Анонс

30 лет назад — в № 8 за 1993 год напечатана повесть В. Богомолова «В кригере».

35 лет назад — в №№ 8, 9, 10, 11 за 1988 год напечатан роман Юрия Домбровского «Факультет ненужных вещей».

50 лет назад — в №№ 8, 9, 10, 11 за 1973 год напечатан роман Фазиля Искандера «Сандро из Чегема».

55 лет назад — в № 8 за 1968 год напечатана повесть Василя Быкова «Атака с ходу».

60 лет назад — в № 8 за 1963 год напечатана поэма Александра Твардовского «Теркин на том свете».

СТИХИ

Алексей Пурин. Стихи с эпиграфами

Лейтмотив всей подборки – Время, его скоротечность, изменчивость и нелинейность – все эпохи перетекают друг в друга, и эпиграфы здесь подобны указателям, табличкам остановок и лишним доказательством того, насколько всеобъемлюще Время и насколько прошлое откликается в настоящем.

           The darkest evening of the year.
                                                          Frost

Хозяин бора у озер
меня не видит – и, как вор,
от бора, что меня привлёк,
я оторвать не в силах взор.

А лошадёнке невдомёк,
на что уставился ездок, –
в наикратчайший день в году
спешить бы нам на огонёк.

И теребит она узду:
стоять в потёмках – звать беду,
ещё до стойла долог путь.
Позёмка стелется по льду.

И лес таит красу и жуть.
Но долг – с дороги не свернуть:
путь долог прежде, чем уснуть, –
путь долог прежде, чем уснуть.

Валерий Лобанов. Семиотика цветёт

У Блока было – «Тишина цветет», цветет настоящее. А у Валерия Лобанова расцветает семиотика, знаки на бумаге, буквы и строки, а сквозь них – «славно по юности странствовать», хранить воспоминания о школьной поре, согревающие теперь, как у Брэдбери – вино из одуванчиков. Магия знаков и звуков обращается магией «мелочей» образного ряда – ночными кострами, тёплыми мамиными пирогами, приметами послевоенного детства – и постепенно переходит в настоящее – возраст подведения итогов, а из него – в будущее, когда «надо думать о душе», ни о чем не жалеть и уберечь свою маленькую внутреннюю вселенную.

Славно по юности странствовать,
парусом рваным алеть,
всё раздавать и разбрасывать,
и ни о чём не жалеть.

Там, над кострами остылыми,
где обрывается речь,
самыми тайными силами
надо себя уберечь.

Степан Самарин. Прижимаясь в груди, прижимаясь

Первая публикация молодого поэта в «Новом мире». Стихи очень чуткие, просится сказать – хрупкие, с предельной нежностью и внимательностью к «немелким мелочам» этого мира – до такой степени, что и неживое оживает (а может быть, и было живым, просто позволило себя увидеть и произнести).

останавливаясь, осекаясь, – как-то ты продолжаешься, продлевая
обрыв, продолжая по кромке его возможность подняться, вдох
-нуть – неустанно, в усталости, прощающей грусть,
омывающей ее неизбывность
скрипнет стул, скрипнет свет, и моргнет слепо зашитый, еще беззвучный
голос: я тоже выйти хочу, я к тебе, на ладони твои, твой же – частью
тепла, родной заплаткой: расскажу собой тебе сам –
что ты есть, что я, что над
нами ветер играет и носит невесомость всего и всего – возможность
и как венами ночь пронизает

под крышей в домах войлочная тишина, и кровинки-нитки
спят, прижимаясь в груди, прижимаясь

Мария Затонская. Словно помню

Увидеть в самой непроглядной серости будней сказочное, живое, даже священное – безусловно, дар. Собственно, как писал Дмитрий Воденников в одном из своих эссе, человек понимает, что он поэт тогда, когда он именно так увидел мир – как никто другой. А увиденное просится наружу – торопливо, сбивчиво, порой по-детски искренне, наплевав на паузы и знаки препинания – вообще на всё, что положено. Поэт ведёт тихую свою проповедь о том, что есть в мире что-то, что будет поважнее человеческого «эго». Достаточно всмотреться и вслушаться. Или просто закрыть глаза и на время исчезнуть.

лучше издалека просто смотреть на воду
если есть и спасение то только пожалуй здесь
не в другом человеке
и не в том человеке
не в комнате в которую можно сесть
птиц шевеленье будто бы приближает
истину или такую последнюю тишину
из которой слышно как земля в темноте вздыхает
как дерево растягивается на ходу
можно ещё позволить
всему этому раствориться
расщепиться на клетки на мазки импрессиониста
штрих стрекозы среди пятен глубокой кроны
и никто уже не узнает кто мы

Дарья Мезенцева. Письмо по памяти

Первая публикация поэта в «Новом мире». Стихотворения, прошитые экзистенциальными размышлениями и полные осознания драматизма и противоречивости человеческого бытия и бытия в принципе: «в крови тетрадь в природе крови круговорот».

и жизнь как посмотришь но ты не смотри
по глупой привычке разглядывать скучно
и грустно в себе ли потонешь внутри
стихийная свалка, помойная куча
снаружи не легче обрывки вокруг
заученных наспех тяжелых наречий
и рад бы собрать а не чувствуешь рук
и ног или что там еще человечье
осталось рассыпалось горе уму
мычание дворника трупик муму
пузырь водянистого слова
беззвучного мира основа

Игорь Бобырев. Миллион лет назад

Три верлибра о, казалось бы, самых бытовых и знакомых каждому вещах и явлениях, которые поэт поднимает от простейшего, сиюминутного до вселенского уровня и вот уже и стихотворные воспоминания, и история жизни каждого человека – это частица единого Времени, не делящегося на прошлое, настоящее и будущее. И об этом говорится без единой нотки пафоса, свободным и естественным языком.

эти стихи написаны
миллион лет назад
или они могли быть написаны
миллион лет назад
я точно не знаю
но они точно могли быть написаны
в древнем уруке
в древней греции
древнем риме
или где-то еще
например в японии
они могли быть [тоже] написаны
[причем]
тем [же] самым живым языком
настоящим живым языком
на котором я это пишу
и на котором
вы будете это читать
потому что вы [точно] будете это читать
а иначе никак <…>

ПРОЗА

Николай Байтов. Диалог прабабушки с правнучкой
Повесть

Диалог, который происходит, когда его, казалось бы, нет и не должно быть: размышления, чувства и впечатления из двух далеких теперь эпох – советского военного времени и нашего, настоящего, тоже военного – и двух далеких, казалось бы, девушек – дневник некогда жившей сотрудницы института Наташи и бормотание безнадежно больной ДЦП девушки Насти. Повесть построена как их «перекличка», разговор, обмен репликами (Настя часто пишет своим друзьям ВКонтакте) – и получается, не так уж они и далеки друг от друга, эти такие разные, но очень и очень близкие девушки, никогда не видевшие друг друга.

У Наташи хороший почерк, разборчивый, я читаю легко. У Насти же во рту малопонятное месиво, приходится напрягаться, чтобы что-то разобрать. Иногда я переспрашиваю ее, иногда сам догадываюсь.
И еще замечание: в Наташиных репликах что-то движется, есть сюжет, в Настиных всё стоит на месте. Или мне так кажется?
…
Настя
19.09.2022

Поболтала сама с собой и начала плакать. Если бы я хотя бы час посидела за компьютером, этого не случилось бы. Вот именно. Была бы радуга. А когда этого не происходит, я начинаю плакать сама по себе.
Из-за того, что я у мамы подросток – у нее в голове – она вообще не воспринимает меня. Ладно, я фантазиями живу. Но чуть-чуть послушать можно?

Наташа
1.IV.45

Одиночество ужасно. И это я еще почувствовала его в полной мере. Еще много таких «приятных» минут впереди. Какой солнечный светлый день! Хочется мечтать. А нельзя. Надо гнать от себя все мечты. Они только соблазняют напрасно человека: ведь никогда так не складывается жизнь, как мечтается. Так зачем же мечтать?

…Наташин дневник обрывается, дальше ничего нет. А Настя еще долго продолжает говорить сама с собой в почти полной пустоте.

Надя Алексеева. Полунощница
Роман. Окончание

Окончание романа выпускницы Creative Writing School Нади Алексеевой (начало – в предыдущем номере «Нового мира»). Сердце романа – удивительный Валаам, пронизывающий своим духом эпохи и пространства, прошивающий человеческие жизни, такие непохожие друг на друга, и уже, кажется, дышащий самой Вечностью. На его фоне несколько трудников-волонтеров – очень разных людей с искалеченными душами – прибывают на Валаам: кто – попросту забыться, кто – исцелить трещины и рваные раны в своей жизни.

Всю осень и зиму регент собирал их по нескольку раз в неделю. Казалось, вот-вот – дух встанет над плотью этих людей. А может, ему самому нужны были эти хористы? Отвлечься от своего голоса, от страха его потерять?.. Только вот порезанная кофта челябинской показала, что ничего регент не добился. Разве что отсрочил отъезд местных. На пять лет придержал их от пьянства, себя забывал, смирял возле них. Как им дальше?
Как ему без них?

…Она радовалась. Каждый год приезжала трудиться. Радовалась мхам, бухтам, древним крестам над обрывами. Когда давали волонтерам чуть присоленную форель, когда прогретым сосновым духом пах местный ладан – радовалась. Валуны помнили ее распевы, серебристый лишайник вторил новому цвету ее волос. Сиял как старец. К избушке Власия она прибегала по приезде первым делом, каждый год. Стояла и смотрела на низкое окно с перекладиной, даже в очередь не становилась. Понимала: старцу ей нечего добавить. Всё сказано.

…Ваську лихорадило. Швырнул книгой в печку, не попал, отскочила от камня. Раскрылась коричневой твердой обложкой кверху. Из книги иконка выпала – листок маленький, с образом святого ясноглазого, в короне.
Васька проморгался. Почувствовал, что не один. Так бывало, когда отец или братья догоняли его в тайге. Вроде как подступившая к горлу жуть уходила вниз, в ноги, в землю.

Денис Банников. Чья-то дочь
Рассказ

Первая публикация автора в «Новом мире». Один из нечастых рассказов о маме – не квохтушке-хлопотушке, а, скорее, птице – лёгкой, летящей, свободной. Или о цветке – «посмотрите на полевые лилии, как они растут…» Частая участь таких матерей – осуждение. И все же… у такой мамы лёгкое дыхание, нежные руки и голова в облаках. Или в листьях дерева. А волосы похожи на хрупкие стебли. Для родного ребёнка она – сказка, волшебница, «леди ночь». Почти всемогущее существо. Разве удивительно, что мама, чья жизнь заключена в сыне и ещё больше в иных детях – цветах – однажды сама становится цветком?

Когда я сел рядом, мама приспустила блузку и повернулась ко мне спиной. Лопатки проступили костью, как своды собора, а меж них у нее распахнулось розеточное окно, даже несколько окошек – каждое по четыре зеленых листика и четыре лепестка, а по центру, как жемчужины в ракушках, синели крупные ягоды, похожие на чернику. «Можешь их сорвать? – мама выгнула спину. – А то я сама не дотягиваюсь». Одну за другой я сорвал ягоды. Мама размяла спину и быстро собрала ягоды в кучку. «И можешь, пожалуйста, обрезать?» Я отодвинул листики, поддел лепестки и начал аккуратно срезать уходившие под кожу стебельки. «Мам?» – «Да?» – «А что это такое?» – «Красивые, правда? – она улыбнулась. – Их как только не называют, по-разному, мне всегда нравилось кукушкины слезы».

Ирина Родионова. Насмерть
Рассказ

Небольшой рассказ о заурядной в наше время ситуации – автомобильной аварии. Но состояние выжившего человека в это время отнюдь не заурядное, ибо он находится на грани близкой смерти и все-таки жизни и изо всех сил пытается вытащить в жизнь хоть кого-то рядом с собой. Особенно если это родной человек – тогда для тебя существует только прерывистое сиплое дыхание, тонкая ниточка, соломинка, за которую хватаешься как за спасательный круг. И рядом с этой еле теплящейся и дорогой жизнью все становится пустым и мелочным – белый шум, напрасная человечья суета, «жизни мышья беготня».

Подъехала скорая. Кто-то кричал, тянул врачей в разные стороны, видно было, как Ивашкин нетвердо поднялся и, огибая Шпрота по дуге, пошел к белым дверям с намалеванным красным крестом. Деме представилось, как с хохотом и шутками Шпрот будет описывать эту катастрофу: и про предчувствие свое, и как лежал, приподняв поясницу, и как… Бедовый, ну. Но бессмертный.
Как и сам Дема. Как Ивашкин, как баба. Как ее храп.

Владимир Козлов. Против памяти. Оборона Москвы
Очерки из цикла «Сентиментальная геопоэтика»

Жить в настоящем дано не каждому. В основе своей люди дорожат памятью, сожалеют о прошлом, хранят бесчисленные фотографии и предметы, связанные с давно ушедшими днями. Но что такое, собственно, память? Так ли прекрасно прошлое? Что оно вообще означает в жизни человека и кто он более настоящий – тот, что был, или тот, что есть сейчас? Памяти (или, точнее, ее отрицанию) посвящен очерк-эссе «Против памяти».

Очерк «Оборона Москвы» – личное восприятие автором столицы и столичной жизни. Москва – это воистину отдельный мир, противопоставленный провинциальному, западному – вообще любому хоть сколько-то непохожему. Современная Москва – это эклектичность, надменность, суетность и при этом особенное достоинство и многовековая история, полная подвигов и побед.

Да, теперь это можно сказать со всей определенностью: терпеть не могу пересматривать свои фотографии. Не хочу быть собой ни на единую минуту раньше, чем есть сейчас. Мне кажется, только сейчас, в текущем настоящем времени я ближе всего к подобию человека достойного вида. Напряженное, насыщенное настоящее, если оно часть становления, всегда отрицает прошлое, снижает его ценность до места, в которое надо было прийти лишь затем, чтобы двинуться дальше.

***

Как ни настраивайся держать себя скромнее, Москва все равно опускает гораздо ниже, чем ты собирался. Все эти уровни сложности отсеивают людей. Культура нас разделяет до тех пор, пока не оставляет лишь в обществе всепонимающих мертвых. Не говоря о том, что происходит с простым человеком, помещенным под такое количество замков. В конечном счете он думает, что эти условности и есть реальность. Попробуй с ним поговори о других вещах.

Эти улицы привыкли сниматься в кино, позировать для художников, снисходительно терпеть литераторов. Даже самые занюханные квадратные метры высокомерно неприветливы, а те, что приветливы, недоступны. К ним нужны таинственные провожатые. Туда всякий раз приводят разными путями, а ждут там другие люди.

Глеб Шульпяков. Изобретение Рима
Из книги «Батюшков не болен»

Продолжение публикации глав из будущей книги (предыдущие отрывки были опубликованы в № 11 «Нового мира» 2019 года). Повествование погружает не только в жизнь Константина Николаевича Батюшкова, но и в саму атмосферу начала «золотого века» русской поэзии, прописанную очень детально и интересно. В представленных главах Батюшков путешествует в Европу, а целью его путешествия становится Рим – «Рим художественных мастерских, Рим искусства».

Представим, как Батюшков поднимается по Испанской лестнице – маленькая черная фигурка в большой шляпе. Вот он на самом верху и стоит у парапета, заросшего сквозь трещины кустарником, и смотрит на город.
А за спиной у него, перед входом в церковь Тринита-деи-Монти, бродят козы.
…
С высоты Испанской лестницы перед Батюшковым – вид на город. Купол Святого Петра возвышается по центру панорамы и как бы стягивает к себе черепичное одеяло крыш и черные шапки пиний. Перед Константином Николаевичем даже не город, а безразмерное поле для игры воображения. Ибо требуется его огромное усилие, чтобы увидеть в дырявых крышах, поросших кустарником, - великолепие города цезарей или пап, каким он был когда-то. Рим и вообще поражает обескураживающим несоответствием: величия прошлого и ничтожности современного.

НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

Алан Александр Милн. Домовой, или Русский Винни-Пух Forever
Стихи для детей и взрослых в пересказе Станислава Минакова

Все знают Алана Милна как «папу» Винни-Пуха и его друзей, автора замечательной, любимой взрослыми и детьми сказки о приключениях плюшевых зверей и их друга Кристофера Робина. Огромную роль в популярности сказки у русскоговорящих детей сыграл Борис Заходер, пересказавший её почти полностью для отечественного читателя. А есть ещё и чудесные стихи Милна – не совсем детские строки, изначально адресованные все же детям. Для «Нового мира» их перевел удивительный поэт Станислав Минаков – и их просто необходимо прочесть, чтобы освежить душу и вспомнить детство!

…Но часто –
Отшельник сидит недвижимо
И с Лесом беседу
Ведет молчаливо.
Так вёсны проходят
И осени – мимо,
И лета текут,
Как плакучие ивы,
И в бороду снегом
Вплетаются зимы.
Он с Лесом ведет
Молчаливо беседу,
И белки повсюду
Снуют, непоседы,
А он их с ладоней
Орешками кормит,
И слушает кроны,
И слушает корни,
И думает думу
Меж елей замшелых.
И что-то он знает
О веточке каждой.
Какую-то тайну
Он знает, отшельник.
Кому же, кому же
Ее он расскажет?

ФИЛОСОФИЯ. ИСТОРИЯ. ПОЛИТИКА

Василий Львов. Расширение «Я»
(.человек | .робот | .бог)

Что есть человек? Всего лишь точка в пространстве и времени или же нечто большее? Что человек в себя вмещает и как он воспринимает мир? Как могут повести себя орудия, созданные человеком? Как можно определить Бога? И каковы связи Бога с человеком? Возможен ли Бог будущего, основанного на техническом прогрессе? Как изменится человек и его «я», когда пресловутый искусственный интеллект станет способен на самостоятельные решения? Автор статьи делает попытку найти ответы на эти непростые и противоречивые вопросы, опираясь на сферы искусства, литературы, науки, философии и опыт их классических представителей в мировой культуре.

Что есмь аз? Я не единичная точка в пространстве; я – узловая точка, я – перепутье мира – сверх того, я – след: не отпечаток, но движение, и если есть у меня какая-либо идентичность, то это – моя траектория среди эпох, среди умов, среди вещей, среди миров.

ОПЫТЫ

Константин Фрумкин. Неудачная магия и магия неудачи
Заметки о «Фаусте»

О чем написал Гёте свою трагедию «Фауст»? «…правильный ответ будет таков: это рассказ о том, как ситуация выходит из-под контроля. Как никому не удается достичь поставленной цели – вернее, о том, как никто не знает последствий достижения этих целей…» - это как раз о том, что случилось с учёным Фаустом, выход происходящего из-под контроля становится лейтмотивом всей пьесы. Константин Фрумкин на примере основных эпизодов «Фауста» рассматривает эти ситуации, в которых цель обернулась неожиданными, а подчас страшными последствиями (например, сюжетная линия с Маргаритой). Грандиозные цели героя рушатся от самого начала до финала трагедии: «…катастрофа, крах замысла, непредвиденный сценарий – конец жизни Фауста: он замышляет свое последнее, великое деяние – но дело оборачивается лишь рытьем могилы для него самого». Вероятно, оттого, что, обладая знаниями и почестями, Фауст не умел их ценить, поэтому у него «отняли и то, что имелось».

РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ

Андрей Ранчин. Забыть нельзя запомнить
Рецензия на роман Евгения Водолазкина «Чагин»

Рецензия на новый роман Водолазкина начинается с его сопоставления с предыдущими книгами автора, особый интерес представляют схожая система персонажей. Андрей Ранчин обращает внимание на мотив воспоминаний и памяти в творчестве Водолазкина – представленный по-разному, он все же постоянен на протяжении всего сюжета и играет значительную роль в создании целостного образа героев повествования. Рука об руку с мотивом памяти следует мотив прощения и милости к падшему человеку, также характерный для романов Евгения Водолазкина. В контексте этих мотивов даётся подробный анализ главного героя Чагина – объективный, взвешенный, рассмотренный в контексте близких ему персонажей, подготавливающий читателя к глубокому и осмысленному прочтению романа.

Ольга Демидова. О Нине Берберовой без умолчаний и прикрас
Рецензия на книгу Ирины Винокуровой «Нина Берберова: известная и неизвестная»

Ирина Винокурова в биографических трудах первой воссоздала биографию Нины Берберовой за целых семьдесят лет ее жизни. При этом автор опирается не просто на достоверные документальные источники, но и на опыт личной встречи со своей героиней. Данная книга разделена на две части: «Труды и дни по дневникам и письмам» и вторую часть, посвященную отдельным сюжетам жизни и творчества Нины Берберовой, включая встречи с важными для нее людьми. Особое место уделено загадкам и иносказаниям «Курсива» – главного произведения Берберовой, анализ которого выводит повествование на более глубокий уровень – размышление о взаимопроникновении жизни и творчества, о поэтике и важности дневника и исповедального жанра.

СЕРИАЛЫ С ИРИНОЙ СВЕТЛОВОЙ

Что есть истина?

В своем новом обзоре Ирина Светлова рассказывает о сериале «Лестница», снятом по мотивам реальной истории – загадочной смерти Кэтлин Питерсон в Дареме в 2001 году. Суд приговорил к заключению мужа погибшей, однако на протяжении сериала Майкл (в его роли выступает Колин Ферт) утверждает собственную невиновность. Постепенно зритель знакомится с повседневной жизнью Майкла и его окружением – из этих мелочей складывается целостный образ персонажа и его роль в случившемся с Кэтлин. Что есть истина? Что случилось на самом деле? И каков на самом деле главный герой сериала? На это и направлены все нюансы проекта.

Другой сериал – «Изобретая Анну» – также основан на реальных событиях, но в центре внимания уже совершенно иная личность – мошенница русского происхождения Анна Сорокина (Анна Делви). Композиция сериала построена вокруг расследования журналистки Вивиан Кент, в каждой серии сталкивающейся с одним из знакомых Анны. И, как и в «Лестнице», из деталей постепенно, с трудом складывается мозаика переменчивого, почти неуловимого образа Анны. Правда, в отличие от Майкла из предыдущего сериала, вина Анны Делви не вызывает сомнений.

И третий сериал – «Кэнди» – также повествует о преступнице – Кэнди Монтгомери, жестоко убившей свою соседку (жену своего любовника) в пятницу, 13-го, несмотря на рыдания ее младенца. Что удивительно, Кэнди не считала себя виновной, и суду удалось её оправдать. В сериале происходящее показано с точки зрения защитников Кэнди и время от времени появляется осуждающий призрак жертвы главной героини.
Все три сериала – повод поразмышлять о юридических и нравственных понятиях о справедливости и вине – увы, в нашем обществе они далеко не всегда совпадают.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЛИСТКИ

Книги

Августовский обзор новых изданий, привлекших внимание обозревателя: четвертый сборник статей финалистов Всероссийской литературно-критической премии «Неистовый Виссарион» (в числе авторов сборника – Ольга Балла, Борис Кутенков, Валерия Пустовая, Валерий Шубинский и другие) и книги Алекса Трастрама Томаса «Экологическая поэтика Андрея Платонова. Рассказы конца 1930 – 1940-х» - литературоведческого труда британского писателя и переводчика, научного сотрудника Оксфордского университета.

Периодика

Главный редактор «Нового мира» Андрей Василевский обозревает наиболее любопытные материалы месяца, опубликованные в периодических изданиях «Дружба народов», «Новое литературное обозрение», «Вопросы литературы», «Достоевский и мировая культура», «Москва», «Нож», «Два века русской классики», «Учительская газета», «Коммерсант Weekend», «Литературная газета», «Урал», «НГ Ex Libris», «Формаслов», «Топос», «Четырехлистник».

SUMMARY

This issue publishes a long story by Nikolay Baytov «Dialog of a Grand-grandma with her Grand-granddaughter», a final part of a novel by Nadya Alekseeva «Midnight Prayer», also short story by Denis Bannikov «Someone’s Daughter» and by Irina Rodionova «Up to Death»; also featured essays by Vladimir Kozlov «Against Memory. The Defense of Moscow» of the cycle «Sentimental Geopoetics» Also «The Invention of Roma» — a chapter from Gleb Shulpyakov’s book «Batyushkov is not ill». A poetry section of this issue is composed of new poems by Aleksey Purin, Valery Lobanov, Stepan Samarin, Maria Zatonskaya, Darya Mezentceva and Igor Bobyrev.

Section offerings are following:

New Translations: «A Brownie or Russian Vinnie Pooch forever» — Alan Alexander Milne’s poems for children and grown up in the Stanislav Minakov’s interpretation.

Philosophy. History. Politics: Vasily Lvov. «“I” Extension (.human | .robot | .god.)» on robotic and AI influence on humanity development and a formation of a new reception of self.

Essays: Konstantin Frumkin. «Unlucky Magic and Magic of a Failure» — on the proportion of realistic and magical in Goethe’s «Faust».