Забытый звук

В первом веке

 

Уже Воскресший с неба Савла кликал,

Но ветхий мир не ведал перемены.

В Помпее знойной был разгар каникул

И выбегали звери на арены.

 

Прислали гладиаторов из Рима,

Раздался гам ликующих безумий.

Весь жар огня под облачками дыма

Ещё в себе утаивал Везувий.

 

Повсюду винный виноград давили,

Шли вереницей девы с коробами.

В бассейне на одной богатой вилле

Кормили рыб рабами.

 

 

*  *  *

 

Был ночью крик в подъезде долог —

Имел к туземному вину

Пристрастие сосед-психолог

И смертным боем бил жену.

 

Другой сосед был медвежатник

И цепким пальцем колдовски

Он мог открыть, тридцатипятник^[1],

Обыкновенные замки.

 

Задумчив был сосед-историк,

Член партии и манихей…

Так добр и сладок, зол и горек

Весь округ юности моей.

 

Кто унесён к заочным сферам,

Кто нынче напрочь позабыт.

Лишь Солнце Жизни в платье сером

С балкона всё ещё глядит.

 

 

Обэриут

 

Когда сулило жизнь зека

Упоминанье в фельетоне,

Любил он подержать жука

На бережной своей ладони.

 

Общенью выбранному рад,

Мог наблюдать натурфилософ,

Как водит ножками собрат,

Брюшком, как оказалось, розов.

 

И знал, что ближних облик мним,

Что, выйдя из видений многих,

Ещё предстанет перед ним

Мир босховских членистоногих.

 

 

На водах

 

Сквозь годы, где бурлит Высоцкий,

В свою уносит черноту

Видение о Кисловодске,

Сон с кислым привкусом во рту.

 

Нет, это в Пятигорске хата,

Поручика глухой приют.

Вода и там солоновата,

Но музицируют, поют.

 

Жизнь, состоящая из риска,

Лихая скука, злая гиль,

Насмешка, едкая записка,

Затем дуэль и вновь кадриль.

 

Лет через сто в теснине дола

Расстрелы, крики, всплески рук

И арфы трепетной Эола

Всё тот же гармоничный звук.

 

 

*  *  *

 

От друга — только горстка пепла.

Так вот что назовут «дотла».

Горела плоть, но память крепла,

Мгновенья жизни собрала.

 

Упали бытия устои,

Но всё казалось: смерти нет,

Как будто сердце золотое

Росло и присылало свет.

 

*  *  *

 

Как вдруг приближение нежного рта.

Становятся карими

Глаза голубые, и вот чернота,

Кружение в мареве.

 

Всё длится блаженное с ней забытьё

Средь жара и холода…

Конечно же, выросли дети её

И даже немолоды.

 

Но я, засыпая, её узнаю

В паренье и в реянье,

Поскольку она, пребывая в раю,

Не ведает времени.

 

 

Эдем

 

Был райский сад меж Тигром и Евфратом

Неистощимо щедрым и богатым.

В блаженном одиночестве Адам

Блуждал, дивясь бесчисленным плодам.

 

Но вот она, подаренная Ева,

Явлением смутившая покой!

Вот яблоко с губительного древа,

Протянутое нежною рукой.

 

Шёл опыт Демиурга без сомненья

Среди благоухающих долин,

И ведь недаром в деле соблазненья

Коварству змея пособлял павлин^[2].

 

Познание сулит за горем горе.

Грядущего не в силах я понять.

Лишь чудится, что повидаю вскоре

Отца и мать.

 

*  *  *

 

Прилечь в траву под синевой бездонной,

Что скоро превратится в черноту,

И в море звёзд, в их заводи бессонной,

Опять вглядеться в эту или в ту.

 

Она твоя, ошибки быть не может!

Сумеешь ли бессмертие найти,

Но краткий век, который здесь был прожит,

Лишь остановка на твоём пути.

 

Ты это знал и в детстве на ночлеге,

В таинственную всматриваясь высь.

Откуда ты? С Арктура или с Веги?

Когда припомнишь, тотчас возвратись!

 

                                                                                                                     

*  *  *

 

      Да услышит тебя Господь в день печали…

                                                                     Пс. 19

 

Что ж, начинай начальник хора!

И потерявшийся в былом

Среди обмана и раздора,

Заветный воскреси псалом!

Дай воспарить в начальном гимне,

В Преображения канун

Из детства давнего пришли мне

Забытый звук небесных струн!..

 

 

*  *  *

 

Астронавты, из космоса глянув,

Видят этой планеты огни,

И кипит синева океанов,

Набегают на сушу они.

 

Между тем затеваются войны —

Невозможны признанья родства,

Вот и люди везде беспокойны,

И лесов, и пустынь существа.

 

И, блуждая по тёмным глубинам,

О безумии нашем в тоске

Сообщают дельфины дельфинам

На крикливом своём языке.