Русская орфография: задачи корректировки

За последний год в числе излюбленных тем общественного обсуждения оказалась предстоящая «орфографическая реформа». Порой даже пишут и говорят, путая язык и правописание, о реформе русского языка — формулировка явно некорректная. В самом деле, можно ли реформировать язык, который развивается по самому ему присущим законам? Зато правописание, орфографию (в широком смысле, включая сюда и пунктуацию) реформировать действительно можно. Правда, до сих пор реформы русского письма касались в основном графики — состава букв. Петр I ввел у нас новую, гражданскую азбуку (вместо церковно-славянской). Всем известная реформа 1917 — 1918 годов, на которой я несколько подробнее остановлюсь ниже, тоже затронула главным образом графику.
Орфография — это внешняя, письменная оболочка языка, иногда ее еще называют одеждой языка. Грамотность как важная составная часть культуры, культурного уровня человека, конечно, несравненно шире, чем просто грамотное письмо: она предполагает правильное владение самим языком, всем богатством языковых средств. И все же — «по одежке встречают», судят о человеке в первую очередь.
Вот эту одежду языка приводить время от времени в порядок — просто необходимо. Дело в том, что правописание — это отнюдь не только результат нормализаторских усилий и не совокупность раз навсегда установленных общеобязательных правил. Это еще и саморазвивающаяся система, требующая регулярной и постоянной корректировки, упорядочения с учетом и развития самого языка, и существующей практики письма, в котором тоже происходят спонтанные изменения. Отслеживать эти изменения, фиксировать их в орфографических словарях и в тексте правил правописания — прямая обязанность специалистов.
Об этом же говорит и исторический опыт, пройденный нашим письмом. Нынешнее правописание — продукт длительного исторического развития. Вплоть до конца XIX века русское правописание основывалось исключительно на узусе, и, хотя многие частные вопросы русского письма активно дискутировались в печати, никаких систематизированных сводов правил письма не было. Правила русского правописания выкристаллизовались спонтанно, в первую очередь под пером писателей-классиков. Знаменательной вехой, обозначившей систематизацию правил письма, стало появление трудов академика Я. К. Грота «Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне» (1873) и «Русское правописание» (1885; 22-е издание — 1916). По «гротовским» правилам учились и до революции, и (с поправками на реформу 1918 года) после нее.
В 1956 году вышли в свет официально утвержденные «Правила русской орфографии и пунктуации», сохраняющие свою законную силу до сих пор. Правила эти были итогом длительной работы, готовились они еще с 30-х годов, а после войны работа над ними была завершена. Они сыграли свою важную роль, поскольку в них впервые регламентировались многие закономерности современного русского правописания. Но давно уже стало ясно, что эти правила устарели. Прошло почти полвека, за это время развивался сам язык, в нем появилось множество новых слов, новые типы слов и конструкций, да и практика письма в ряде случаев стала противоречить сформулированным правилам. В лингвистической науке появилось немало разработок, позволяющих по-новому трактовать языковые основы того или иного правила, обобщающих новые особенности правописания. Достаточно скоро после утверждения правил 1956 года стала обнаруживаться и их неполнота: некоторые закономерности правописания были сформулированы в них слишком кратко, без должной детализации, либо слишком фрагментарно, необобщенно, многое было недосказано или не упомянуто вовсе. С другой стороны, явственно давала о себе знать (особенно в разделе об употреблении прописных и строчных букв) односторонность, обусловленная директивными требованиями и запретами идеологического характера. Неудивительно, что сам текст правил 1956 года сейчас мало кому известен, ими давно не пользуются, да они фактически и не переиздавались уже около тридцати лет. Их заменили различные справочники по русскому правописанию для работников печати и методические разработки для преподавателей, а в этих изданиях нередко можно найти (как отмечают сами преподаватели, редакторы, корректоры) противоречивые рекомендации.
В этих условиях подготовка нового, современного, полного, общеобязательного текста правил русского правописания — задача давно назревшая и даже, можно сказать, перезревшая. Проект такого текста и подготовлен в Институте русского языка им. В. В. Виноградова Российской академии наук, он одобрен Орфографической комиссией Отделения литературы и языка РАН и в конце прошлого года опубликован небольшим тиражом для специалистов под названием «Свод правил русского правописания. Орфография и пунктуация». С ним ознакомлены вузовские преподаватели, методисты, представители учительской общественности. Состоялись обсуждения проекта, получены письменные отзывы. По итогам этих обсуждений, с учетом сделанных замечаний, текст свода доработан, и теперь предстоит его официальное утверждение.
Должен признаться всем тем, кто с трепетом ждет реформы русского правописания: то, что подготовлено нами, — вовсе не реформа. Речь идет о новой, переработанной и значительно дополненной, редакции «Правил русской орфографии и пунктуации» 1956 года. Эта новая редакция правил отвечает сложившемуся к концу XX века состоянию русского языка и современной практике письма. Да, конечно, текст правил написан фактически заново, в нем появились новые разделы, полностью обновлен иллюстративный материал. Однако кардинальных орфографических изменений в новом тексте правил не предусмотрено. Предлагаются отдельные изменения, в основном касающиеся двух разделов свода: во-первых, слитных, раздельных и дефисных написаний и, во-вторых, употребления прописных и строчных букв; устраняются некоторые исключения.
Занимаясь вот уже двенадцать последних лет вплотную проблемами русской орфографии — составлением орфографических словарей, подготовкой нового текста правил, участвуя в обсуждении этих правил Орфографической комиссией РАН, я все больше убеждаюсь в том, с каким уникальным объектом мы имеем дело. В этом объекте две составляющие — с одной стороны, собственно научная, лингвистическая, а с другой — общественно-культурная. Обе составляющие принципиально равноправны, они должны уравновешивать друг друга, перекос в ту или другую сторону недопустим. Именно поэтому при выработке предложений по изменению правописания так важна сугубая осторожность, взвешенность. Ведь многие из орфографических правил опираются на длительную историческую традицию.
Вообще говоря, любые орфографические изменения означают определенный (более или менее масштабный) конфликт поколений. Для кого эти изменения принимаются? Уж конечно, не для нынешнего поколения грамотных людей, а для поколений будущих, начиная с сегодняшних младших школьников, еще только обучающихся грамотному письму. А вот для тех, кто уже владеет грамотным письмом, это — несомненное неудобство, дискомфорт, повод на какое-то время (по крайней мере на ближайшее) почувствовать себя «малограмотным». Не случайно так болезненно реагирует на орфографические изменения интеллигенция. А наиболее консервативен по отношению к любым предложениям по изменению орфографии такой слой изощренных словесников, как писатели, — и это тоже вполне естественно. Оговорюсь сразу, что большие писатели — выражаясь высоким штилем, художники слова — имеют право на индивидуально-авторскую орфографию (есть такое понятие у лингвистов). Вот недавно издатели солженицынского «В круге первом» пожаловались одной из моих коллег, что Александр Исаевич упорно требует писать слова лакать, лакнуть с буквой о после л. Что ж, вопрос спорный, но в данном случае надо, видимо, уважить автора...
Говоря об орфографических изменениях, не могу не вспомнить, как сам я, будучи тогда студентом, болезненно воспринимал в 1956 году те немногие изменения, которые содержались в только что обнародованном тексте новых правил русской орфографии: писать панцирь, цирюльник, цинга, циновка с буквой и вместо ы; по-видимому, по-прежнему, по-пустому — через дефис вместо принятого раньше слитного написания, а вовремя — наоборот, слитно. Но достаточно скоро (не могу сейчас сказать, сколько именно лет спустя) новые написания стали привычными. А недавно даже произошел конфуз: воспроизводя в титрах нового фильма «Сибирскiй цирюльникъ» дореволюционное написание этих слов, авторы забыли, что второе писалось с буквой ы после ц (о твердом знаке на конце слова, разумеется, все помнят, он ведь так моден!).
Кстати, сейчас мы не предлагаем менять ы на и в корнях еще нескольких слов, оставшихся с буквой ы после ц: цыган, цыпленок, цыпочки, цып-цып, цыкать, цыц. Слова этой группы, кроме цыган, имеют специфические междометные корни, что оправдывает их особое написание (вот вам собственно лингвистический аргумент), а цыган — слово с богатой культурно-исторической традицией (поэма Пушкина, особая роль цыганщины в истории русской культуры), и допускаю, что многим трудновато будет воспринимать его с буквой и... Зато наше предложение писать с буквой у слова парашют и брошюра (пишущиеся до сих пор с ю как исключения), думаю, не должно быть настолько же шокирующим: оба слова — сравнительно поздние иностранные заимствования, буква ю отражает в них мягкость предшествующего шипящего согласного в языке-источнике (французском) — не более того; произносятся они давно с твердым шипящим (в отличие, например, от слова жюри, все еще произносящегося нередко с мягким ж), обрусели, обросли производными словами: парашютный, парашютик, парашютист и т. д. Вряд ли нанесет особый ущерб для культурно-исторических традиций и предлагаемая нами унификация написания сложных существительных с первой частью пол-: писать через дефис не только пол-листа, пол-лимона, пол-апельсина, пол-яблока, пол-Москвы, но и пол-дома, пол-километра, пол-мандарина; не только пол-одиннадцатого, но и пол-двенадцатого, пол-первого и т. п. По правилу, действующему до сих пор, различаются написания с пол- перед согласными, кроме л (слитные), и перед гласными, согласной л и перед прописной буквой (дефисные). В данном случае упрощение правила, как представляется, диктуется не столько даже лингвистическими соображениями (известной самостоятельностью компонента пол-, близкого к отдельному слову), сколько обычным здравым смыслом.
Однако должен сказать, что упрощение орфографии вовсе не было для нас самоцелью. Наша русская орфография не сложнее, чем, например, английская или французская, а в некоторых отношениях и легче их: каждая буква в русских словах обычно соответствует определенному звуку, чего нельзя сказать о словах английских или французских. Основной принцип нашей орфографии, называемый в лингвистике чаще всего фономорфологическим, предполагает единообразную буквенную передачу значимых частей слова — морфем (корней, приставок, суффиксов). Правда, в современном русском правописании немало отступлений от этого принципа. Достаточно привести для примера написание приставок типа без- (бес-), из- (ис-), раз- (рас-) или роз- (рос-): мы пишем в этих приставках з перед буквами, передающими звонкие согласные, и с — перед буквами, передающими согласные глухие, а в приставке раз- (рас-) еще и пишем без ударения букву а, хотя под ударением — о. Кстати, этому особому правилу написания приставки раз- предлагается сейчас подчинить прилагательное разыскной: его надо писать именно так, с буквой а. Написание розыскной было единственным и неоправданным исключением из правила. Проверка словом розыск здесь некорректна: ведь мы пишем роспись, но расписной; россыпь, но рассыпной; рбозлив, но разливной; розданный, но раздать и т. п.
Устранение сложных случаев, различного рода традиционных отступлений от общих принципов письма, которых в нашей орфографии достаточно, — вряд ли целесообразно, а на практике едва ли осуществимо. Не следует стремиться к «дистиллированной» орфографии, принципиально изгоняя из нее все исключения и сложности. Позволительно даже утверждать, что орфография естественного языка не может быть абсолютно чистой, непротиворечивой, «причесанной», поскольку она, как уже говорилось, является в значительной степени результатом длительного историко-культурного саморазвития.

Не менее важен и неизменно актуален другой аспект этой проблемы: надо ли стремиться к упрощению орфографии в целях облегчения процесса ее усвоения, как к некой панацее от неграмотности людей? Вопрос серьезен и не раз в истекшем столетии вставал со всей остротой.
С этой точки зрения нельзя не обратиться прежде всего к опыту Орфографической комиссии Императорской академии наук, работавшей с 1904 года и окончательно сформулировавшей свои предложения по упрощению русского письма в 1912 году. Комиссия более чем авторитетная — в ее состав входили крупнейшие лингвисты того времени: Фортунатов, Шахматов, Бодуэн де Куртенэ и другие. Предложенная комиссией реформа сводилась главным образом к упрощению графики: устранить буквы, не обозначавшие никаких звуков, как ъ на конце слов, и буквы, обозначавшие те же звуки, что и другие буквы («ять», «и десятеричное», «фита»); прочие изменения были немногочисленны: введение в именительном падеже множественного числа имен прилагательных единого окончания -ие (-ые), в родительном падеже единственного числа прилагательных — окончания -ого (-его) вместо -аго (-яго) и некоторые другие.
В чьих интересах было все это предложено? Разумеется, прежде всего в интересах школы, что в стране с преобладающим неграмотным населением было очень и очень немаловажно. Чего стоило в старой школе одно только запоминание многочисленных корней с буквой «ять»!
И все же споры сторонников и противников орфографической реформы продолжались до 1917 года, и сейчас трудно сказать, состоялась бы эта реформа или нет, не будь революционных событий. Среди «консерваторов», противников реформы, были тоже весьма авторитетные люди, и их аргументы были весомы. Коренной вопрос был задан поэтом, филологом, мыслителем Вячеславом Ивановым: должна ли орфография упрощаться в угоду потребностям школы? Ведь педагогика — ancilla vitae (служанка жизни), а вовсе не наоборот...
С тех пор много воды утекло. Летом 1917 года министром просвещения Временного правительства Мануйловым было разослано на места распоряжение о постепенном (!) переходе на новую орфографию, ну а после Октябрьской революции большевики, оперативно воспользовавшись готовым проектом, немедленно и повсеместно ввели новую орфографию своими революционными декретами. И, думается, так называемая всеобщая грамотность была достигнута при большевиках за столь короткие сроки в немалой степени благодаря орфографической реформе.
В наше время острота дискуссий по этой проблеме (как бы ни хотелось некоторым ее реанимировать) давно прошла; старая орфография напоминает о себе разве что репринтными переизданиями дореволюционных книг; и русское зарубежье, и такой консервативный по своей внутренней сути институт, как Русская Православная Церковь (естественно, в текстах на современном русском языке, а не на церковно-славянском), пользуются в подавляющем большинстве случаев новой орфографией. А вот вопрос, сформулированный почти сто лет назад Вяч. Ивановым, живет, он по-прежнему актуален, и тезис «школа — служанка жизни» продолжает по разным поводам испытываться русистами на прочность.
Новую актуальность вопрос об упрощении русской орфографии приобрел в 1963 — 1964 годах. Все началось с публикации в газете «Известия» статьи на тему о низком уровне грамотности в стране и о необходимости упрощения орфографии. Вскоре, в мае 1963 года, постановлением Президиума АН СССР была создана Комиссия по усовершенствованию русской орфографии. В постановлении особо подчеркивалось «настойчивое требование советской общественности» — «внести усовершенствования и упрощения в систему правописания». Комиссии были даны весьма сжатые сроки — «завершить работу и представить свои предложения в Президиум АН СССР в 1964 году». Некоторые предложения комиссии носили достаточно радикальный характер: например, писать ноч, мыш; заец, платьеце; огурци и т. п.; вовсе отказаться от буквы ъ. Опубликованные в «Известиях» в 1964 году предложения комиссии вызвали бурную реакцию протеста, выразившуюся в ряде публикаций в тех же «Известиях» осенью 1964 года. Прекращение обсуждения совпало со снятием Хрущева. В дальнейшем, в «эпоху застоя», об этих предложениях постарались забыть, но о них до сих пор вспоминают при каждом удобном случае представители интеллигенции, весьма подозрительно относящиеся теперь к любым попыткам «вмешательства» в правила правописания, а некоторые журналисты преподносят такие попытки как бесценный «жареный» материал.
В последующие годы работа в области правил русского правописания (и, кстати, орфографических словарей тоже — академический «Орфографический словарь русского языка» переиздавался после 1974 года только стереотипными изданиями) была практически законсервирована. Возобновилась она только при перестройке, в конце 80-х годов.
Оглядываясь сейчас на предложения комиссии 1964 года, думается, что, при всей чисто научной, лингвистической обоснованности многих предложений, авторы того проекта упустили из виду неизбежный общественно-культурный шок, вызванный реакцией на ломку ряда традиционно (исторически) сложившихся правил и принципов письма и основанных на них устоявшихся орфографических навыков.
К некоторым предложениям той комиссии можно предъявить и лингвистические претензии. Так, предложенный тогда отказ от разделительного знака перед буквами, обозначающими «йотированные» гласные, в тех словах, где им предшествовал твердый согласный (то есть отказ от ъ в словах типа сверхъестественный, межъярусный, трехъярусный, трансъевропейский, панъевропейский), противоречит одному из основных принципов русского письма, обычно называемому слоговым. В соответствии со слоговым принципом буквы я, ю, е, ё после согласных букв не обозначают «йотированных» гласных, и при этом буквы я, ю, ё, а в исконно русских, незаимствованных словах — и буква е, служат обозначению мягкости предшествующего согласного. Не учли авторы этого предложения — вовсе устранить букву ъ — и того факта, что твердый знак абсолютно необходим при транслитерации иноязычных собственных имен (город Хэнъян, поселок Торъял, озеро Ювясъярви, писатель Дзюнъитиро Танидзаки и т. п.): без него правильно прочитать такие имена, по преимуществу редкие, попросту невозможно.
С позиций сегодняшнего дня напрашивается, наоборот, предложение о расширении употребления разделительного ъ в тех случаях, где все еще «йотированность» гласного в середине слова никак не обозначается. Я имею в виду прежде всего сложносокращенные слова типа Минюст, иняз, детясли, госязык, партячейка, спецеда: в нашем проекте предлагается писать инъяз, Минъюст, спецъеда и т. п. Все принятые до сих пор написания слов этой структуры неточно передают их звуковой состав, в них не хватает сигнала прочтения букв е, ё, ю, я как сочетаний «йота» с гласными, а таким сигналом в традиционно пишущихся слитно сложных и сложносокращенных словах может быть только разделительный ъ. Отсутствие его в подобных словах может тоже приводить к затруднениям в прочтении и понимании некоторых, довольно редких, сокращенных названий: такое, например, слово, как облюст, с ходу правильно и не прочтешь, не сразу догадаешься, что это областной отдел юстиции. Не случайно такое короткое слово, как иняз, фиксируется словарями новых слов (см.: «Словарь новых слов русского языка. Середина 50-х — середина 80-х годов». СПб., 1995) в трех орфографических вариантах, реально встречающихся в печати: инъяз, иняз и ин-яз. Эти варианты, конечно, вызваны все тем же стремлением прояснить внешним видом слова его звучание, противоречащее принятому до сих пор слитному написанию без разделительного знака.
Да, конечно, сложносокращенные слова — особый тип слов, но он и очень молодой, не имеющий большой орфографической традиции — все это главным образом «советизмы» XX века, и подчинить их написание общим закономерностям нашей орфографии — ничуть не зазорно. Думаю, что и корректоры в этом вопросе нас поддержат, хотя они сейчас и стараются соблюдать запрет на ъ в сложносокращенных словах. Так, можно было заметить, что в первой публикации повести Андрея Платонова «Ювенильное море» («Знамя», 1986, № 6) в том месте, где герой узнаёт, что его попутчица «работает секретарем гуртовой партъячейки», последнее слово напечатано именно так, с ъ, и это, вполне возможно, отражает орфографию автора; однако в последующих изданиях повести буква ъ была здесь снята корректорами.
Хочу остановиться еще на одном предложении 1964 года — убрать конечную букву ь в существительных женского рода 3-го склонения (мышь, ночь), в формах инфинитива (беречь), 2-го лица глаголов (несешь), повелительного наклонения (режь, спрячь), в наречиях (сплошь, настежь), вообще во всех словах и формах, кончающихся на шипящую. Предложение это, с фонологической точки зрения безупречное, все же не учитывало того факта, что конечная буква ь отмечает (по-научному — маркирует) в современной орфографии определенные грамматические типы и формы слов, в то время как другие типы слов и форм не имеют после шипящей конечного ь: это и существительные мужского рода (нож, мяч), и формы родительного падежа множественного числа существительных женского рода (туч, рощ), и краткие формы мужского рода прилагательных (свеж, хорош). Таким образом, буква ь несет здесь хоть и не фонологическую, но явную морфологическую функцию. В этой связи уместно сослаться на Дмитрия Сергеевича Лихачева, который в своем, теперь уже хорошо известном, докладе 1928 года о русской орфографии (том самом, за который молодой ученый поплатился пятью годами Соловков) отмечал: чем больше в словах графических знаков, тем легче они при чтении, так как «каждое слово становится характернее, индивидуальнее, приобретает определенную физиономию». Контрастность написаний разных грамматических типов слов и форм с этой точки зрения, несомненно, полезна. В частности, она помогает избежать омографии (одинакового написания) таких разных слов, как, например, туш (мужского рода) и тушь (женского рода), овощ (мужского рода — единственное число от овощи) и овощь (женского рода, собирательное, см. у Некрасова: «Вся овощь огородная / Поспела. Дети носятся/ Кто с репой, кто с морковкою...»).
Обо всем этом можно было бы не писать, если бы до сих пор наиболее радикальные предложения комиссии 1964 года не имели своих активных сторонников среди специалистов и если бы некоторые газеты не приписывали сейчас нам предложений писать мыш, огурци, заец и т. п. Однако сказанное вовсе не означает, что все предложения той комиссии представляются нам неприемлемыми. Некоторые из них использованы и в нашем проекте — например, унификация написания сложных слов с первой частью пол-, о которой уже сказано выше, или написания причастий и прилагательных от бесприставочных глаголов: предлагается писать в словах типа гружёный, крашеный, жареный, стриженый, раненый всегда одно н независимо от того, имеются при них синтаксически подчиненные слова или нет.

Какие еще новшества, кроме упомянутых, предлагаются в подготовленном нами своде орфографических правил? Приведу только несколько примеров.
В целом ряде случаев правила отражают существующую практику письма, противоречащую тем или иным формулировкам правил 1956 года. Так, всем хорошо известно, что существительные на -ий, -ия имеют в определенных падежах (слова на -ий — в предложном, на -ия — в дательном и предложном) особое окончание -и, а не -е, как у всех остальных существительных этих типов склонения. Мы пишем: о гении, на станции, к станции и т. п. Но оказывается, что этому правилу не подчиняются слова на -ий и на -ия, если у них односложная основа, — такие, например, как кий, змий, Пий (имя римских пап), «Вий» или женские имена Ия, Лия, название реки Бия. Недавно в одной из газет употреблен дательный падеж мужского грузинского имени Гия. Написано так: «Гие Канчели зал аплодировал стоя». С точки зрения правил 1956 года написано неправильно: по этим правилам надо было бы писать Гии. Но вот я смотрю новое (1994) Полное собрание сочинений Гоголя и вижу, что в комментариях к повести «Вий» сплошь и рядом написано в «Вие», а не в «Вии». Не подчиняется общему правилу и дательный падеж имени Ия: в газетах встречаем только Ие. И подобные написания — отнюдь не новшество последнего времени. Еще у М. О. Гершензона в его книге «Мудрость Пушкина» можно прочитать: «По хрие полагалось наполнить первую половину поэмы отступлениями» (хрия — термин риторики); то же написание — в новейшем переиздании книги. Название иконографического сюжета «Чудо св. Георгия о змие» принято писать с конечной буквой е. Таким образом, сама практика письма подталкивает к уточнению более общего правила для слов на -ий, -ия с односложной основой.
Другой пример: в правилах 1956 года установлено, что во всех словах, образованных от слов, основа которых кончается на удвоенную согласную, эта удвоенная согласная перед суффиксом сохраняется, например: группа — группка, программа — программка, программный, класс — классный. Но есть одна группа слов, которая явно не подчиняется этому правилу, — уменьшительные и фамильярные личные имена типа Алка (от Алла), Римка (от Римма), Кирилка (от Кирилл). В таких общепринятых написаниях нарушается существующее старое правило, где эта группа никак не оговорена. Это и есть саморазвитие орфографии. Здесь изменением захватываются небольшие, узкие группы слов.
А вот случай, охватывающий уже достаточно большую и постоянно пополняемую группу образований: это написание сложных прилагательных — слитное либо через дефис. В правиле 1956 года противопоставляется написание прилагательных с равноправным отношением частей сложного слова (такие сложные слова полагается писать через дефис) и с неравноправным, подчинительным отношением частей (их полагается писать слитно). Но есть множество слов, которые не подчиняются этому правилу, пишутся иначе. Даже в самих правилах 1956 года приведено слово глухонемой в слитном написании. В академическом «Орфографическом словаре русского языка» (1974 года и последующие издания) мы видим написания: нефтегазовый, газопаровой, пароводяной, водовоздушный, буровзрывной. В этих сложных словах явно равноправное соотношение основ, но они пишутся вопреки действующему правилу слитно. В то же время есть много примеров, когда при подчинительном отношении частей прилагательные пишутся вопреки правилу через дефис: буржуазно-демократический (ср. буржуазная демократия), парашютно-десантный, жилищно-кооперативный, государственно-монополистический, научно-исследовательский, научно-фантастический, ракетно-технический, гражданско-правовой, стрелково-спортивный, из более новых слов — ядерно-энергетический, партийно-номенклатурный и др. Если большой ряд слов, включающий десятки образований, не подчиняется правилу, значит, правило это не действует. Его следует заменить другим правилом, найти какой-то другой критерий разграничения слитных и дефисных написаний сложных имен прилагательных.
В новом своде предлагается такой критерий: если в первой части слова есть суффикс имени прилагательного (суффикс -н-, -ов- или -ск-), то такое сложное прилагательное надо писать через дефис — независимо от того, равноправное в нем или неравноправное соотношение частей. Иными словами, смысловой критерий выбора написания заменяется формально-грамматическим. Эта закономерность спонтанного развития русской орфографии подмечена нашими специалистами уже давно.
По этому новому правилу предлагается всегда писать через дефис сложные прилагательные с первыми частями северно-, южно-, восточно-, западно-, центрально-, например: западно-европейский, южно-американский, северно-причерноморский, восточно-средиземноморский, центрально-азиатский. Раньше подобные прилагательные писались через дефис только в составных (географических или других) наименованиях с двумя прописными буквами. Теперь предлагается их писать единообразно — не только Западно-Сибирская низменность или Западно-Сибирский металлургический комбинат, но и западно-сибирская природа, растительность и т. п.
Предлагается расширить сферу применения дефиса в сочетаниях с приложением: писать через дефис не только сочетания с однословным приложением, следующим за определяемым словом (мать-старуха, садовод-любитель, Маша-резвушка), но и сочетания с предшествующим определяемому слову приложением — таким, которое, по определению свода 1956 года, «может быть приравнено по значению к прилагательному» (старик-отец, красавица-дочка, проказница-мартышка), в том числе и с приложением, предшествующим собственному имени (матушка-Русь, красавица-Волга, резвушка-Маша). Обе последние группы в своде 1956 года предлагалось писать раздельно. Практика печати показывает, что правило это в ряде случаев не соблюдалось, особенно в классических текстах — например, в таких случаях, как: Старуха-мать ждет сына с битвы (Лермонтов), «Красавец-мужчина» (название пьесы Островского), матушка-Русь в известных словах из поэмы Некрасова.
Таким образом, утверждение правил 1956 года, что «дефис не пишется в сочетании имени нарицательного со следующим за ним именем собственным», на самом деле верно только для сочетаний типа город Москва, река Волга, но абсолютно неприменимо в тех случаях, где собственному имени предшествует оценочное приложение.
Изменения последних лет, происшедшие в общественном осознании священных понятий религии, потребовали включения в новый свод особого раздела «Названия, связанные с религией». В основе его — практика употребления прописных букв, существовавшая в дореволюционное время и установившаяся за последнее десятилетие (после снятия идеологических запретов) в современной печати, — например, в словах Бог, Господь, Богородица, в названиях религиозных праздников (Пасха, Рождество, Крещение), священных книг (Библия, Евангелие, Коран) и др. Однако вводятся существенные уточнения: о написании со строчной буквы слов бог и господь в выражениях междометного и оценочного характера, употребляющихся в разговорной речи вне прямой связи с религией (например, ей-богу, бог знает что, не бог весть что, не слава богу — «неблагополучно», междометия боже мой, господи), об употреблении прописной буквы в названиях народных праздников, связанных с церковным праздничным циклом, — таких, как Святки, Масленица, и ряд других уточнений.
В некоторых отзывах на новый проект правил уже прозвучало возражение: а как же быть атеистам? На это можно ответить только одно: до революции 1917 года даже самые отъявленные атеисты писали Бога с прописной буквы. Дело здесь не в том, веришь ты в Бога или нет, а в том, что Бог (в монотеистических религиях), Господь, Богородица, Аллах — индивидуальные названия, являющиеся фактически собственными именами*.
Еще одно изменение, касающееся употребления прописных букв. В официальных названиях органов власти, учреждений, обществ, научных, учебных и зрелищных заведений, политических партий и т. п. предлагается писать с прописной буквы всегда только первое слово (а также входящие в их состав собственные имена), например: Всемирный совет мира, Государственная дума, Федеральное собрание, Российская академия наук, Военно-морской флот, Союз театральных деятелей России. Такие слова, как Дума, Академия наук, должны писаться с прописной буквы лишь в тех случаях, когда они употреблены вместо полного официального названия. Тем самым отменяются директивные рекомендации старого свода, согласно которым предлагалось писать с прописной буквы все слова, кроме служебных и слова партия, в названиях высших партийных, правительственных, профсоюзных учреждений и организаций Советского Союза — таких, как Верховный Совет, Совет Министров СССР, Советская Армия и Военно-Морской Флот.
Предлагается писать со строчной буквы любые названия должностей и титулов, а прописную букву использовать при именовании высших государственных должностей и титулов только в текстах официальных документов — указов, соглашений, коммюнике и т. п. Таким образом отменяется правило, предусматривавшее писать с прописной буквы наименования высших должностей в СССР и со строчной — наименования других должностей и титулов.
Несколько слов о правилах написания аббревиатур. Вряд ли верной уже изначально была рекомендация правил 1956 года писать строчными буквами звуковые аббревиатуры, «обозначающие имена нарицательные». Так пишутся (в виде исключений) только немногие из звуковых аббревиатур — вуз, роно, дот, дзот, нэп, загс (у последних двух есть вариантные написания прописными буквами: НЭП, ЗАГС). Однако правило, давно уже реализованное на практике, заключается как раз в обратном — в том, чтобы писать любые звуковые аббревиатуры прописными буквами: так пишутся, например, ГЭС, ГРЭС, ТЭЦ, ВТЭК, РОЭ, из старых аббревиатур «раннесоветского» периода — ТОЗ, ЧОН, из более поздних, новых — НОТ, СПИД, ЖЭК, ОМОН, ТЭК, ВИА, СМИ, УЗИ и многие другие. Ничего не сказано в старых правилах о том, как писать слова, производные от аббревиатур, — о несохранении в них прописных букв, например: мхатовец, мидовский (от МХАТ, МИД). Это приходится впервые формулировать в новом своде правил; особо подчеркивается, что формы буквенных аббревиатур и производных от них слов надо писать только по названиям букв, например: бэтээры, кагэбэшный, кавээнщик (от БТР, КГБ, КВН).
В необходимых случаях в свод правил введены целые новые блоки или новые подразделы. Так, впервые сформулировано общее правило правописания букв на месте безударных беглых гласных. При склонении на месте беглого гласного в именных основах пишутся: после твердых согласных — буква о (банка — банок, кухня — кухонь), после мягких согласных и шипящих, но не перед й, — буква е (спальня — спален, башня — башен), а перед й — буква и (гостья — гостий, третья — третий). То же в производных словах: суточный, горечь, неженка, чаечий (от чайка), келийка (от келья).
В разделе о слитных, раздельных и дефисных написаниях впервые сформулированы так называемые корректирующие правила, или правила координации. Здесь предусмотрены различные случаи корректировки написаний, вытекающих из основных правил, если такие написания затрудняют понимание смысловых отношений соединяемых языковых единиц. Например, если часть слова, пишущаяся по общему правилу слитно, соединяется с дефисно или раздельно пишущейся единицей, то ее следует писать (соответственно) через дефис или раздельно: радио-мюзик-холл, экс Советский Союз. Если в конструкции с приложением один из членов (первый либо второй) является сочетанием слов, то дефис должен быть заменен знаком тире: директор — художественный руководитель, научный сотрудник — космонавт, государства — члены НАТО и т. п.
Еще одна особенность нового свода — допущение в ряде случаев разных, вариативных написаний. Этим обусловлены, в частности, уточнения стилистического характера. Например, допускается в художественной речи, прежде всего в поэтической, написание форм предложного падежа с окончанием -и вместо общепринятого -е типа в молчаньи, в раздумьи, в ущельи (именно такими написаниями пользовалось несколько поколений русских поэтов от Пушкина до Пастернака). Указываются как не требующие исправления некоторые устаревшие написания суффиксов, встречающиеся в художественной литературе — в таких формах, как, например, Марфинька, Полинька, Фединька, Володичка, Ваничка (отмечается и обычное в современных текстах написание Веничка Ерофеев). Допускается написание с прописной буквы прилагательных на -ский, образованных от собственных имен, если эти прилагательные имеют значение индивидуальной принадлежности, — см., например, у Пастернака: «В Варыкино влетели засветло и стали у старого Живаговского дома, так как по дороге он был первым, ближе Микулицынского».
В ряде случаев пишущему предоставляется право осознанного выбора между раздельным и дефисным написанием. Отсюда, например, возможность двояких написаний в случаях типа кричаще яркий и кричаще-яркий, детски беспомощный и детски-беспомощный, томительно жаркий и томительно-жаркий, болезненно ревнивый и болезненно-ревнивый. Если пишущий считает такое сочетание соединением наречия с прилагательным, то пишет его раздельно, если же видит в нем сложное слово, имеет право написать его через дефис.
Возможность выбора написания, допустимая в некоторых особых случаях, отмечалась орфографистами прошлого, но в своде 1956 года она фактически игнорировалась. Разумеется, такая возможность ни в коей мере не отменяет общего принципа обязательности правил и единообразия письма.
В новых правилах переноса тоже сняты некоторые ограничения, предусмотренные сводом 1956 года. В ряде случаев правила, прежде предлагавшиеся как обязательные, признаются лишь предпочтительными. В частности, это относится к разделению групп согласных при переносе: признаются допустимыми не только такие переносы, как под-бросить (с обязательным учетом границы между приставкой и корнем), но и такие, как подб-росить. Отчасти это обусловлено новыми техническими условиями компьютерного набора текстов. Впрочем, основные запреты — на перенос одной буквы, на отделение гласной от предшествующей согласной и др. — естественно, остаются.
Ббольшая вариативность по сравнению со сводом 1956 года допускается новыми правилами пунктуации. Так, перед перечислением, перед второй частью бессоюзных сложных предложений, имеющей значение причины, и в некоторых других случаях теперь признается правильным не только двоеточие, но в равной степени и тире. Вообще правила пунктуации стали более разнообразными в связи с широким использованием в современной письменной речи разговорных конструкций. Изменилась и сама композиция раздела «Пунктуация»: материал в нем расположен не по знакам препинания, как прежде, а по типам синтаксических конструкций.

По поводу нашего проекта не раз уже приходилось слышать от самых разных оппонентов, что заниматься орфографией сейчас не время. До орфографии ли теперь, когда бастуют учителя, а целые города замерзают без тепла и света? Позволю себе с такими доводами категорически не согласиться: эта работа сейчас очень даже нужна. Орфография — один из важных элементов национальной культуры, и наличие общеобязательного, реального, а не фантомного свода правил правописания — особенно в нынешнее смутное время, время падения нравов, культуры и грамотности, — это некоторый просвет, намекающий на культурное здоровье общества.
Такая работа для цивилизованной страны просто необходима. Кстати, наши ближайшие родственники — белорусы и украинцы, невзирая на собственные трудности, занимаются сейчас аналогичной работой. Новая редакция правил белорусского правописания готова к утверждению. Во Франции еще в 1990 году принят и выполняется закон «о ректификации орфографии», предусматривающий частичные орфографические изменения (и это при всей традиционной консервативности французского письма). Вот только в Германии устроили перебранку по поводу принятых два года назад новых правил немецкой орфографии. Очень надеемся, что у нас такого не случится.
Что же касается возникающих иногда в связи с нашим проектом рассуждений о том, сколько это будет стоить нашей стране и ее народу (имеются в виду необходимые переиздания словарей и учебников), то это, простите, демагогия. Словари у нас и так выходят ежегодно десятками изданий, учебники тоже переиздаются каждый год, и средства на это откуда-то находятся. Издатели будут только рады новому поводу переиздать кое-что из словарей, а более фундаментальные вещи типа энциклопедий и не потребуют срочного переиздания.
К тому же с принятием нового свода правил обязательно будет объявлен переходный период (два или три года), в течение которого не будут считаться ошибками старые, не соответствующие новым правилам написания. Это особенно важно для оценки грамотности выпускников средней школы и вузовских абитуриентов. Вообще принятие нового свода правил правописания — хороший повод для того, чтобы ведущие организации системы образования пересмотрели принципы оценки орфографических ошибок, обновили их классификацию, выработали на этот счет точные критерии, так необходимые для учителей-русистов.
Новая редакция правил русского правописания — не каприз лингвистов, а веление времени. Разработчики правил, члены Орфографической комиссии РАН и все, кто участвовал в обсуждениях и в совершенствовании текста правил, надеются на понимание этого самой широкой общественностью. Наведение порядка в правилах письма, четкие орфографические рекомендации, выверенные новые орфографические словари — очень важный фактор повышения грамотности, и не только русских людей, но и всех тех, кто пользуется русским языком как неродным, кто изучает этот язык, остающийся и сейчас, в переживаемое нами время, великим и могучим.

_______________________________

* Реплика И. Б. Роднянской. Представляется, что нормативность в этом вопросе несколько опрометчива. Меня, например, никакими запретами не заставишь в восклицании «Боже мой» писать первое слово со строчной буквы — ведь я помню, к Кому обращаюсь. И, с другой стороны, покуда я имею прикосновенность к редактированию, не стану понуждать атеиста к букве прописной: ведь для него бог монотеизма — такой же мифологический персонаж, как боги Перун или Гермес. Не следует ли в такой щекотливой области допустить свободный выбор вариантов?