«Взгляд», «Вопросы литературы», «Горький», «Два века русской классики», «Диалог со временем», «Дружба народов», «Знамя», «Коммерсантъ Weekend», «Литературный факт», «Литературоведческий журнал», «Москва», «MK.ru», «Нева», «Неприкосновенный запас», «Поиск», «Практики и интерпретации», «Пролиткульт», «Топос», «Урал», «Формаслов»
Евгений Абдуллаев. Молодая поэзия как симптом. — «Пролиткульт», № 22, июнь 2024 <https://prolitcult.ru>.
«„Молодая поэзия” — это не миф, это хуже.
Это — симптом.
Это показатель неблагополучия внутри поля профессиональной поэзии. Затруднения, замедления естественной смены поколений. Что, в свою очередь, связано с сужением сферы востребованности поэзии. Как количественно (сокращение числа читателей), так и качественно (снижение ее политического, социального и прочего влияния)».
Евгений Абдуллаев. Молодая, свободная, травмированная. — «Дружба народов», 2024, № 6 <https://magazines.gorky.media/druzhba>.
«Все то, что прежде еще могло находиться в зоне слепого пятна — политику, религию, национальность… — стало невозможно игнорировать. А тот травматический опыт, который представлялся важным прежде, изрядно поблек перед опытом последних двух с половиной лет. Который литературе еще предстоит осмыслить и отразить».
Валерия Андреева. «Катков… как раз годится для публики»: переписка Л. Н. Толстого и М. Н. Каткова 1850 — 1860-х гг. — «Два века русской классики» (ИМЛИ), 2024. Том 6, № 2 <http://rusklassika.ru>.
«Первое произведение Толстого, опубликованное в „Русском вестнике” в № 1 и № 2 за 1859 г. — повесть „Семейное счастье”. Публикация эта состоялась во многом благодаря В. П. Боткину, который посоветовал Толстому журнал Каткова. Однако публикация повести не прошла для Толстого безоблачно. Прежде чем принять финансовые условия, высказанные писателем, Катков пожелал прочитать повесть. Для Толстого это был удар по самолюбию, отражение недоверия редактора. Писатель был решительно возмущен, 5 — 8 апреля 1859 г. он писал В. П. Боткину: „Обдумав здраво, я вижу, что решительно неприлично мне отдавать на оценку свою вещь Каткову, а потому не пишите ему ничего”. В финале письма Толстой выразился еще более категорично: „это решительно ни на что не похоже и невозможно”».
«Между тем уже через месяц Толстой, перечитывающий корректуры второй части повести, нашел ее „мерзким сочинением”. В письме Боткину от 3 мая 1859 г. писатель ругал „Семейное счастье”, не стесняясь в выражениях (не все из них можно открыто опубликовать), он умолял Боткина помочь с прекращением печатания повести, просил сжечь рукопись второй части, взяв ее у Каткова, просил уговорить Каткова не печатать вторую часть, а получить с него (c Толстого) обратно деньги. А ведь еще только месяц назад Толстой сомневался, не продешевил ли он со стоимостью страницы и укорял Каткова в странных подозрениях».
Кирилл Анкудинов. Актуалы, профессионалы, любители. — «Пролиткульт», № 22, июнь 2024 <https://prolitcult.ru>.
«Иерархизация в литературе почти не связана с возрастными факторами: иной восьмидесятилетний автор может быть парией, а двадцатилетний — напротив, неприкосновенной для критики персоной».
«„Порог вхождения” в литературу не снизился (ну, вспомните, в каком возрасте в литературу входили Пушкин с Лермонтовым или большинство поэтов Серебряного века). Демократизации в литературе я не вижу; наоборот, юные поэты боятся „писать, как в первый раз” (чересчур зная, как ныне положено писать); и это им вредит. Поэзия наших классических эпох почти всегда индивидуальна (даже поэзия ныне забытых авторов); современная же поэзия чаще всего свидетельствует не об индивидуальности поэта, а о массовых социокультурных движениях в том или ином сегменте нынешней социокультуры».
Ольга Балла. Шум отшумит. — «Пролиткульт», № 22, июнь 2024 <https://prolitcult.ru>.
«Обилие пуще всего прежнего поднимаемого таким образом информационного шума меня нисколько не смущает: шум отшумит, а у действительно сильных текстов и авторов очень возрастают — сравнительно, допустим, с нашими 1980 — 1990-ми годами, не говоря о временах более ранних — шансы быть замеченными, вовлеченными в серьезный разговор с понимающими людьми».
Сергей Баталов. Иллюзия востребованности. — «Пролиткульт», № 22, июнь 2024 <https://prolitcult.ru>.
«Не все понимают, что востребованность в качестве молодого поэта не равна востребованности в качестве поэта как такового. Успех молодого поэта — это почти всегда немного аванс. Немного — про потенциал и надежды. Немного — про естественное желание подбодрить молодого поэта. Опять же — молодой автор оценивается в сравнении со своими, такими же молодыми. Но когда начинает идти речь о современной поэзии вообще — за последние лет тридцать — опять и опять начинают вспоминать Меламеда и Гандлевского, Кибирова и Рубинштейна, Казарина и Цветкова. На равных — молодыми! — вошли туда уже покинувшие наш мир Борис Рыжий и Денис Новиков. И в этом списке никого из современных молодых поэтов пока — надеюсь, что пока — представить сложно».
Сергей Баталов. Медный всадник: спор об Империи. — «Формаслов», 2024, 15 июня <https://formasloff.ru>.
«Дон Гуан с дерзкой речью обращается к статуе убитого Командора в „Маленьких трагедиях”. Приглашает на новоселье мертвецов гробовщик Адриан Прохоров в повести „Гробовщик”. И в том, и в другом случае мертвецы откликаются — и возвращаются со своими претензиями к вызвавшему их человеку. Петр в мире пушкинской поэмы — демиург, создатель города. Он не умер — он спит. Такие спящие цари присутствуют в мифологии многих народов. Как правило, в них упоминается, что спящий царь проснется в конце времен перед последней схваткой. В общем, Евгений своим криком не просто вызывает мертвеца — он пробуждает демиурга. А спящие гневливы, когда кто-то нарушает их покой».
Валерий Белоножко. Ab ovo. Франц Кафка с самого начала. — «Урал», Екатеринбург, 2024, № 6 <https://magazines.gorky.media/ural>.
Главы из одноименной книги. «Франц Кафка экстатически высказывался по поводу отсутствия у себя экстаза, в сильных выражениях — о своей слабости, и всегда преуменьшал свои силы, как искусный полководец».
«Мифы бесконечно прекрасны и прекрасно обманчивы. Они и стоят у истоков культуры. Мы привыкаем к этим обманам, тиражируем их, фиксируем фикции, подверстываем к ним реалии, чтобы умножать прекрасную бесконечность. И неожиданно выясняется, что мифы творятся почти у нас на глазах, буквально на пространстве одного-двух поколений. Так, например, случилось с Францем Кафкой, и у меня сложилось впечатление, что — по его собственной вине; вернее, он сам стоял у истоков мифа».
«Проучившийся в одном классе гимназии с Кафкой Эмиль Утиц вспоминает: „Коли я обязан сообщить о Кафке нечто характерное, тогда я скажу, что в нем не было ничего необычного…”».
Людмила Борисова. Клим Самгин и энциклопедический гений эпохи. О богостроительстве Горького. — «Вопросы литературы», 2024, № 3 <http://voplit.ru>.
«На пике своего богостроительства Горький писал о Богданове: „…это чрезвычайно крупная фигура, от нее можно ждать оглушительных работ в области философии <…> Если ему удастся то, что он задумал, — он совершит в философской науке такую же революцию, как Маркс в политической экономии <…> Мысль его огромна <…> Удастся ему — и мы увидим полный разгром всех остатков буржуазной метафизики, распад буржуазной ‘души’, рождение души социалистической. Монизм еще не имел столь яркого представителя, как Богданов. Он меня — просто с ума сводит!”. „Богданов — самый интересный философ Европы…”, „крупнейший из философов современности”. Своим корреспондентам он советовал читать Богданова, самому Богданову писал: „Мироощущение, коим Вы насыщены <…> самое мощное и самое удачное усилие понять и победить противоречие между человеком и космосом — выше, красивее, победоноснее этого еще ничего не было на земле”».
«Нетрудно представить, сколь многообещающе прозвучала богдановская теория для Горького. Богданов развеивал сомнения вроде „Да был ли мальчик?”, убеждал: „Человек никогда не бывает солипсистом”, — вооруженный монизмом, он становится уже не носителем мнений, а вместилищем Истины. Но все победы, которые сулит человечеству эмпириомонизм, возможны, только если личность способна к опытному обмену, готова раствориться в коллективе. Тогда миру „явится энциклопедический гений своего времени”. Этот гармонический тип, который придет на смену и великим, и обычным людям, Богданов считал нормальным, в нем видел „прогрессирующую тенденцию психического развития”, а „я” объявлял пройденным этапом в развитии человечества. В этом вопросе „впередовцы” были единодушны: великие люди — „более нормальные представители нашего вида”, чем заурядные; „заурядный человек — калека, а не норма”, да и великие — лишь бледный прообраз „того, чем может и должен стать человек” [Луначарский 1909]».
«Из всего сказанного и складывается непомерный счет, предъявленный автором Самгину».
Илья Виницкий. Поэт валькирий. Языческое бессмертие в революционном неоромантизме Эдуарда Багрицкого. — «Горький», 2024, 7 июня <https://gorky.media>.
«Как я постараюсь показать далее, героический романтизм южанина Багрицкого тесно связан с „северной” традицией „старших” российских символистов и „оссианизмом” ранних романтиков, причем не только стилистически, но и на идеологическом уровне — в частности, „языческой” трактовкой смерти и загробного существования, представленной в одной из самых влиятельных романтических мифологем, канонизированных в музыкальных драмах Вагнера и поэзии символистов и их последователей».
«Иными словами, Багрицкий в „Смерти пионерки” переводит скандинавское (древнегерманское) язычество, эстетизированное русскими романтиками, символистами и акмеистами, в советскую мифологию вечной юности — динамический образ загробного бытия вечно погибающих и вечно возрождающихся, как избранники-викинги в Валгалле, молодых героев коммунистического пантеона (тема, по-разному решавшаяся разными авторами 1920-х годов от Маяковского и Асеева до Андрея Платонова и — в известной степени — Пастернака). В целом этот энтузиастический и эзотерический по своей сути эксперимент лежит в русле мемориальной политики „молодой страны” конца 1920-х — первой половины 30-х годов (его административная ревизия и сворачивание были вызваны фактическим крушением советской героической интернационалистской утопии, связанным с поражением испанской республики и надвигающейся большой войной)».
Михаил Волвенкин. О методах лечения в «Казаках» Льва Толстого: между магнетизмом и мистерией. — «Практики и Интерпретации» (Журнал филологических, образовательных и культурных исследований), Ростов-на-Дону, том 9, № 1 (2024) <https://www.pi-journal.com/index.php/pii/issue/view/38>.
«Итак, деятельность горцев-лекарей (и конкретно лечение травами), как кажется, вписывается в толстовское понимание концепции животного магнетизма. Однако в тексте произведения, в его вариантах, в отличие от дневниковых записей, этому нет никакого буквального подтверждения. Грубо говоря, без дневника вряд ли вовсе была бы возможность для существования подобных утверждений. Кроме того, известно, что Толстой работал над повестью около десяти лет, а значит, его взгляды могли значительно поменяться. В дневнике за 1858 г. читаем: „Вчера за обедом. Я говорю, что магнетизм нельзя доказать. М[ашинька] говорит, что я меняюсь всегда, и я верил прежде”. Во-первых, эта запись еще раз подтверждает, что животный магнетизм интересует Толстого как знание обоснованное, проверяемое, „доказательное”. Во-вторых, он не однозначно отрекается от магнетизма, а словно перемещает его из разряда объяснительной теории в разряд „странных” лечений, сродных народным практикам».
П. А. Дружинин. Фальсификаты рукописей Исаака Бабеля и их распознавание. — «Литературный факт», 2024, № 2 (32) <http://litfact.ru>.
«Напомним слова С. А. Рейсера, „что произведение, даже на основании самой легкомысленной атрибуции, легче ввести в корпус работ того или иного писателя, чем на основании самого серьезного анализа его из него вывести”».
«В настоящей статье мы рассмотрим ряд рукописей, связанных с именем Исаака Эммануиловича Бабеля (1894 — 1940). Отбирая экспонаты для статьи, мы имели возможность изучить и немало подлинных (не вызвавших у нас сомнений) рукописей И. Бабеля, однако были одновременно удивлены и массивами фальсификата: наследие этого писателя, как оказалось, привлекает значительное внимание мистификаторов, как будто в ответ на свойства характера самого И. Бабеля».
Душа в заветной лире. Пушкинисты раскрывают «завещание» поэта. Беседу вела Светлана Беляева. — «Поиск» (Еженедельная газета научного сообщества), 2024, № 23, 7 июня <https://poisknews.ru>.
Говорит Иван Есаулов: «Поскольку Пушкиным этот [Каменноостровский] цикл не был опубликован, существуют различные версии как его состава, так и последовательности частей (например, пушкинисты спорят о том, помету над стихотворением „Из Пиндемонти” нужно прочитывать как VI или же как № I). В цикле своих научных статей, а также в устных выступления в „Беседах о русской словесности” на радио я попытался детально обосновать следующий состав и порядок стихотворений: 1. „Из Пиндемонти” + набросок „Напрасно я бегу к Сионским высотам”; 2. „Отцы пустынники и жены непорочны”; 3. „Подражание италианскому”; 4. „Мирская власть”; 5. „Когда за городом, задумчив, я брожу”; 6. „Я памятник себе воздвиг нерукотворный”».
«В том-то все и дело, что пушкинское стихотворение, которое принято у нас называть „Памятник” (у самого поэта такое название отсутствует), до сих пор рассматривается либо изолированно, либо в ряду других парафразов исходного горацианского источника, либо же в контексте всего творчества Пушкина, но, вопреки собственноручному указанию поэта „1836. Авг. 21. Кам. остр.”, не как неотъемлемую часть Каменноостровского цикла. Ясно, что таким образом произведение уже словно бы изымается из его окружения».
«Каменноостровские стихи — подлинные шедевры пушкинской поэзии, может быть, лучшее, что было им написано».
Мария Затонская. Неунывающая пошлость. — «Пролиткульт», № 22, июнь 2024 <https://prolitcult.ru>.
«Но молодежь подчас оказывается более продвинутой, чем можно было бы предположить. Они расскажут и о расстановке сил, и о новых приемах, которые лучше использовать (для кого лучше?), и о занудности мэтров, и о неактуальности их поэтики. Мысль о том, что в искусстве ничего не устаревает, подвергается активному сопротивлению».
Вера Зубарева. Смиренная лачужка: Коломенский сюжет на «встречном течении». — «Нева», Санкт-Петербург, 2024, № 6 <https://magazines.gorky.media/neva>.
Глава — о «Домике в Коломне» — из готовящейся к печати книги «На „встречном течении„: Пушкин сквозь призму Веселовского».
«Более ста лет назад Гершензон писал о том, что „до сих пор никто не мог сказать, что разгадал смысл этой странной поэмы” [Гершензон 1919], и ситуация остается той же».
«Еще один нерешенный вопрос касается выбора места действия повести. На сей раз вопрос относится не к повествователю, а к автору. Почему вся эта история должна была происходить в Коломне? Только потому, что Пушкин жил там в свое время? Но в Болдине он тоже жил! А также в Одессе, в Кишиневе и в других местах. И с каждым из них связаны воспоминания. Автобиографический аспект — слабый довод в качестве единственного пояснения. Здесь мы вновь возвращаемся к „жизненной идее” искусства. Что могло бы стать такой идеей в пространстве Коломны с ее богатой историей? Было ли какое-то особое предание, в котором мог бы пустить корни „Домик”?».
Андрей Ильенков. Адюльтер в сказках Пушкина: подтекст и сверхтекст. — «Урал», Екатеринбург, 2024, № 6.
«Итак, ориентация Пушкина на использование готовых литературных клише имеет совершенно специфический характер: это (за исключением, может быть, ряда лицейских произведений) не подражание в классицистическом понимании, которое подразумевает великий пиетет по отношению к образцу, но это и не прямое пародирование. Это скорее использование чужого клише в своих собственных целях, при этом отношение к образцу иногда вполне ироническое, но ирония скрытая».
«Для русской литературы характерно было скорее обратное — скрытый трагизм под внешней комичностью, пушкинское же творчество в этом отношении, как это ни парадоксально, ближе к тому, что В. Курицын, явно пародируя литературоведческий жаргон, назвал „постпостмодернизмом”, когда осознается не только факт вторичности любых творческих достижений, но и неизбежность такой вторичности, и она поэтому перестает быть объектом насмешки, в котором упражнялись наивные постмодернисты. Авторская ирония по отношению к изображаемым героям и положениям, оставаясь личным делом автора, не является ни необходимым, ни даже значимым компонентом художественного мира произведения. Впрочем, парадоксальность кажущаяся: литературная ситуация пушкинского времени — очевидный кризис нормативных литературных систем XVI — XVIII веков — схожа с ситуацией второй половины ХХ века».
«Но, хотя Пушкин выступил основоположником новой литературы, настоящая сфера его деятельности — литературная традиция. Место и роль Пушкина в ней совершенно иная, при пылком воображении — даже зловещая. После Пушкина не только одическая лирика, классическая эпопея и драма, вполне здравствовавшие в период его юности, но и такие жанры, как традиционная любовная элегия, эпиграмма, альбомные стихи, антологическая поэзия, даже введенные самим Пушкиным романтическая поэма и роман в стихах — все традиционные жанры так называемого „золотого века”, — стремительно окружаются ореолом архаики, и уже в 1840-е годы становятся уделом дилетантов и эпигонов либо атрибутикой воинствующих апологетов „чистого искусства”».
Константин Комаров. В поэзию входят поодиночке. — «Пролиткульт», № 22, июнь 2024 <https://prolitcult.ru>.
«Бахыт Кенжеев как-то заметил, что в условиях информационной (а информация сегодня, увы, подменяет знание) перенасыщенности, „забитости эфира” обрести свою интонацию до тридцати пяти крайне затруднительно и проблематично. Есть в этих словах правда. Лирического самостоянья у нынешних 20-летних я, к сожалению, почти не вижу».
Анна Кузнецова. Онтология лирического фагмента в жанровом мышлении Ф. И. Тютчева. — «Практики и Интерпретации» (Журнал филологических, образовательных и культурных исследований), Ростов-на-Дону, том 9, № 1 (2024) <https://www.pi-journal.com/index.php/pii/issue/view/38>.
«Лирический фрагмент оказывается в жанровом мышлении Тютчева именно таким жанром, который способен отразить всю противоречивость самой личности поэта, его стремление к отражению в своих стихотворениях различных аспектов натурфилософии, всю его текстово-дискурсивную деятельность, которая связана не только с поэзией, но и с государственной службой».
Литературные итоги первого полугодия-2024, часть I. На вопросы отвечают Наталья Иванова, Лев Наумов, Евгений Абдуллаев, Николай Подосокорский, Андрей Пермяков, Мария Бушуева, Андрей Василевский, Владимир Новиков, Артем Скворцов, Анна Аликевич, Данил Файзов. — «Формаслов», 2024, 15 июня <https://formasloff.ru>.
Говорит Лев Наумов: «Мне понравилась книга Бориса Рогинского „Прогулка не будет скучна: Этюды о стихах” — это книга впечатлений, книга волнений, вызванных поэтическими строками, что лично мне чрезвычайно интересно. Издательство Ивана Лимбаха уже не в первый раз выпускает тексты, предлагающие неожиданный взгляд на поэзию (вспоминается, например, труд Ольги Кушлиной „Страстоцвет, или Петербургские подоконники”)».
Говорит Владимир Новиков: «Книги по осени считают, а в этом полугодии я был больше сосредоточен на периодике — вместе с более чем ста магистрантами факультета журналистики МГУ, писавшими работы о толстых журналах. Там все заметнее становится новеллистика, и фаворитом у молодых экспертов оказался „Цветочный гном” Надежды Горловой („Новый мир”, 2024, № 1) — рассказ безысходный и беспощадный: житейский сюжет (смерть спившейся тети Нюры, смерь от цирроза печени ее двадцатилетнего сына Сашка) приобретает там масштаб национальной трагедии».
«А кто из известных недавно удивил, так это Артем Скворцов. Авторитетный филолог, критик и поэт выпустил собственный альбом „Акустика черного озера”, где представлен новый тип словесно-музыкальных произведений, альтернативный по отношению к авторской песне. Автор выступает с отважной декларацией:
Давай споем о том, о чем еще не пели,
хотя уж, кажется, пропели обо всем, —
и не про золото форели,
и не про лапы ели,
ни даже про весенний первый гром…
Здесь брошен вызов Окуджаве („золото форели”) и Высоцкому („лапы ели”), а заодно и Тютчеву».
Говорит Артем Скворцов: «По-прежнему много читаю, но 90 % моего чтения — перечтение, а не первочтение. Постоянно перечитываю разнообразную классику (в том числе детскую) и стараюсь следить за важными филологическими публикациями. Более или менее свежие книги, которые считаю важными, — 2023 года:
1. Семен Бобров. „Древняя ночь вселенной, или Странствующий слепец” (Б.С.Г.-Пресс, 2023). Читал поэму давно по первому изданию 1807 — 1809 годов, и воспринимать ее вторично по первому комментированному изданию беспрецедентного во многих отношениях опуса исключительно интересно и поучительно. Выход такой книги — литературное Событие, и в моих глазах ее появление затмевает и даже отменяет слишком многое из текущей словесности.
2. Владимир Бурич. „Тексты: Собрание сочинений” (ОГИ, 2023). Полное собрание сохранившихся текстов замечательного, оригинального автора, классика отечественного верлибра. Опять-таки это событие, но опять-таки — можно ли отнести такую публикацию к современной литературе?..
3. Дмитрий Данилов. „Как умирают машинисты метро” (Издательский дом „Городец”, 2023). <...> Предполагаю, что в истории литературы останутся именно верлибры Данилова (по крайней мере, некоторые из них)».
Говорит Анна Аликевич: «Одним из главных поэтических событий полугодия, на мой взгляд, уместно назвать выход книги „Солнце контрабандистов” краснодарского эпика Анны Мамаенко. Всего через год после „Рыбовладельца”, объединившего стихи 2010-х гг., появилось ее избранное с предисловием Вадима Месяца. Соприкасаясь с традицией русского космизма, отголосками почвенничества, поэзия Анны не принадлежит ни к одному из названных направлений, становясь романтическим изводом синтеза наследия „комсомольских поэтов”, линии Заболоцкого и метареализма. Возможно, перед нами самый крупный философский лирик „поколения 30-летних”».
Оксана Мирошниченко. Миг как мир: о жанровой поэтике лирической миниатюры в русской поэзии неканонической эпохи. — «Практики и Интерпретации» (Журнал филологических, образовательных и культурных исследований), Ростов-на-Дону, том 9, № 1 (2024) <https://www.pi-journal.com/index.php/pii/issue/view/38>.
«Постепенная минимизация количества стихов, составляющих текст произведения, — ведущая тенденция в лирике последних двух веков, и эта тенденция только нарастает в современной поэзии. О. В. Зырянов отмечает, что на материале русской поэзии второй половины ХIХ в. „установлен некоторый ‘верхний’ средний предел из 16 стихов”. В актуальной литературной критике можно встретить суждения „о становлении восьмистишья в русской поэзии чуть ли не твердой формой” [Давыдов] и даже о том, что „восьмистишие — один из самых распространенных и востребованных жанров русской поэзии, в котором создано множество шедевров” [Степанов]. Подобная абсолютизация „объема” и строфической организации в разговоре о жанровой специфике малых форм в лирике очевидно свидетельствуют о необходимости разграничения миниатюры как композиционной формы и как лирического жанра».
Вадим Михайлин, Галина Беляева. «Держи вора»: о путешествии одного киносюжета с Запада на Восток и о неоромантическом переосмыслении детства в послевоенной Европе. — «Неприкосновенный запас», 2023, № 6 (152) <https://magazines.gorky.media/nz>.
Среди прочего: «В момент своего появления на свет сюжет, о котором пойдет речь, не содержал в себе — по крайней мере на первый взгляд — ничего такого, что выделяло бы его на фоне обозначенного выше „модернового”, базирующегося на просветительских установках дискурса детства. В 1931 году крупнейший германский киноконцерн UFA выпустил на экраны фильм Герхарда Лампрехта „Эмиль и сыщики”, литературной основой для которого стал написанный четырьмя годами ранее одноименный и крайне популярный детский роман Эриха Кестнера. Герой фильма — подросток, которого мама отправляет в Берлин к родственникам. Сопроводить его она не может, но дает с собой астрономическую для ребенка сумму в 140 марок, которые он должен передать тете. В поезде мальчик становится жертвой ограбления: некий подозрительный господин в котелке угощает его шоколадкой со специфической начинкой и, пока мальчик спит и видит сюрреалистический сон, умыкает деньги. Этот эпизод становится триггером для дальнейшего детективного сюжета, поскольку по прибытии в Берлин Эмиль с помощью мальчишеской уличной группировки, именующей себя „сыщиками”, разоблачает вора».
«Успех фильму Лампрехта, как и исходному кестнеровскому роману, во многом обеспечило то обстоятельство, что авторы предложили неожиданный вариант детского приключенческого сюжета. „Удивительное” действие разворачивалось не на пиратском корабле и не на коралловом острове, как то было принято в устоявшейся еще с прошлого века „детской” традиции, а в обычной городской среде. Что само по себе создавало новый и потенциально неисчерпаемый ресурс для активизации той способности к неполному различению фантазийной и актуальной реальностей, которой — в пределе — детское восприятие отличается от взрослого. Во всем остальном оба текста, и литературный, и кинематографический, работали в полном соответствии с просветительской воспитательной парадигмой».
Владимир Можегов. Пушкин — русский Адам. — «Взгляд», 2024, 6 июня <https://vz.ru>.
«Пушкин родился 6 июня 1799 года в Москве, в последний год уходящего XVIII века. Последнее весьма символично. Пушкин — человек явно не XIX и уж тем более не XX века, в гораздо большей степени он человек именно XVIII века, как бы замыкающий собой блестящий век Петровской империи. В свое время большевики пытались лепить из Пушкина чуть ли не поэтическую „Аврору”, указующую путь в светлое революционное будущее. На самом же деле всем своим существом Пушкин устремлен не в будущее, а в прошлое».
«Его последний, философский, „каменноостровский цикл”, написанный летом 1836 года, — это не только о судьбе человека, взятой в абсолютных онтологических категориях, это — о судьбах мира, который завершает свои земные пути».
«Пушкин — человек насквозь имперский, насквозь укорененный в той еще, старой, докапиталистической, додемократической России. Последний традиционалист, последний гений уходящей христианской Европы, запечатлевший этот уже, видимо, обрушающийся мир».
Глеб Морев. Порок славы. Запись суда над Иосифом Бродским и ее роль в литературной биографии поэта. — «Знамя», 2024, № 6 <http://znamlit.ru/index.html>.
«В марте 1964 года в столыпинском вагоне из Ленинграда в Архангельскую область был этапирован молодой стихотворец, чье вопиюще несправедливое осуждение потрясло литературное сообщество. В сентябре 1965-го из ссылки в Архангельской области в Москву досрочно вернулся всемирно известный поэт. Как „самолетная” история 1961 года сформировала социальную судьбу Иосифа Бродского в СССР, так (явившаяся одним из следствий этой истории) ссылка в Норинское стала определяющим моментом в его литературной биографии. Уже осенью 1964 года это понимала Ахматова, писавшая Бродскому в ссылку 20 октября <...>».
«Для изданий русской эмиграции осуждение Бродского стало спусковым механизмом в процессе публикации его текстов, достигавших Запада в составе самиздатских материалов и ранее, с начала 1960-х годов, но не заинтересовавших тогда издателей».
«В отношении этого текста традиционно бытует определение „стенограмма” (или, как в первых иноязычных публикациях, — „протокол”). Между тем, употребление его в связи с записью Вигдоровой некорректно: Вигдорова не знала стенографии, и ее запись происходившего на процессе является литературным произведением, построенным, однако, на строго документальной основе. В отсутствие официальной стенограммы процесса документальность текста Вигдоровой подтверждает именно „протокольная” запись второго заседания суда, которую вел параллельно с ней (до того момента, пока его не вывели из зала) химик Юрий Варшавский. Одновременно сравнение двух этих текстов позволяет понять риторические стратегии Вигдоровой и поставленную ею перед собой как автором задачу. На основе сделанных на процессе записей Вигдорова (имевшая драматургический опыт) создает текст, ближайшим жанровым определением которого является „драма”».
Вадим Муратханов. Поэзия без паспорта. — «Пролиткульт», № 22, июнь 2024 <https://prolitcult.ru>.
«Начинающий поэт не видит столько барьеров для написания текста, сколько его умудренный собрат. Он гораздо меньше боится ошибок и срывов, он хочет почувствовать свой голос и пределы своих возможностей. Но стыдить седеющего поэта за написанные стихи — в XXI веке точно никому в голову не придет, это рудимент романтического сознания девятнадцатого столетия. Тем более что ни „Мариенбадскую элегию”, ни, скажем, „Разговоры с Богом” Геннадия Русакова тридцатилетний поэт не написал бы ни при каком раскладе, а без них поэзия явно была бы беднее».
Д. Д. Николаев. Шмелев в СССР. (Статья первая: издания и рецепция в довоенный период). — «Литературный факт», 2024, № 2 (32) <http://litfact.ru>.
«В 1923 г. в СССР выходит большое, если не сказать огромное, количество книг Шмелева, а он, только что уехавший, фактически еще не воспринимается ни издателями, ни читателями как эмигрант».
«Наконец, отдельно следует выделить 1929 г. Это связано с тем, что после 1928 г. на издание в СССР писателей-эмигрантов был фактически наложен запрет. Тем не менее, в 1929 г. появляются две книги Шмелева. Почему для них сделано исключение? „К солнцу” Шмелева Государственное издательство публикует для детей среднего возраста с указанием „сокращено и обработано”. Здесь на первый план выносится не текст, а оформление и иллюстрации К. В. Кузнецова. Вторую книгу — „Человек из ресторана” — выпускает „Прибой”. Это переиздание мы связываем с экранизацией — фильмом Якова Протазанова „Человек из ресторана”, который вышел на экраны в 1927 г., когда издание произведений эмигрантов еще не запретили. Ставить цензурную преграду на пути выхода книги, когда в советском культурном пространстве присутствует более массовый с точки зрения аудитории кинофильм, не имело смысла».
А. С. Пахомова. Круг Михаила Кузмина и формирование неофициальной ленинградской литературы второй половины ХХ века. — «Литературный факт», 2024, № 2 (32) <http://litfact.ru>.
«Но именно с середины 1920-х гг. в доме Кузмина складывается новое содружество. В 1922 г. Кузмин знакомится с поэтом и прозаиком К. К. Вагиновым и с переводчиком И. А. Лихачевым. В октябре 1923 г. — со студентом Львом Раковым. В начале 1924 г. в доме Кузмина впервые появляется А. И. Введенский, а в конце 1925-го — и Даниил Хармс; со временем «чинари» приводят в этот круг Л. С. Липавского и Н. А. Заболоцкого. В 1924 г. Кузмин знакомится с А. И. Егуновым, который станет часто бывать у него уже ближе к концу 1920-х. Наконец, в 1933 г. в круг Кузмина вошел Всеволод Петров. При ближайшем рассмотрении этих людей объединяет несколько факторов. Во-первых, несмотря на разницу в возрасте (заметно старше всех Егунов (1895 г. р.) и младше — Петров (1912 г. р.)), это представители одного литературного поколения. В литературу они вошли уже в 1920-е гг., в момент усиливающегося идеологического диктата, и почти не застали свободной литературной жизни 1910-х. Следовательно, эти писатели отстоят от Кузмина на два шага: это не следующее поколение, каким были „матросы” или эмоционалисты, а поколение через поколение — своего рода литературные внуки. Другим существенным обстоятельством оказывается то, что для этого поколения писателей Кузмин более не воспринимается как образец для подражания».
«Циркуляция памяти внутри замкнутого круга людей способствовала формированию единого смыслового пространства андеграундной литературы, в которой Кузмин в числе прочих воспринимался как мэтр, один из основателей и создателей текстов, знание которых позволяло отличать „своих”. Как кажется, именно поэтому тексты Кузмина появляются в редких неподцензурных изданиях: в журнале „Часы” (1980. № 24) были представлены его ранее не опубликованные стихотворения „Переселенцы” и „Не губернаторша сидела с адьютантом <sic!>”. В культовом альманахе „Аполлонъ-77” Кузмин с ненапечатанной при жизни прозой „Печка в бане” будет единственным представителем старшего поколения. Писатели неофициальной литературы выстраивают себе генеалогию, назначая в качестве предков в том числе и Кузмина — его творчество и публичный образ мемориализуются и становятся пространством общей памяти, альтернативным каноном».
Победитель екатеринбургской премии Дмитрий Бавильский сравнил работу критика с работой дегустатора. «У нас литературой считается все, что опубликовано под обложкой». Беседу вел Иван Волосюк. — «Московский комсомолец (MK.RU)», 2024, на сайте газеты — 10 июня <http://www.mk.ru>.
Говорит лауреат екатеринбургской премии «Неистовый Виссарион» Дмитрий Бавильский: «Честно говоря, я пишу только о том, что мне нравится. За все десятилетия критической работы я опубликовал лишь несколько отрицательных рецензий, причем через силу, поэтому все свои негативные отзывы я помню до сих пор. Мне кажется, надо писать только о том, что приносит удовольствие».
«Люди не очень понимают, чем литература, например, отличается от беллетристики — прямого рассказывания историй, которые лучше всего получаются у сценаристов. Это совершенно разные искусства, и чтобы почувствовать разницу между ними, нужно много читать и думать над прочитанным. А это труд, вознаграждаемый крайне опосредованно».
«Подавляющее большинство наших с вами соотечественников не понимает цели прозаиков и поэтов. Потому-то и оценивают их как-то криво. Между тем писатель отвечает за смысл жизни, за объяснение того, из чего этот главный смысл состоит и как достигается. Давайте разберемся раз и навсегда. Новостники отвечают за хронику событий, публицисты разъясняют, что с нами происходит в текущем моменте, репортеры ведут свои рассказы с места важных событий, но никто, кроме настоящих писателей, не способен обобщить и объяснить, зачем мы живем и почему надо жить так, а не иначе. <...> Поэты работают над развитием языка, прозаики — над наполнением языка подлинным бытием. А больше такую работу выполнять некому».
«Почему один спринтер, а другой марафонец?» Беседовала Екатерина Максимова. — «Практики и Интерпретации» (Журнал филологических, образовательных и культурных исследований), Ростов-на-Дону, том 9, № 1 (2024) <https://www.pi-journal.com/index.php/pii/issue/view/38>.
Говорит Вера Зубарева: «Современному сознанию, бесспорно, присущи некоторые особенности, но слухи о его особенном, по сравнению с прошлым, качестве сильно преувеличены. Взять хотя бы многотомного и многостраничного „Гарри Поттера” или романы Стивена Кинга (последний роман этого года „Holly” — 450 страниц). Читают взахлеб. Как видим, дело не в сложности сконцентрироваться на больших текстах, а в сложности восприятия серьезной литературы в любом формате. Та же „Степь” для массового сознания будет неподъемной. Так было и во времена Пушкина, и во времена Чехова, когда зачитывались Булгариным и Потапенко, к огорчению классиков».
«Современное сознание в той же мере ориентировано на увлекательное чтение, свойственное жанровой литературе, что и сознание современников Пушкина и Чехова. Жанровая литература, появившаяся так же давно, как комбинационный стиль в шахматах, основана на том же принципе. Эти произведения держатся на продуманной заранее интриге с определенной концовкой. Так выстраивается любая комбинация — от конца. Это задает динамику и отсекает все то, что не относится напрямую к движению сюжета и развязке. А значит, делает чтение быстрым и с минимальной затратой мыслительной энергии. Позиционный стиль и в литературе, и в шахматах — это движение „от начала”, не притянутое ни к какой конкретной концовке. Отсюда включение „излишних” деталей, описаний, героев и эпизодов, не играющих никакой роли в развязке. Соответственно и динамика другая — замедленная, неторопливая, останавливающая внимание на „побочных”, „незначимых” вещах. Такое чтение не для массового читателя».
Профессор объяснил, как правильно читать произведения Александра Пушкина. «Помогает нам лучше понять нас самих». Беседу вел Иван Волосюк. — «Московский комсомолец (MK.RU)», 2024, на сайте газеты — 4 июня; в газете — 6 июня под заголовком «Как читать Пушкина».
Говорит Иван Есаулов: «Я столько раз уже — публично! — критиковал нашу систему гуманитарного образования — и советскую, и постсоветскую (не голословно, а с „конструктивными”, так сказать, предложениями), что мне наконец и самому надоело это бессмысленное сотрясание воздуха. Тем более что не существует никакого особого алгоритма — ни научного, ни педагогического, который бы гарантированно смог научить школьников „правильно читать Пушкина”».
«Необходимо, например, знать, что Пушкин определенно не мог — исходя из своей родословной и из своих представлений — противостоять Государству Российскому и желать ему погибели. Необходимо знать, что он был из самого верхнего слоя русской элиты того времени (что определялось отнюдь не количеством денег, но той же самой родословной), чувствовал собственную личную ответственность за русскую судьбу, верил в „особое предназначение” России, а потому и утверждал, что „ни за что на свете… не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал”».
«Если мы будем исходить, следуя за академиком Михаилом Гаспаровым, из того, будто бы „душевный мир Пушкина для нас такой же чужой, как древнего ассирийца или собаки Каштанки”, то тогда нужно вообще исключить Пушкина из школьного образования — и преподавать его исключительно в университетах, да и там особо проверенным пушкинистам, которые „ответственно” будут его подавать „правильно”».
«Кто я такой, чтобы определять, православный ли писатель (и, следовательно, человек) Пушкин либо же нет? Может быть, подобные „последние” вопросы решаются в каком-то другом месте, и отнюдь не нами, не филологами?»
«Я бы посоветовал читать Пушкина не „по порядку”, а напротив, открывая его томики наудачу, как уж они откроются. „Плохих”, „ученических” произведений у Пушкина нет совсем».
Андрей Ранчин. Сюжет и фабула в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»: некоторые наблюдения. — «Литературоведческий журнал» (ИНИОН РАН), 2024, № 1 (63) <https://litzhur.ru>.
Среди прочего: «Показательно, что он [Лермонтов] не смог закончить ни одно из повествовательных произведений с напряженной интригой как художественной доминантой: брошены были и авантюрно-исторический роман „Вадим”, и „Княгиня Лиговская”, и фантастическая повесть, условно именуемая „Штосс”».
Александр Скиперских. Железнодорожный модерн. Станция Измалково в текстах Ивана Бунина. — «Вопросы литературы», 2024, № 3.
«Еще несколько лет назад на станции Измалково останавливались пригородные и пассажирские поезда, следовавшие из Ельца в направлении Орла и обратно. На станции висело расписание, работала касса, в станционном здании можно было укрыться от непогоды. Теперь местные жители на границе Липецкой и Орловской областей пересели на автобус. Закрытая станция — одно из мест, связанных с жизнью и творчеством И. Бунина».
«Силуэты станции Измалково довольно заметны в бунинских текстах. И если станцию легко узнать в корреспонденции и дневниках, то указание на нее в художественной прозе более остранено».
Игорь Смирнов. Николай Заболоцкий и Дзига Вертов: архетип быта и экологическая революция в изображении поэта. — «Неприкосновенный запас», 2023, № 6 (152).
«Фон, на который была спроецирована ранняя поэзия Николая Заболоцкого и который ее, во многом загадочную, объясняет, как будто подробно изучен (сюда относятся: отечественное стихотворное искусство XVIII — XIX веков от Ломоносова до символистов и философия русского космизма, аналитическая живопись Павла Филонова и изобразительный примитив, оккультные учения и мифоритуальная традиция, „Фауст” Гете и творчество Велимира Хлебникова). Все же наши представления о заднем плане „Столбцов” (1929) и последовавших за ними стихотворений и поэм пока не полны. Одна из зияющих здесь лакун — авангардистская кинодокументалистика».
«Перед тем, как перейти к сопоставлению „Столбцов” с неигровыми лентами Дзиги Вертова, стоит упомянуть еще о том, что переработка кинофактографического материала входила в круг задач, решавшихся киносекцией Объединения реального искусства».
Наталья Смирнова. Фрагментация и остранение как процесс: В. Б. Шкловский перечитывает Л. Н. Толстого. — «Два века русской классики» (ИМЛИ), 2024. Том 6, № 2 <http://rusklassika.ru>.
«В творчестве зрелого и позднего Толстого с очевидностью прослеживается намерение избежать этого „сделанного” и закрепленного в прошлом: отсюда бесчисленные переписывания уже завершенных произведений, и отсюда — желание писать „вне всякой формы”».
«Это свойство фрагментарной мысли и самого позднего Толстого было существенно для Шкловского. На рубеже XIX — XX вв. сменилась эпоха, что-то ушло невозвратно. Тридцатитрехлетний Шкловский говорит (почти как Толстой в своих дневниках 1900-х гг.): „Я уже старый. Когда я был мальчиком, то еще попадали под конку. Конка была одноконная и двухконная. При мне провели электричество. Оно еще ходило на четвереньках и горело желтым светом. При мне появился телефон”, особо подчеркивая, что это было „детство человека, который потом писал коротко”».
Д. А. Терехов, И. В. Фомин, М. А. Штейнман. СССР начинается в субботу: деконструкция мифа о будущем и смешение времен в видеоиграх на примере Atomic Heart. — «Диалог со временем» (Альманах интеллектуальной истории), выпуск 87 (2024) <https://roii.ru/dialogue/roii-dialogue-87.pdf>.
«В рамках данного исследования будет проанализировна темпоральная структура Atomic Heart — видеоигры студии Mundfish (2023). При этом интерес представляет не внутренняя временная структура, но то, как в игре соединяются рефлексия советского прошлого и комбинация интертекстов, отсылающих как к фантастическим произведениям XX в., так и к другим видеоиграм. Линейное время игрового повествования становится сложной мозаикой реальных и фантастических образов, мифологем и нарративов, связанных как с реальной историей Советского Союза, так и с различными вымышленными сюжетами».
«Важно, что изучаемая игра не реконструирует определенный период истории советского общества, а демонстрирует усредненный конструкт эпохи, состоящий из наиболее ярких образов в рамках стереотипного восприятия и отражающий неспециализированное знание о советской культуре усредненного современного человека. Обладание этим знанием — ключевой критерий определения целевого, „образцового игрока” Atomic Heart в силу важности для нарратива культурных кодов».
«...Вторичные знаки Atomic Heart выстраивают из советского мифа, который служит для моделирования иллюзорной „советскости”, рассчитанной на мгновенное магическое узнавание, новый контрмиф. Поэтому и представляется возможным обозначить одну из скрытых коммуникативных функций советскости в Atomic Heart — ресентимент. Семиотика советскости обладает вполне очевидной коммуникативной интенцией — воссоздание условного золотого века советских побед, времени, которое, по словам А. Юрчака, „было навсегда, пока не кончилось”».
«Благодаря этому смешению достигается полнота общего образа советского, несмотря на историческую неточность многих деталей: в 1955 г. показаны „Москвич-408” (выпущен в 1964), ружье КС-23 (стоит на вооружение с середины 1980-х), отрывки из мультсериала „Ну, погоди!” (первый выпуск — 1969 г.), упоминаются космонавты Гагарин, Терешкова и Леонов и т. п. Хотя сами эти элементы не относятся к показываемым годам, в фантастическом контексте игры и в восприятии игрока, носителя языков современной культуры, они прочитываются как символы будущего из 1950-х и СССР в целом».
Л. А. Трахтенберг. Полемика о русском анекдоте в 1805 г. — «Литературный факт», 2024, № 2 (32) <http://litfact.ru>.
«В литературе начала XIX в. жанр анекдота исключительно популярен. Как известно, в этот период под анекдотами понимаются в первую очередь рассказы не заведомо вымышленные, а имеющие историческую основу, причем необязательно комические. Многие анекдоты, которые печатаются в то время, представляют собой переводы иностранных образцов жанра. Но в начале XIX столетия возникает особый интерес к анекдоту на национальном материале, объясняемый патриотическими соображениями. В 1804 г. начинает выходить журнал „Друг просвещения”. Начиная с первого номера в этом журнале появляется рубрика „Русский анекдот”. Она становится постоянной: в течение первых двух лет публикации журнала раздел под таким названием есть в каждом номере; в последний год издания — 1806 — название появляется уже не всегда, но анекдоты из русской истории остаются приметой журнала вплоть до его завершения».
«В содержательном отношении определяются две полярных концепции жанра: героическая (под анекдотом понимается рассказ о подвиге) и комическая (анекдот — рассказ об остроумном поступке, чаще всего — остроумном ответе). Они не исчерпывают всего многообразия тем: анекдот может рассказывать о словах мудрых, но не смешных или о поступках достойных, но не героических».
«Общее требование к анекдоту — краткость. Как таковое оно не вызывает споров, однако вопрос о мере объема оказывается непраздным: „Друг просвещения” подвергается критике со стороны „Северного вестника” за то, что его анекдоты слишком длинны».
Олег Устимов. Достоевский и По: демонология утопии. — «Практики и Интерпретации» (Журнал филологических, образовательных и культурных исследований), Ростов-на-Дону, том 9, № 1 (2024) <https://www.pi-journal.com/index.php/pii/issue/view/38>.
«В своей статье „Спиритизм. Нечто о чертях. Чрезвычайная хитрость чертей, если только это черти”, опубликованной в „Дневнике писателя” за 1876 г., Достоевский в рамках мысленного эксперимента создает утопию, которую можно противопоставить утопии „Сна смешного человека”, поскольку она достигается за счет максимального увеличения знания и сознания, а не отказа от них в пользу всеобщей любви и единства с природой, как во „Сне...”. Достоевский, описав низкий уровень полезности и качественности сообщений „с того света” (посылаемых чертями), предлагает читателю вообразить альтернативный вариант: а что если бы черти посылали людям не „пустячки”, а делились знаниями о законах природы, еще не известных человеку, открытиями науки и техники...»
«В таком случае, как пишет Достоевский, наступило бы общество изобилия „как мечтают наши русские социалисты”. Тем не менее результат этой утопии был бы печален... В конечном итоге люди начнут истреблять друг друга, а затем и взбунтуются против чертей».
«Спиритическая утопия в таком изложении начинает до степени смешения напоминать социалистическую, что Достоевский эксплицитно отмечает, а недостатки и потенциальная недолговечность этой утопии отчетливо видны как самому Достоевскому, посвятившему многие страницы своих художественных и нехудожественных произведений ее критике, так и чертям, которые не хотят ее воплощать именно по этой причине. Как это часто бывает у Достоевского, раздающего свои личные взгляды и качества отрицательным персонажам своих произведений, черти получают прозорливость Достоевского (либо Достоевский признается в своей чертовской прозорливости)».
Илья Фаликов. После Бориса Рыжего мне ни разу не захотелось присвистнуть. Беседовали Алексей Чипига и Борис Кутенков. — «Формаслов», 2024, 15 июня <https://formasloff.ru>.
«Мы с Наташей [Аришиной], разумеется, помогали друг другу, особенно она мне, но каких-то особых, исключительных усилий для завоевания вершин славы не предпринимали. Нам казалось (вполне ошибочно), что стихи сами пробьют дорогу к читателю. Но у Аришиной была черта, с которой я не мог сладить: она сама себя отодвигала на второй план, а то и вовсе отказывала себе в праве на публикации и внимание к себе. Пастернаковское „Быть знаменитым некрасиво” ею было усвоено слишком напрямую, абсолютно отвечая ее человеческому составу. Иногда мне приходилось настаивать на том, чтобы она составила подборку своих стихов и отнесла ее в какое-нибудь издание. Это бывало и в ситуации, когда ее приглашали напечататься. Но об этом лучше прочесть в моем очерке о ней „Сотая интонация” („Дружба народов”, № 12, 2023)».
Сергей Федякин. Прообраз. — «Москва», 2024, № 6 <http://moskvam.ru>.
«„Музыка сфер” — изначальна. Земная — „человеческое, только человеческое”. Лермонтовский „Ангел” сказал не только о высокой тоске. „Звуки небес” все-таки уловить можно, пусть лишь как чудо. Ведь Лермонтов и сам слышал то, что „свыше”:
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу.
И звезда с звездою говорит».
«У эллинов было девять муз. Они покровительствовали разным видам искусства: поэзии (от лирической до эпической), трагедии, комедии, танцу, истории, астрономии. И каждая муза проникнута Музыкой. Только ей, Музыке, не нужно покровительство. Она сама — как закон мироздания».
Ольга Федянина. Те же и… Кто отвечает за стабильность зла в пьесе Гоголя «Ревизор». — «Коммерсантъ Weekend», 2024, № 21, 28 июня <http://www.kommersant.ru/weekend>.
«Гоголь вообще был склонен к безнадежному жанру разъяснений post factum — однако в театре такие случаи отложенной коммуникации редки и обычно свидетельствуют о неудаче. Но „Ревизор”-то не просто удача, а едва ли не главная удача русского театра».
«Сколько бы театральных концепций ни было опробовано на „Ревизоре”, есть одна-единственная базовая, на которой в реальности держатся все постановки: это про нас».
«Неуязвимость механизма своих — это конструкция пьесы, источник злости автора и рецепт его бессмертного успеха. Злость у автора вызывает и устройство механизма, и невозможность описать его по-другому. Как-то более по-человечески».
«...„Ревизор” — это буквальное отрицание того, что для русской культуры было и в каком-то смысле осталось абсолютной ценностью: отрицание возможности чуда. То есть надежды. (Во избежание недоразумений: чудо совершенно необязательно должно быть „добрым”. Даже в самых безыллюзорных текстах русской литературы, например в текстах Шаламова, всегда есть тот перелом, переход, которого не ожидает ни автор, ни читатель,— и сам этот перелом, пусть и к худшему, есть надежда, как и вообще любое сломанное ожидание.) А „Ревизор” — это античудо, пространство, в котором происходит только то, что может и должно произойти, то, чего следовало ожидать».
Константин Фрумкин. Пространство-время-смерть: Метафизика Иосифа Бродского. — «Топос», 2024, 20 и 21 мая <http://www.topos.ru>.
«Как пейзажист Бродский нуждается воздухе, лесе, дожде, домах, памятниках, но вполне обходится без людей. <...> Пространство и время — вот единственно, что настоящее и не бренное в этом мире, и они становятся главными героями поэта. Впрочем, это не только герои. Пространство и Время — это два гневных божества, изнуряющих и убивающих человека в конечном итоге, и достаточно неодобрительно глядящих на него, пока он жив».
Сергей Чупринин. Ничей современник. — «Знамя», 2024, № 6.
«А массовый читательский успех обрушился на журнал с публикацией трогательной повести воронежского прозаика Гавриила Троепольского „Белый Бим Черное ухо” (1971, № 1 — 2). Эта повесть вышла с посвящением Александру Твардовскому. Однако он в 1970-м от „Нового мира” был уже отставлен, в декабре того же года удалили Анатолия Никонова из „Молодой гвардии” — и в „Наш современник” неслиянными потоками хлынули их авторы — идеологи-„молодогвардейцы” и прозаики-„новомирцы”, вплоть до Василия Шукшина (1971, № 9), Владимира Тендрякова с „Тремя мешками сорной пшеницы” (1973, № 2) и — вы не поверите — Фазиля Искандера с повестью „Морской скорпион” (1976, № 7 — 8). Не было бы, словом, своего счастья, так несчастье других помогло».
«Однако авторский прибыток был столь значительным, что тираж стал расти, дойдя от 103 тысяч в 1971 году до — на пике — 480 тысяч в 1990-м. А публикации Белова, Распутина, Шукшина, Виктора Астафьева, Сергея Залыгина, Евгения Носова, Виктора Лихоносова сложились в то, что называют „деревенской прозой” и что, вместе с вершинными рассказами Юрия Казакова „Свечечка” (1974, № 6) и „Во сне ты горько плакал” (1977, № 7), стало, собственно, главным, если не единственным, как полагают многие, „патентом на благородство” этого журнала».
Леонид Юзефович. Пермские верлибры. — «Урал», Екатеринбург, 2024, № 6.
Екатерина Алексеевна Трейтер
преподавала фортепиано в музыкальной школе.
Я проучился у нее три года.
Тогда я не знал, что в нежно-голубых жилках
на висках моей учительницы музыки
течет кровь Иоганна Вольфганга Гете.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(«Правнучка Гете»)
Составитель Андрей Василевский