции…
Точное число убитых в ходе «культурной революции» неизвестно, самые осторожные оценки начинаются с миллиона. Не выдержав издевательств и унижений, ряд чиновников и профессоров покончили с собой. Писатель Лао Шэ, избитый хунвэйбинами, утопился в озере…
Одни сравнивают «культурную революцию» с советскими процессами 1937 — 1938 годов над партийными и военными руководителями, другие — с еврейскими погромами в нацистской Германии. Можно вспомнить более близкие к нам реалии — Украину последних лет и приматывание людей скотчем к столбам и деревьям. Не обошлось в Китае и без своего «пушкинопада»: опричники Мао снесли памятник Пушкину в Шанхае (в 1987 году скульптуру восстановили по инициативе городской власти).
Хунвэйбины бесчинствовали до осени 1967 года, после чего Мао распорядился возобновить занятия в школах и вузах. Остановить маховик анархии и насилия было, однако, непросто. В августе 1968 года против хунвэйбинов пришлось использовать армию. Вскоре 19 лидеров публично расстреляли на одном из пекинских стадионов, около 7 миллионов рядовых хунвэйбинов и цзаофаней выслали в сельскую местность и отправили в лагеря трудового перевоспитания, а на местах восстановили партийные комитеты.
Преследования избежали лишь трое из 17 членов Политбюро — помимо вождя, это премьер Госсовета КНР Чжоу Эньлай и маршал Линь Бяо; имя последнего Высоцкий в строчке «Думал Мао с Ляо Бянем» исказил. Линь Бяо, с 1959 года — министр обороны КНР, был одним из лидеров «культурной революции» и единственный из пяти заместителей председателя ЦК КПК сохранил свой пост. С 1969 года он считался не только правой рукой Мао, но и его преемником. Позже, однако, его отношения с коллегами по Политбюро фатально испортились. В 1971 году самолет, на котором Линь Бяо пытался бежать в СССР, разбился в Монголии. Посмертно маршала объявили предателем, исключили из партии.
В 1966 году Высоцкий спел не только о хунвэйбинах, но и о контакте с инопланетянами — имеем в виду песню «В далеком созвездии Тау Кита». Ее герой летит на Тау Кита, чтобы привести в чувство братьев по разуму, которые ведут себя странно и даже отказались от привычного способа размножения в пользу почкования. Герой песни, что интересно, называет их «таукитайской братией». Все это позволяет предположить, что Высоцкий намекает на китайские эксперименты по ограничению рождаемости и усложнение отношений Москвы и Пекина:
Сигнал посылаем: «Вы что это там?» —
А нас посылают обратно[18].
Впрочем, с учетом того, что «мне таукитянин — как вам папуас», а строй на Тау Кита — «буржуазный», эта версия выглядит несколько натянутой.
«Мао Цзэдун — большой шалун…» (1967)
Здесь продолжается тема «культурной революции».
Мао Цзэдун —
Большой шалун —
Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать, —
Заметив слабину,
Меняет враз жену, —
И вот недавно докатился до артистки[19].
Первые строчки соответствуют тому, что мы знаем про Мао, до почтенных лет сохранявшего бодрость духа и плоти. Так, в 1962 году, в возрасте уже под 70, он познакомился с юной Чжан Юйфэн, ставшей его секретарем и любовницей.
«Недавно докатился до артистки» — высказывание неточное. Актриса Цзян Цин (а не «Цин Цзянь», как у Высоцкого; если ее имя он приводит в искаженном виде, то Линь Бяо на этот раз назван правильно), которая была на 20 лет моложе Мао, стала его четвертой по счету женой еще в 1938 году, когда родился сам автор песни. «Докатившийся», говоря его же словами, трижды: все три жены Владимира Семеновича были актрисами.
В пору дружбы Пекина и Москвы Цзян Цин (при рождении — Ли Шумэн, сценический псевдоним — Лань Пин, что значит «голубое яблоко») бывала в СССР и даже стояла в почетном карауле на прощании со Сталиным в марте 1953 года. Впоследствии провинциальная актриса, мечтавшая стать кинозвездой, доросла до куда более заметных ролей: стала министром культуры КНР и имела влияние, какого не было у Надежды Крупской и Раисы Горбачевой.
Первая леди красного Китая стала идеологом «культурной революции». Она продвигала революционные оперы и балеты, участвовала в гонениях на «врагов народа», поощряла хунвэйбинов. В 1969-м вошла в Политбюро ЦК КПК. Впоследствии принимала участие в травле недавнего соратника — Линь Бяо.
Сразу после смерти Мао в 1976 году его вдову и еще троих высших руководителей Компартии Китая арестовали по обвинению в заговоре и попытке захвата власти (вероятно, у Цзян Цин действительно была мечта стать «красной императрицей»). На эту «Банду четырех» возложили всю ответственность за «перегибы» во время «культурной революции», которую Си Цзиньпин в 2019 году назвал «большой ошибкой». Соперники набиравшего силу Хуа Гофэна (незадолго до смерти Мао он стал премьером Госсовета, а сразу после ухода вождя возглавил и партию) были устранены. Его заместителем стал чудом уцелевший Дэн Сяопин. Над ним издевались в пору «культурной революции», но теперь он восстановил и упрочил свои позиции. Вскоре на очередном витке внутрипартийной борьбы уже сторонников Хуа Гофэна, противостоявших Дэн Сяопину, заклеймят как «малую банду четырех». Сам Хуа Гофэн в 1980 — 1981 годы лишится постов премьера и председателя партии, а Дэн Сяопин войдет в историю как реформатор и творец «китайского экономического чуда».
Что до Цзян Цин, то ее в 1981 году приговорили к смертной казни, впоследствии замененной пожизненным заключением. В 1991 году вдову Мао освободили по медицинским показаниям. Вскоре несостоявшаяся императрица повесилась, оставив адресованную Мао записку: «Ученица и соратница по борьбе идет к тебе».
Но вернемся к Высоцкому и «культурной революции».
Уже видать концы —
Жена Лю Шаоци
Сломала две свои собачие ноги[20].
Лю Шаоци до «культурной революции» был, как уже сказано, правой рукой Мао и его официальным наследником. Теперь его объявили врагом и низложили. У его дома собирались демонстрации, хунвэйбины преследовали его жену, травили дочь. Сам Лю Шаоци умер в тюрьме в 1969 году. Посмертно реабилитирован, теперь вновь считается выдающимся революционером и государственным деятелем.
Вопрос с «собачьими ногами» остается открытым. Ван Гуанмэй, жене Лю, добровольно пришедшей на суд хунвэйбинов и ведшей себя с завидным достоинством, никто ноги не ломал, хотя издевательств хватило сполна. Много лет она провела в тюрьме и психбольнице, затем была реабилитирована, выступала свидетелем по делу «Банды четырех», занималась благотворительностью. Возможно, Высоцкий, говоря о сломанных ногах, использовал слухи или что-то перепутал. Известно, например, что хунвэйбины переломали ребра опальному маршалу Пэн Дэхуаю, бывшему министру обороны. Сына Дэн Сяопина сбросили с третьего этажа, сделав калекой. Генерал Ло Жуйцин выпрыгнул из окна и сломал ноги, их пришлось ампутировать.
Собаками хунвэйбины называли врагов. Были лозунги: «Разобьем собачьи головы противников Мао!», «Размозжим собачью голову главарю черной банды Лю Шаоци!» С другой стороны, Цзян Цин на суде оправдывалась так: «Я была псом председателя Мао. Я кусала того, кого он просил укусить».
А кто не чтит цитат,
Тот — ренегат и гад, —
Тому на задницы наклеим дацзыбао![21]
Еще в 1961 году китайским солдатам приказали вырезáть из армейской газеты изречения Мао. В 1964 году был издан цитатник с 200 мудрыми высказываниями вождя. Впоследствии выходили новые, всякий раз дополнявшиеся издания, общий тираж перевалил за миллиард.
Дацзыбао — рукописные листовки или газеты с крупно начертанными иероглифами. Их вывешивали на заборах, налепляли прямо на «врагов народа». Право на выражение мнения при помощи дацзыбао в 1975 году даже закрепили в конституции, однако вскоре эту практику свели на нет.
Марксизм для нас — азы,
Ведь Маркс не плыл в Янцзы,
Китаец Мао раздолбал еврея Маркса![22]
Впервые Мао Цзэдун совершил публичный заплыв по великой реке Янцзы в 1956 году в городе Ухане, известном теперь всему миру как родина коронавируса. Вождь даже написал об этом стихотворение «Плавание»:
Недавно Янцзы переплыл, что вдали
Простерлась на многие тысячи ли…
Сень сада на суше меня не влечет…
Конфуций сказал: все в мире течет…[23]
Покорение Янцзы должно было показать, что председатель находится в хорошей форме, и побудить соотечественников заняться плаванием (этот вид спорта в Китае не был в почете). Всего на счету председателя — 42 подобных заплыва. Высоцкий, видимо, имел в виду последний и самый знаменитый из них, состоявшийся 16 июля 1966 года. Вскоре в Ухане открыли музей плавания председателя Мао, а 16 июля объявили Днем плавания. Каждое лето сюда приезжают пловцы со всего Китая, чтобы повторить подвиг вождя. Исследователи уточняют: Мао не переплывал Янцзы, а просто плыл по реке, отдаваясь течению.
Заплыв 1966 года продлился час и пять минут, за которые Мао, как сообщало информагентство «Синьхуа», преодолел около 15 километров — понятно, главным образом благодаря течению. Этот заплыв особенно значим потому, что состоялся он в самом начале «культурной революции», а Мао было 72 года. По Конфуцию, человеку дается «большой круг жизни» — 72 года — для совершения предназначенных дел. Избранным дают, сверх того, 12-летний «малый круг». Мао, вероятно, хотел показать, что успешно завершил главный жизненный цикл, по-прежнему бодр и готов к «малому кругу». Последний «Великому кормчему» не суждено было пройти до конца — до 84 лет Мао не дотянул год и три месяца. Однажды он рассказывал британскому фельдмаршалу Монтгомери, что, по китайскому поверью, критические рубежи — 73 и 84 года; миновавший их может спокойно жить до ста.
Китай и позже интересовал Высоцкого. Так, известен набросок 1968 года:
Грущу я в сумерки и в новолуние:
В Китае — жуткая маоцзедуния…[24]
И Китай, и Мао упомянуты в прозаическом произведении Высоцкого «Жизнь без сна» («Дельфины и психи»), датируемом тем же 1968 годом.
Высоцкий против Мао
Вдова Высоцкого Марина Влади так писала о китайском цикле: «Все сказано с провидением почти божественным — ведь ты писал эти песни за несколько лет до событий. Ты и сам себе удивляешься. Приехав в Москву, ты зовешь друзей и не без гордости сообщаешь им:
— Я — ясновидящий.
И снова начинаешь петь песни „китайского цикла” к вящей радости присутствующих»[25].
Позволим себе не согласиться: никакого ясновидения здесь нет и близко. Эти песни — не прогнозы или предсказания, а более или менее оперативные отклики на происходившие события.
Порой Высоцкого пытаются вписать в ряды пламенных борцов с советским тоталитаризмом — где-то между Сахаровым и Солженицыным. Однако непредвзятый анализ его песен заставляет признать: Высоцкий был нормальным советским человеком своей эпохи. Со всеми поправками на шестидесятничество, интеллигентское столичное фрондерство, стремление в загранпоездки (причем именно на Запад), неравнодушие к модным костюмам и машинам. Бóльшая часть творчества Высоцкого диссонирует с советским официозным мейнстримом разве что стилистически. Это можно сказать и о военных песнях, и об альпинистских, и о спортивных. «Профессионалы» о советских хоккеистах («А наши ребята за ту же зарплату уже пятикратно выходят вперед…»), производственные «Тюменская нефть» с «Черным золотом»… Почти Пахмутова с Добронравовым, разве что манера другая: неэлектрическая гитара, несложные (чтобы не сказать — примитивные) мелодии, хриплый голос. Песню «Ошибка вышла», герою-параноику которой всюду мерещатся кровавые чекисты, вообще можно трактовать как оправдание так называемой карательной психиатрии в отношении того крыла диссидентов, которое позже назовут «демшизой»…
Вот и в «китайском цикле», прямо скажем, глумливом и грубоватом (обычно юмор Высоцкого добрее), автор клеймит маоистский Китай, оставаясь, при всей своей ироничности, в русле официальной позиции СССР. Очевидно, Высоцкий был не чужд синофобии (даром что сам играл китайского летчика Янг Суна в спектакле «Добрый человек из Сезуана» по Брехту, с которого и началась любимовская Таганка), подогревавшейся обострением отношений СССР и КНР. Заполняя в 1970 году анкету, составленную актером Анатолием Меньщиковым, Высоцкий на вопрос «Историческая личность, внушающая тебе отвращение» ответил: «Гитлер и иже с ним. Мао» (а на вопрос «Самая замечательная историческая личность» — «Ленин, Гарибальди»).
Его настрой вполне отвечал внешнеполитическому курсу Кремля, что подливает воды на мельницу сторонников версии о заказном характере песен «китайского цикла» (якобы к их появлению причастен Юрий Андропов, завотделом ЦК КПСС по связям с партиями социалистических стран, с 1967 года — глава КГБ). Есть целые исследования разной степени фантастичности о связях Высоцкого с Лубянкой; сам он, впрочем, еще при жизни изрядно страдал от слухов и сплетен, так что не будем умножать сущности сорняковой природы.
Марина Влади пишет, что китайское руководство запретило Высоцкому въезд в КНР «до конца времен». О том же говорил фотограф Леонид Лубяницкий. Документальных подтверждений, как и в случае с версией о сотрудничестве с КГБ, нет, возможно, это не более чем байки. Да и не очень ясно, каким образом песни могли дойти до китайских правителей, по радио их не крутили (а вот в Японии Высоцкого, как ни странно, знали — еще при жизни напечатали переводы нескольких песен, тележурналисты NHK снимали артиста в Москве незадолго до смерти, в 1982 году вышла пластинка). С другой стороны, известно, что в Китае внимательно следили за советским культурным фронтом, порой находя черную кошку даже там, где ее не было. Так, фильм «Дерсу Узала», снятый в 1975 году японским режиссером Акирой Куросавой по произведениям Владимира Арсеньева, в Пекине восприняли как часть «антикитайского международного заговора», в котором участвует «ренегатская клика советских ревизионистов». Тот же Андропов информировал ЦК КПСС о том, что дело может вылиться в «жгучую политическую проблему».
«Как-то раз цитаты Мао прочитав…» (1969)
После советско-китайского вооруженного конфликта из-за пограничного острова Даманского на реке Уссури Высоцкий написал стихи:
Как-то раз цитаты Мао прочитав,
Вышли к нам они с большим его портретом, —
Мы тогда чуть-чуть нарушили устав…
Остальное вам известно по газетам.
Вспомнилась песня, вспомнился стих —
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их», —
Вот почему заваруха[26].
Еще в XIX веке Россия, вступая во владение восточными территориями, добилась проведения линии границы на Уссури по урезу воды у китайского берега, хотя обычно разграничение идет по фарватеру или середине русла. Так необитаемый островок площадью меньше 1 кв. км у китайского берега стал российским и одновременно — миной замедленного действия. До поры он никого не волновал, но с взаимным охлаждением Пекина и Москвы начались провокации. На лед Уссури выходили группы китайцев с портретами и цитатниками Мао, заявлявшие, что остров принадлежит Китаю. Нарушителей границы выдворяли. Сначала выдавливали плечами, применяли «тактику живота» (кинохроника этих стычек использована Тарковским в «Зеркале»). Позже — дрались стенка на стенку, применяли дубины и даже дедовские рогатины, но открывать огонь строго запрещалось.
2 марта 1969 года, обнаружив очередное нарушение границы, начальник заставы Нижне-Михайловка старший лейтенант Иван Стрельников выдвинулся с бойцами к Даманскому. По пограничникам открыли огонь из засады. Две группы, двигавшиеся впереди во главе с командиром, погибли, третья залегла и приняла бой. Вскоре на помощь прибыл начальник соседней заставы Кулебякины Сопки старший лейтенант Виталий Бубенин (впоследствии — первый командир антитеррористического спецназа КГБ «Альфа»). Обогнув Даманский на БТРе, он зашел противнику в тыл, расстреливая и давя живую силу.
При поддержке минометного огня
Молча, медленно, как будто на охоту,
Рать китайская бежала на меня, —
Позже выяснилось — численностью в роту[27].
На деле китайцев было больше — батальон, усиленный артиллерийской и двумя минометными батареями. В то кровавое воскресенье погибло три десятка советских пограничников, но бой с превосходящими силами они выиграли, противник отступил. Второй бой произошел 15 марта. Сначала вторжение снова отражали пограничники, потом поступил приказ нанести удар по китайским тылам гаубицами и «Градами», после чего все затихло. Безвозвратные потери советской стороны в марте 1969 года составили 58 человек, китайской, по разным оценкам, — от 500 до 3000.
«Сталин и Мао слушают их» — отсылка к песне композитора Вано Мурадели на слова Михаила Вершинина, связанной с громкими событиями конца 1949 года: образованием КНР, празднованием 70-летия Сталина и приездом Мао в Москву (он лишь дважды выезжал за границу, и оба раза — в СССР):
Русский с китайцем братья навек.
Крепнет единство народов и рас.
Плечи расправил простой человек,
С песней шагает простой человек,
Сталин и Мао слушают нас.
Вопреки строке «Остальное вам известно по газетам», пресса сообщала далеко не все (кстати, первые репортажи с Даманского делал спецкор «Литературной газеты» Александр Проханов, прибывший на границу между боями; именно с этой горячей точки начался киплинговский путь «соловья Генштаба»). Так, не говорили об участии в бою 15 марта армии — официально это был пограничный конфликт. Молчали о подбитом танке Т-62, который китайцы выволокли на свой берег (сегодня он находится в Военном музее Пекина, на табличке написано: «Китайские пограничники, отражая русское вторжение, подбили этот танк…»). И уж, конечно, ничего не сообщалось о том, что уже осенью 1969 года Даманский де-факто отошел Китаю. В 1991 году это закрепили официально. Теперь он зовется Чжэньбаодао — «драгоценный остров»…
Сегодня между Россией и Китаем — дружба и стратегическое партнерство. Есть ощущение, что наша власть не знает, что делать с памятью Даманского. В 2019 году, в дни 50-летия конфликта, памятные мероприятия в Приморье прошли тихо, едва ли не подпольно, чтобы не нервировать соседей. Чиновникам рекомендовали воздержаться от публичных заявлений; в редких телесюжетах почтили мужество павших и выживших, ни словом не упомянув Китай, как будто боевые действия велись с солдатами некой неустановленной страны.
«Песня Гогера-Могера» (1978)
Написанная для спектакля «Турандот, или Конгресс обелителей» по пьесе немецкого драматурга Бертольта Брехта (и в итоге в спектакль не вошедшая), эта песня насыщена китайскими приметами.
Драматург начал работу над пьесой в 1938 году, взяв за основу «Турандот» Карло Гоцци (1762). Как и в «Добром человеке из Сезуана»[28], действие происходило в Китае — у Брехта, интересовавшегося восточной философией, был и свой «китайский цикл». Пьеса имела второе название — «Новое платье мандарина» — и была аттестована автором как «китайская трагикомическая сказка». Брехт работал над ней до 1954 года, а в свет она вышла в 1967-м, уже после смерти драматурга.
Интересно, что пьеса обнаруживает некоторые параллели с «Разжалованием Хай Жуя», хотя написана раньше. У Брехта император обещает руку дочери тому, кто объяснит народу, не бросая тень на правителя, почему в Китае не хватает хлопка. Подручные разбойника Го Гер Гога (его мать зовут Ма Гог — тут слышится библейское «Гог и Магог») — «грубые, но преданные императору парни» — открывают охоту на интеллектуалов. Однако в итоге императора свергают отряды народного вождя Кай Е…
В СССР «Турандот» в переводе Ильи Фрадкина опубликовали в 1976 году. Надо сказать, что отношения СССР с Китаем и после Даманского оставались плохими. В короткой, но кровопролитной Китайско-вьетнамской войне, вспыхнувшей в начале 1979 года и прозванной «первой социалистической», Москва поддержала Ханой. Южно-Китайское море бороздили корабли Тихоокеанского флота, во Вьетнам главным военным советником отправили генерала армии Геннадия Обатурова (отзвук этих событий находим у Высоцкого в стихотворении «Мы бдительны — мы тайн не разболтаем…»: «Как с Картером?[29] на месте ли Китай?»[30]). Лишь в марте 1982 года Брежнев в своей ташкентской речи протянет Китаю оливковую ветвь мира, а в ноябре, сразу после его смерти, новый советский лидер Андропов примет эстафету, высказавшись за улучшение отношений с «великим соседом».
Премьера спектакля по пьесе Брехта в постановке Юрия Любимова прошла на Таганке гораздо раньше — в конце 1979 года. Если Брехт, говоря об императорском Китае, подразумевал Европу своего времени, то теперь изменившийся контекст подталкивал к новому прочтению. Мао, которого раньше связывали с образом хорошего социалиста Кай Е, теперь ассоциировался с плохим императором. У Брехта разбойники Го Гер Гога кажутся пародией на гитлеровских наци — теперь в них виделись хунвэйбины Мао. Юрий Любимов вспоминал: «Всю пьесу я перекомпоновал», добавляя, что ее «долго не разрешали ставить»[31]. В итоге текст Брехта был осовременен, линия Кай Е изъята. Актеров одевали в купальные шапочки, напоминавшие о заплывах Мао, и китайские плащи «Дружба» (случайно ли Высоцкий в том же 1979 году дважды — в стихотворении «В белье плотной вязки…» об аномальных московских морозах и песне «Через десять лет», ставшей продолжением «Москвы — Одессы», — упомянул «китайский плащ»?). На обсуждении в Управлении культуры Мосгорисполкома, которое состоялось за полгода до премьеры, Таганку даже похвалили за «пластическую операцию», проведенную над пьесой для ее актуализации (читай: антимаоизации). Вот и в песенном манифесте Гогера-Могера (так в таганской постановке звали Го Гер Гога) — реалии Китая, современного Высоцкому, а не Брехту:
Не надо нам прироста — нам нужно уменьшенье:
Нам перенаселенье — как гиря на горбе, —
Все это зло идет от женя-шеня —
Ядреный корень, знаю по себе[32].
Первая кампания по сдерживанию рождаемости началась в Китае еще в 1956 году. В 1979 году приняли политику «Одна семья — один ребенок». С 2016 года ее отменили, а еще через пять лет Китай взял новый курс: «Одна семья — три ребенка». Тем не менее в 2022 году численность китайцев впервые с 1960 года снизилась на 850 тысяч. Тогда же Китай уступил переходящий вымпел самой населенной страны мира Индии. Впрочем, при таком размахе (обеими странами взят 1,4-миллиардный барьер) разницу в несколько миллионов можно объяснить ошибками или особенностями подсчета. Но инерция и тенденция очевидны: в 2023 году Китай, по официальным данным, потерял еще более 2 миллионов человек, тогда как население Индии по-прежнему растет.
Возможно, слова «нам нужно уменьшенье» также связаны с приводившимися выше заявлениями Мао о том, что гибели даже половины человечества бояться не следует.
Свезем на свалки — груды лишних знаний,
Метлой — по деревням и городам!
За тридцать штук серебряных юаней, будь я проклят,
Я Ньютона с Конфуцием продам![33]
Налицо отсылка к «культурной революции», о которой умерший в 1956 году Брехт знать не мог. Гогер-Могер, жаждущий насилия над «начитанными болванами», — заправский хунвэйбин. Здесь же — намек на кампанию «Критика Линь Бяо и Конфуция». Когда-то Мао Цзэдун высоко ценил Конфуция, президент китайской Академии наук Го Можо называл его революционером, а идеолог «культурной революции» Чэнь Бода — предтечей научного коммунизма. В 1973 году, однако, конфуцианские представления объявили противоречащими коммунистическим идеалам, покойный мудрец и почитавший его покойный маршал попали под огонь. Вековые моральные устои стали лишними — так, уважение к родителям и вообще старшим (конфуцианская идея «сяо», то есть «сыновняя почтительность») мешало воспитывать молодежь в нужном духе. Древнего мыслителя объявили реакционером — не выступал против рабовладельческого строя, не желал понимать «философию борьбы»… Уже в 1974 году кампанию свернули, что связывают с политикой Дэн Сяопина и Чжоу Эньлая (потомка отца неоконфуцианства Чжоу Дуньи).
Я тоже не вахлак, не дурачок, —
Цитаты знаю я от всех напастей,
Могу устроить вам такой «скачок»!
Как только доберусь до высшей власти[34].
Тут обыграны и цитатники Мао, и «Большой скачок» 1958 — 1960 годов — попытка стремительно провести коллективизацию с индустриализацией и вывести экономику на новый уровень. «Скачок» из-за ряда непродуманных решений и других обстоятельств обошелся Китаю в миллионы жизней (выше уже говорилось об истреблении воробьев, массовом голоде и т. д.).
«Лекция о международном положении…» (1979)
Видимо, в последний раз Высоцкий обратился к китайской проблематике в «Лекции о международном положении, прочитанной человеком, посаженным на 15 суток за мелкое хулиганство» (1979). Герой песни, размышляя о превратностях внешнеполитической обстановки, замечает:
Руслан Халилов — мой сосед по камере, —
Там Мао делать нечего вообще![35]
В черновом варианте этой песни появлялась и «Банда четырех», о которой говорилось выше:
У нас — деньжищи! Что же тратим тыщи те
На воспитанье дурней и дурех…
Вы среди нас таких ребят отыщете! —
В замену целой Банды четырех![36]
Как пишет исследователь жизни и творчества Высоцкого Марк Цыбульский, в одном из набросков «Лекции…» упоминались также Дэн Сяопин и Хуа Гофэн.
*
Подытожим: в 1964 — 1979 годах, почти на всем протяжении активной творческой жизни Высоцкого, советско-китайские отношения постоянно находились в фокусе его внимания.
Сегодня песни «китайского цикла» подзабыты, да и сам автор уже в 1970-х исполнял их редко — видимо, в силу уходящей злободневности. А теперь вообще мало кто поймет без расшифровки, о чем в них пелось. Россия и Китай крепко дружат, и хорошо, что не возникает новых поводов для написания текстов, созвучных названным. Жизнь песен Высоцкого продолжается, но едва ли многие сегодня назовут «китайские» вещи в числе любимых. Куда чаще звучат другие произведения «всенародного Володи» — написанные не о сиюминутном, а о вечном.
[1] Высоцкий В. Сочинения в двух томах. Екатеринбург, «КРОК-центр», 1995. Т. 1, стр. 257.
[2] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 49.
[3] Суходрев В. Язык мой — друг мой. От Хрущева до Горбачева… М., «Олимп — АСТ», 1999.
[4] Там же.
[5] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 49.
[6] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 49.
[7] Панцов А. Мао Цзэдун. М., «Молодая гвардия», 2007.
[8] Бурлацкий Ф. Мао Цзэдун и его наследники. М., «Международные отношения», 1979.
[9] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 49.
[10] Там же.
[11] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр 49.
[12] Там же, стр. 289.
[13] Там же, стр. 49.
[14] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 91.
[16] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 117.
[17] Там же.
[18] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 102.
[19] Там же, стр. 156.
[20] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 156.
[21] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 156.
[22] Там же.
[23] Библиотека «Огонек», № 38. М., «Правда», 1957. Перевод Алексея Суркова.
[24] Высоцкий В. Собрание сочинений в 7 томах, Германия, «Вельтон Б. Б. Е.», 1994. Т. 2, стр. 139.
[25] Влади М. Владимир, или Прерванный полет. М., «Прогресс», 1989, стр. 130.
[26] Высоцкий В. Сочинения в двух томах. Екатеринбург, «КРОК-центр», 1995, том 2, стр. 31 — 32.
[27] Высоцкий В. Указ. соч., том 2, стр. 32.
[28] Правильнее — «из Сычуани», имеется в виду китайская провинция Сычуань. На русский пьесу перевели с немецкого, что и предопределило искаженное звучание топонима.
[29] Джимми Картер (родился в 1924 году), президент США в 1977 — 1981 годах. В октябре 2024 года может отметить свой вековой юбилей.
[30] Высоцкий В. Указ. соч., том 2, стр. 133.
[31] Любимов Ю. Рассказы старого трепача. М., «Новости», 2001.
[32] Высоцкий В. Указ. соч., том 2, стр. 309.
[33] Высоцкий В. Указ. соч., том 2, стр. 309.
[34] Там же.
[35] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 478.
[36] Высоцкий В. Указ. соч., том 1, стр. 530.