Днесь и снова

*  *  *

 

В стороне от того, что ещё суждено,

от немолчного гула и спешного шага,

решета, что теряет златое зерно,

и пера, проверявшего прочность бумаги,

 

вдруг поймёшь, что уже ничего не отдать,

ничего не изречь до последнего вдоха —

то снисходит тугой немоты благодать,

прошивает уста грубой ниткой эпоха.

 

Оказался тиснёным судьбы переплёт:

угодил ли в него — да не всё ли равно ли,

что дотошный историк когда-то найдёт, —

раз мы там, где уж нет воздыханья и боли.

 

 

*  *  *

 

Надо ль взыскивать нам друг с друга,

если кружит такая вьюга,

из воды швыряет да в пламя

бесхребетных, принципиальных,

бессердечных и сердобольных,

опоздавших в свой век привольный

и попавших в огонь, где брода

и калёной иной породы

нет в его распалённом чреве —

лишь обугленные деревья,

что цвели, облетая, сгорая,

словно души, лишённые рая.

 

 

*  *  *

Угрюмым ноябрём пройтись по мостовой,

вдыхая смесь дождя и лёгкого морозца,

вчерашний пряный дым с опавшею листвой,

холодною водой, а в ней немного солнца.

 

Всю неприглядность, грязь уж покрывает лёд,

затягивая рвы и тёмные трясины,

и шаг за шагом власть себе зима берёт,

снег виснет, а потом ложится на равнины.

 

...Вновь школяров учить, за слогом слог низать

неторопливо в стих, чтоб по сердцу пришёлся,

запечатлять пять чувств, но их в узде держать

и находить предлог, чтоб мир не раскололся.

 

 

*  *  *

 

Думаешь что же делать

больше уже не сможешь

закрываешь глаза

клавиатура невозмутимо

выстроена продолжить

ре мажор за

 

радио монте-карло

только уютные песенки

где-то до двух

стоит подстроиться

настрочить по подстрочнику

перевести дух

 

перейти на язык племени

которое не стареет

не враждует не устаёт

не имеет азбуки

не наблюдает часов

поёт

 

 

Галочки

 

Важнее что: рефлексия, эмпатия? —

когда вдруг обнаруживаешь в мессенджерах,

что сообщение тобой отправлено,

хоть стиль не выдержан, с описками, без правок.

 

И вот уже прочитано, помечено —

оформлено небрежно двумя галочками;

казалось, что такого? — начертание —

минимализм, а всё ж объединяет ведь:

«Единство в главном,

свобода в прочем»^[1] и так далее.

На глади монитора — отражение

и моего невольного движения

с толикой осмыслений, разномыслия

и приведения ко знаменателю.

 

Нетерпеливая моя эмпатия

немедленно, не подавая повода

другому заподозрить в равнодушии,

в желаньи всё разрушить, — отвечает.

«Во всём — любовь,

свобода — в прочем…» — впрочем,

 

так о мотивах адресат не думает,

да и не мониторит восприятие,

он не гадает и не рефлексирует —

воистину несносное занятие.

 

Прочитано — как ломаные палочки,

не единеньем — личными границами,

которыми всё, видно, объясняется,

а также занятостью, обстоятельствами.

 

… Да, в сущности, ответ необязателен,

ведь главное — две галочки, две галочки.

 

 

Апгрейд

 

             «Се, творю всё новое» (Откр. 21:5)

         «…ибо прежнее прошло» (Откр. 21:4)

 

Парикмахер подрежет сечёные волосы —

будто бы с прошлым своим распрощаешься,

и невыносимым, и ностальгическим —

прощайте, чёрные, белые полосы,

тяготенье всемирное ли, кармическое —

вроде, пустяк, а идёшь, восторгаешься.

 

Словно бы путешествуешь в неизвестное:

хотя и не нам в суете творить новое,

но сбросом настроек оно всё же клёвое

и перезагрузками интересное.

 

Скользкой шкуркой лягушки взамен сгоревшей,

в травянистом поблёскивающем тоне,

юркой ящерки длинным хвостом поблекшим,

сброшенным на подстриженном по моде газоне,

обретающим тут же ценность трофея

в когтях охотника — кота Тимофея.

 

Видеоролик вперёд прокручивается,

как в игре, прекрасно всё разрешается,

даже чайник со старым софтом не мучается,

вновь приходит весна, молодость возвращается.

Ибо прежнее прошло, всё становится нипочём —

мы обнуляемся,

мы никогда не умрём.

 

Без вести

 

Не зелёная, а, скорее всего, морская,

уходящая в неизведанную глубину,

разом накрывающая тоска такая,

оглушительно-тихая: как таких помянуть,

 

из каких бездн, пропастей потянуть и вызволить,

как вымаливать их у неисследимых широт:

бездыханных, безмолвных, землёю засыпанных,

без вести пропавших… — А если наоборот?

 

И по эту, и по ту незримую стороны

навсегда и на миг засыпающим снятся сны,

где зловещею вестью они не сломлены,

до последнего и после того спасены.

 

Даже если свыше решено и отпущено,

у надежды найдётся востребованный извод —

имена, пробелы, имена, пропущено —

испокон веков неведением и живёт.

 

 

*  *  *

      художнику Вячеславу Черникову

 

Стихи должны быть глуповаты,

картины — незамысловаты,

а мы чуть-чуть из сладкой ваты,

а чуть из горького стручка.

Пленяй, набросок, лейся, песня —

что ни сюжет, то интересней.

Но кто же автор? Это здесь мы

не можем знать наверняка.

Чей вдох приносит вдохновенье,

рука проводит чьё движенье

и обретает выраженье

необщее в какой момент?

По прописям писалось слово,

и прориси всему основа,

а мы от века, днесь и снова —

лишь инструмент?