В письме к жене, написанном в конце сентября (около, не позднее 30) 1832 года Пушкин, сетуя на свою судьбу мужа придворной красавицы, писал:
Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе и в разборчивости к женам друзей моих. Я только завидую тем из них, у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадоны etc. etc.
Знаешь русскую песню —
Не дай Бог хорошей жены,
Хорошу жену часто в пир зовут.
А бедному-то мужу во чужом пиру похмелье, да и в своем тошнит [1].
Письмо свидетельствует о том, что Наталья Николаевна знала эту песню и узнать о ней она могла только от самого Пушкина, а не из записей русских народных песен, в которых эта песня так до сих пор и не обнаружена, но об этом порассуждаем чуть позже.
Письмо же было отправлено из Москвы, а в Москву Пушкин выехал из Петербурга в субботу 17 сентября 1832 года[2]. Значит, песня была показана Наталье Николаевне не позже этой даты и, надо полагать, не раньше даты венчания 18 февраля 1831 года — показана, скорее всего, в связи с первыми светскими успехами красавицы-жены.
А в большом свете она была замечена уже в августе 1831 года во время летнего пребывания Пушкиных в Царском Селе. Так, в письме от середины (13 и 15) августа сестра поэта О. С. Павлищева писала мужу:
Моя невестка прелестна; она является предметом удивления в Царском; Императрица желает, чтобы она была при Дворе; ее это огорчает, потому что она неглупа... думаю, что Александр, напротив, на седьмом небе[3].
Отметим при этом, что муж еще весьма благосклонно относится к успехам жены: о том же свидетельствует дневниковая запись Долли Фикельмон в связи с большим вечером 25 октября 1831 года у австрийского посланника Ш.-Л. Фикельмона, где присутствовали Пушкин с женой:
Госпожа Пушкина, жена поэта, здесь впервые явилась в свете <…> я еще не знаю, как она разговаривает, — ведь среди 150 человек вовсе не разговаривают, — но муж говорит, что она умна. Что до него, то он перестает быть поэтом в ее присутствии; мне показалось, что он вчера испытывал... волнения, какие чувствует муж, желающий, чтобы его жена имела успех в свете[4].
И с декабря 1831 года[5] Наталья Николаевна уже блистает своей красотой на великосветских балах, на которые муж ее не удостаивается приглашения, о чем он (муж) жалуется своему другу П. В. Нащокину письмом от 8 и 10 января 1832 года и сообщает, что собирается принять меры:
…на балах пляшет, с государем любезничает… Надобно бабенку к рукам прибрать (15, 3).
Именно в эти дни Пушкин и мог показать жене интересующую нас песню.
*
В конце 1833 году царь жалует 34-летнему Пушкину звание камер-юнкера, известие об этом, с одной стороны, приводит поэта в негодование, но с другой — для двора становится возможным официально приглашать Пушкина на все дворцовые мероприятия (к сожалению для него, не только увеселительные) — это особая история, выходящая за пределы нашей темы.
Но и в звании камер-юнкера Пушкин не всегда оказывается приглашенным на бал или, наоборот, бывает удален с бала лично царем за несоблюдение этикета.
Об этом как будто бы и рассказывается в «русской песне», упомянутой в письме Пушкина к жене, с которого мы начали.
Как за церковью, за немецкою,
Добрый молодец Богу молится:
Как не дай Боже хорошу жену, —
Хорошу жену в честной пир зовут,
Меня молодца не примолвили[6].
Мою жену — в новы саночки,
Меня молодца — на запяточки.
Мою жену — на широкий двор,
Меня молодца — за вороточки[7].
Еще первый публикатор песни П. В. Анненков высказал предположение о том, что песня — сочинена Пушкиным, сопроводив публикацию следующим примечанием: «Нельзя ручаться, чтоб эта песенка не была составлена самим Пушкиным…»[8]
При этом подразумевалось, конечно, что песенка могла явиться поэтической реакцией Пушкина на свое двусмысленное положение при дворе.
Примечание П. В. Анненкова вызвало оживленную полемику, свой вклад в которую спустя сто двадцать с лишним лет внес В. Д. Берестов, сопоставивший текст песни с Дневником Пушкина за 1834 год и уверенно заявивший было[9], что песня — стихотворение Пушкина:
Записано рукою Пушкина, речь идет о Пушкине: точные факты, подтвержденные Дневником. Вначале то, что мужа красавицы не приглашают, выставляют за ворота, поступают с ним как с холопом, я счел поэтическим домыслом. <…> Выходит, обо всем этом рассказал и сам Пушкин, взяв для своего стихотворения форму народной песни и излюбленный кольцовский размер (стиховеды называют его кольцовским пятисложником)[10].
И действительно, пушкинские дневниковые записи 1834 года после высочайшего пожалования ему звания камер-юнкера выразительно говорят о том, что мелочный контроль Николая I за соблюдением придворного этикета, как и само назначение на придворную должность ради того, чтобы его красавица-жена украшала своим присутствием великосветские балы, оскорбляли чувство собственного достоинства автора дневника.
Нельзя не отметить также, что предположение о пушкинском авторстве рассматриваемой песни выигрывает в убедительности в связи с тем, что ни в одной из записей русских народных песен, кроме пушкинской, она не обнаружена. Последнее признали ученые-фольклористы П. В. Шейн и Н. Н. Трубицын[11], тем самым происхождение песни как народной фактически поставив под сомнение, хотели они этого или нет.
Но как быть в случае принятия пушкинского авторства в отношении песни с ее местоположением в тетрадях Пушкина, где она обозначена под номером 4 в записях народных песен, сделанных поэтом в Михайловском, — «Песни и сказки, записанные Пушкиным» во время Михайловской ссылки приводятся в качестве Приложения к тому III Малого академического собрания сочинений Пушкина[12].
Местоположение песни делает как будто бы совершенно невозможным предположение, что Пушкин в 1824 — 1826 годах мог написать что-либо относящееся к его будущей жене, венчание с которой произойдет 18 февраля 1831 года; также не мог он знать, отбывая Михайловскую ссылку, что его будущая жена будет принята при дворе и станет постоянной участницей дворцовых балов.
Как разрешить такое противоречие?
И возникает конспирологическая догадка о том, что Пушкин, дабы утаить от стороннего взгляда обличающий дворцовые порядки смысл песни, якобы вписал ее в запись, составленную в Михайловской ссылке, задним числом, в тридцатые годы.
В упоминавшейся уже статье В. Д. Берестова такая попытка предпринята:
Снимок автографа. Летучий пушкинский почерк. Сокращения «хо же» вместо «хорошу жену», «мол» вместо «молоду». К «примолвили» пояснение «пригласить». «Часто в пир» исправлено на «в честной пир». Под снимком: «Михайловское. Конец 1824 — начало 1825». Будь эта дата написана рукой самого Пушкина, все равно не поверил бы.
Узнаю, что песня «Как за церковью…» найдена в фольклорном разделе старой рабочей тетради поэта вместе с пятнадцатью сказками и еще тремя песнями, записанными Пушкиным в Михайловском. Смотрю фотокопию в московском Музее А. С. Пушкина. Песня — последняя в фольклорном разделе. Я так и думал, что она окажется последней.
Значит, Пушкину было нужно, чтобы его стихи, попадись они кому-нибудь на глаза, были приняты за народную песню, да еще записанную много раньше событий, о которых идет речь. Вот он и спрятал эти стихи на последней странице фольклорного раздела своей тетради[13].
Догадка соблазнительная, но она не подтвердилась.
На мою просьбу сравнить текст песни «Как за церковью, за немецкою…» в пушкинской записи, сделанной в Михайловском, с другими соседствующими с ней текстами получен мной от Т. И. Краснобородько, ученого хранителя Пушкинского рукописного фонда ИРЛИ РАН, следующий ответ:
Запись песни «Как за церковью, за немецкою...» сделана Пушкиным в рабочей тетради (так называемой Третьей масонской). Это последний текст в ряду записей нескольких сказок и песен (ИРЛИ, ф. 244, оп. 1, № 836, л. 49 об.). Судя по чернилам, перу, характеру почерка, Пушкин записал эту песню одновременно с предшествующей — «Во славном городе во <Киеве>...» (на л. 50-50 об.) (курсив мой — В. Е.)[14].
Значит, Пушкин ничего «не прятал», а интересующий нас текст он записал именно в 1824 — 1825 годах, как и другие тексты, записанные в Михайловском.
И что тогда получается?
С одной стороны, песня «Как за церковью, за немецкою...» не найдена ни в одной из записей русских народных песен, кроме сделанной Пушкиным во время Михайловской ссылки, или, если называть вещи своими именами, нет доказательств того, что песня народная.
С другой стороны, мог ли Пушкин в 1824 — 1825 годах предвидеть то, что будет происходить с ним через семь-восемь лет?..
*
Получается, что мог. Такие явления (предвидения) сам он называл «странными сближениями», как, например, случилось с поэмой «Граф Нулин»[15].
«Странными сближениями» творчество Пушкина изобилует — есть они и в «Евгении Онегине». Вот, например, невероятное пушкинское предвидение в строфе ХХ главы шестой «Евгения Онегина». В ней Ленский в ночь с 13 на 14 января (на другой день после именин Татьяны) в «лирическом жару» в последний раз сочиняет стихи, а в конце строфы вдруг упомянут Дельвиг:
XX
Домой приехав, пистолеты
Он осмотрел, потом вложил
Опять их в ящик и, раздетый,
При свечке, Шиллера открыл;
Но мысль одна его объемлет;
В нем сердце грустное не дремлет:
С неизъяснимою красой
Он видит Ольгу пред собой.
Владимир книгу закрывает,
Берет перо; его стихи,
Полны любовной чепухи,
Звучат и льются. Их читает
Он вслух, в лирическом жару,
Как Дельвиг пьяный на пиру (курсив мой — В. Е.).
Утром 14 января Ленский будет убит. Дельвиг умрет 14 января 1831 года[16].
А вот Пушкин как будто сам себе напророчил в письме Е. М. Хитрово от 19 — 24 мая 1830 года будущее камер-юнкерство:
С вашей стороны очень любезно, сударыня, принимать участие в моем положении по отношению к хозяину (Николаю I. — В.Е.). Но какое же место, по-вашему, я могу занять при нем? Не вижу ни одного подходящего. Я питаю отвращение к делам и к бумагам, как выражается граф Ланжерон. Быть камер-юнкером мне уже не по возрасту, да и что стал бы я делать при дворе? Мне не позволяют этого ни мои средства, ни занятия (курсив мой. — В.Е.) (19, 93).
Таких «странных сближений» в других пушкинских произведениях и письмах немало.
Интересная параллель с рассматриваемой нами песней была найдена В. И. Чернышевым[17] в сборнике народных песен, записанных П. В. Киреевским:
У барина | была барыня гожа,
У крестьянина | получше его:
«Крестьянин мой, | поменяемся женой!»
— Боярин мой, | не меняюся женой!
Твоя жена не годится никуда.
Мою жену часто в гости зовут,
Мою жену во колясочке везут,
Меня, мужа, | на веревочке ведут.
Меня, мужа, | по жене честят:
Моей жене | сладка меду подают,
А мне, мужу, быть болотная вода.
На основании этого сопоставления В. Чернышев предположил, что песня «Как за церковью, за немецкою» была написана Пушкиным в подражание приведенной народной песне, записанной П. В. Киреевским.
Помимо этого на пушкинское авторство песни указывает и ее поэтика. Как справедливо замечено В. Д. Берестовым, песня написана «излюбленным» кольцовским размером, «стиховеды называют его кольцовским пятисложником», именно это ритмически отличает ее от народных песен, записанных Пушкиным в Михайловском и в другой пушкинской записи 49 песен, скопированных П. В. Киреевским.
Отличается от них и лексика нашей песни: слова «честной», «примолвили», «пригласили», «саночки», «запяточки» ни в одной из них не встречаются[18].
Таким образом, и краткое рассмотрение поэтики песни «Как за церковью, за немецкою…» дает дополнительные аргументы для предположения об авторстве Пушкина.
И еще раз обратимся к письму Пушкина жене из Москвы от конца сентября 1832 года, с которого начинается наша статья, — по пушкинской интонации совершенно явно чувствуется, что песня эта какая-то особенная:
Знаешь русскую песню —
Не дай Бог хорошей жены,
Хорошу жену часто в пир зовут…
[1] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 17 тт. М.; Л., Издательство АН СССР, 1937 — 1959. Т. 15, стр. 33. В дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте: арабскими цифрами том и страница через запятую.
[2] Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина в 4 тт., М., «Слово», 1999, Т. 3 (1829 — 1832), стр. 502.
[3] Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, Т. 3, стр. 372.
[4] Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, Т. 3, стр. 404.
[5] См. письма Пушкина жене от 8 (14, 245) и 10 декабря 1831 года (14, 246).
[6] Не пригласили.
[7] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10 тт. Л.: «Наука», 1978, Т. III, C378.
[8] Сочинения Пушкина с приложением материалов для его биографии, портрета, снимков с его почерка и с его рисунков и проч. П. В. Анненкова. СПб. (6 томов — 1855). 7 том — 1857, стр. 93.
[9] Потом это утверждение было скорректировано автором в пределах той же статьи.
[10] Берестов В. Еще девять пушкинских строк?.. — «Вопросы литературы», 1981, № 8.
[11] Чернышев В. Стихотворения Пушкина, написанные в стиле русских народных песен. Цит. по <http://lib2.pushkinskijdom.ru/Media/Default/PDF/PUSH/Klassiki/ Chernyshev-1929.pdf>. При этом сама идея пушкинского авторства учеными-фольклористами категорически отвергнута.
[12] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10 тт., Т. 3, стр. 474.
[13] Берестов В. Указ. соч.
[14] Письмо датировано 8 августа 2024 года.
[15] См. «Заметку о „Графе Нулине”» (11, 188).
[16] Непомнящий В. С. Примечания. — Пушкин А. С. Собрание сочинений. Художественные произведения, критические и публицистические труды, письма, рисунки, пометы и деловые бумаги, размещенные в хронологическом порядке. М., ИМЛИ РАН, 2015, Т. 5 (1826 — 1827), стр. 354 — 355.
[17] Чернышев В. Указ. соч.
[18] Тексты песен cм.: Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты подготовили к печати и комментировали М. А. Цявловский, Л. В. Модзалевский, Т. Г. Зенгер. Л., «Academia», 1935, стр. 405 — 464.
Есипов Виктор Михайлович — литературовед, пушкинист. Родился в 1939 году в Москве. Автор книг стихов (М., 1987; CПб., 1994, 2016, 2021, 2022), а также историко-литературных книг «Пушкин в зеркале мифов» (М., 2006), «Божественный глагол» (М., 2010), «От Баркова до Мандельштама» (М., 2016), «Мифы и реалии пушкиноведения» (М., 2018), «Пушкин и Николай I. Исследование и материалы» (СПб., 2019), «Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом» (СПб., 2020) и многих публикаций в журналах и сборниках. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.
Опубликовано в Журнале №2