СТИХИ
Олеся Николаева. «Ожиданье»
Ноябрьская подборка Олеси Николаевой горячо актуальна и полна боли – за душу человеческую, за родную землю, за мир, вывернутый наизнанку и ставший пародией на самое себя. Лирическая героиня смотрит вокруг – и обращается в собственную же душу – но и там не находит полноты утешения, потому что «и неузнанных лиц, и попущенных слов и событий, // и неназванных чувств никогда не восполнить уже» (Достоевский считал, что ад – это когда все слишком поздно и ничего уже не исправить). Единственной ниточкой, за которую еще можно уцепиться, становится «хрупкий и прозрачный» Бог, который удерживает живое сердце и отсеивает все лишнее, оставляя в душе человеческой только самое главное, самое искреннее, ради чего эту душу и стоит спасать.
Это – живое все: сидя перед рефлектором,
в роковое ненастье накинув на плечи плед,
вовлекаться в битву Ахилла с Гектором,
словно бы ничего важнее на свете нет:
наблюдая, как шествует за завесами
розовоперстая Эос, одна на всех
как шлемоблещущий Гектор в щит Ахилессовый
бьет с размаха копьем за Парисов грех.
Это все юность и доблесть мерятся силою
с Промыслом Божьим, а суть победы проста:
смерть не так и страшна, когда над могилою
царствует сияющая красота.
Спите спокойно, герои, ваши владения
неоспоримы, не плавит огонь свечу.
Вымыслы собственной жизни за ваши видения
Даром отдам и бессонницей приплачу.
Алексей Алёхин. «Ты просто посмотри»
Поэзия Алексея Алёхина – это ничего лишнего, это совсем по-восточному: заметить, почувствовать, поймать, хотя бы на мгновение, «небо в чашечке цветка» – то, мимо чего проще пройти, ослепнув. Алехин – удивительный волшебник: он это видит, делает свой емкий набросок в нескольких словах, – и читатель вслед за ним учится замечать, всматриваться и понимать. Мелочей в этом мире нет: каждое мгновение, каждая деталь пространства полна жизни и имеет собственную историю. Ничего случайного, просто посмотри.
Форточка
пришел мастер починить замок на форточке
и разобрал его
а еще форточку и раму и герань на окошке
скатал в рулон облачко за окном
и разобрал небо
за ним оказалось что-то огромное на мелких винтиках
и он все крутил отверткой бормоча:
будет работать как швейцарские часы
не замечая что за ним смотрит насмешливый глаз
в часовую лупу
возился до обеда и после обеда
потом оставил все разбросанным и ушел
только небо собрал обратно
но плохо
оттуда дует
Вальдемар Вебер. «Застиранная синь неба»
Еще один поэт, в отношении которого хочется говорить о емкости и наблюдательности. В стихах Вебера лиричная созерцательность нередко приправлена доброй иронией, отчего тексты зачастую афористичны и порой напоминают миниатюрные притчи о вечном – жизни, смерти, поисках правды и Бога. Вальдемар Вебер бережно говорит со своим читателем о мимолетном человеческом бытии, внутри которого – целая Вселенная.
Множественное число
Я назвал свою предыдущую книгу
«Формулы счастья».
«Почему не «формула»?» –
спросила меня журналистка.
«Единственное число
допускает,
что ты эту формулу знаешь.
Множественное
позволяет
искать ее в вечности
до бесконечности».
Елена Севрюгина. «Человек внутри»
Первая публикация поэта в «Новом мире». Стихи Елены Севрюгиной по-дневниковому искренни и исповедальны: «внутрименячеловек» фальшивой интонации допустить не может. Лирическая героиня, как и мы все, часто надломлена, полна боли, сомнений, отчаяния… И все-таки, шаг за шагом, она находит в себе желание и силы –жить, и – сохранять во что бы то ни стало «светлость мою непонятность мою // и невесомость».
человек у меня внутри
падает умирает на счете три
оживает потом умирает вновь
говорит не губи меня
не гони я твоя любовь
ты верни мне меня
внутрименячеловек
дай срастись опять
по косточке по хрящу
я прощу тебе боль и быль
и дрожанье век
только дай мне покой и свет
я прощу прощу
человек внутри
приходит ко мне с мешком
тот гремит железом
пахнет чужой бедой
загустевшей кровью
ложью и наждаком
и хмельной водой
мне брататься с ней
причащаться ей поутру
мне нести в себе грозы
небо и облака
человек внутри
говорит мне что я умру
что река мелка
я не верю тебе
мой самый глубокий сон
мой молчащий страх
железный капкан и сеть
я проснусь проснусь
вопреки предсказаньям сов
я не буду жить
словно вниз головой висеть
головой да над пропастью
черной голодной злой
что меня поджидая
ощерила волчью пасть
человек внутри
оседает седой золой
и уже не упасть мне
над пропастью не пропасть
Майя Шереметева. «Купание синего коня»
Дебют еще одного поэта в «Новом мире». «Поэзия – это оптика особая. … Если оптику не настраивать, то не услышишь, не поймаешь», – сказала Майя Шереметева в одном из интервью. Ее оптика настроена филигранно, улавливает тончайшие проявления чуда в мире, наполненном казалось бы, только болью и смертью. Образ переходит в этих стихах в образ: то ли сновидение, то ли крохотная сказка, проглянувшая на мгновение, – чтобы подарить силы жить и веру в то, «что ты внутри весенний, как листик молодой» и обязательно выстоишь подобно дереву. Или – воину.
плыви, маленькая черепаха
и черепаха обгонит Ахилла
не замечая его печали
океан – это маленькая черепаха в начале
океан – это небо, дарующее разгон
впереди и со всех сторон
штурмуй свое небо без страха
плыви маленькая черепаха
вселенная – не что иное
как твой рюкзачок за спиной
в нем мобильник с морской звездой
и голос – накатывающий прибоем
это бог глубин говорит в пути
это спящее на предплечьях любимых
одно на двоих – незримо
неотменяемое как «прости»
где истина точно не в силе
мираж остается в Ахилле
океан – точка сборки в объятиях рук
как небо заверченное вокруг
океан – это заново ты
твоих строчек сердцебиение
живое – как в формуле гения
и когда в каждой капле крови
в сокровенности и простоте
океан запоет на твоей частоте –
маленькая черепаха, лети
ПРОЗА
Майя Кононенко. «Единоличница»
Роман. Журнальный вариант
История жизни Айки-Ани-Анны и нескольких поколений ее большой семьи, прошедшей войну, эмиграцию, большие потери и большие радости. Роман-взросление и одновременно напоминание о необходимости знать и хранить прошлое своих родных и память о них – хотя бы внутри себя. И еще о другой необходимости: пронести через всю жизнь удивительный дар видеть мир будто сызнова, непосредственно и искренне, вечно детскими глазами, так напоминающими море.
Айка росла у бабушки с дедом, усваивая исподволь домашние порядки, перенимая привычки, а заодно и мнения взрослых. Дома ее иногда в шутку звали казашкой. Слово звучало ласково, словно содержало в себе скрытое поощрение, и Айка взяла привычку нарочно щурить глаза, а очутившись одна перед зеркалом, пальцами растягивала их в стороны, приподнимая к вискам чуть опущенные, как у Пьеро, внешние уголки. Со временем ей стало казаться, что этим веселым казахским взглядом все видится даже как-то яснее; так обнаружилась Айкина близорукость. К Тониному огорчению, вместо насыщенной зелени ее собственных глаз дочери передалась врожденная слабость зрительных мышц, а радужка вышла неясного, неуловимого цвета морской воды, меняющего оттенок в зависимости от погоды и колористического соседства. Только золотое павлинье колечко вокруг зрачка было у Айки маминым.
Максим Гуреев. «Муххамад Баки»
Рассказ
История небольшой улицы Ильинской горы и ее жителей – таких разных и непохожих друг на друга – глазами Алеши Порфирьева, молодого человека, живущего в большей степени созерцательной жизнью, полной размышлений и бытовых мелочей. Но и на эту обыденную жизнь однажды пришлось почти настоящее чудо: Алеша находит своего друга, пропавшего без вести на афганской войне, но «воскресшего» в новой своей личности – под другим именем, но с прежними привычками, главное – живого и почти невредимого. Встреча дает Алеше надежду, что и его бытие не статично и может однажды перемениться – будто снежная лавина сойдет с крыши перед весной.
Вот таким образом, толкая лбом дверь, Алеша и стоял на месте, но она не поддавалась, разумеется, потому что открывалась в обратную сторону, однако ощущение было таким, словно движение продолжается куда-то вперед на звук вышедших из внешней тишины голосов.
Они звучали в голове вразнобой, полностью нарушая порядок работы часового настенного механизма, споря с ним, переча ему.
Это были разные голоса, знакомые и незнакомые: детские крики и женский истерический смех, старческое пустословие и гудение мужских басов, лай собак и вой ветра в печном воздуховоде, в котором можно было также различить монотонное дребезжание чугунных, ощетинившихся копотью заслонок.
Отпрянув от запертой двери, Порфирьев подошел к окну, выдохнул на стекло, выпустив тем самым вместе с духом из головы посторонние звуки, и сразу все стихло.
А стекло запотело при этом, словно переполнилось этими шумами, ожило матовым пятном, которое, впрочем, довольно быстро начало улетучиваться, съеживаться до размеров едва различимой точки, глаза, проделанного в инее, или до размеров замочной скважины.
…Наконец поток голосов прерывался окончательно, будто бы его и не было вовсе, будто бы он вместе со снегом сошел с крыши и растворился в полуобморочном мороке уличных фонарей, тускло горящих вдоль улицы, уходящей в гору.
Дмитрий Брисенко. «Гугломобили во дворы не заезжают»
Рассказы
Целая череда крошечных рассказов, которые больше напоминают кусочки дневников или фрагменты жизни, подсмотренной через маленькое окошечко. Это и детские воспоминания, откликающиеся светлой ностальгией, и обрывки разговоров и комично-трогательных ситуаций, и курьезные диалоги с собственными детьми… Напоминание о маленьких радостях и крошечных открытиях, возникающих буквально на каждом шагу в течение человеческой жизни.
– А как это, в соляной столб?
Я говорю, что был такой персонаж Лот, у него была жена, бла-бла-бла, и вот жена Лота нарушила запрет и оглянулась…
– А что это – «женалота» – говорит Муся.
Я смеюсь.
– Женалота – это жена Лота.
– А, понятно! – говорит Муся и тоже смеется. – А кто тогда может жениться на лодке?
Я опять смеюсь, и Муся вместе со мной за компанию. Меж тем вопрос ставит меня в тупик, я начинаю вспоминать похожие случаи, но вспоминается, только мужик, который вступил в брак с секс-куклой, о чем разнесли по всему интернету, да еще рассказ Радова, в котором герой связал себя супружескими узами с моржихой. Полагаю, что в истории человечества было много подобных марьяжей, из них наверняка можно составить толстенную книгу учета.
Александра Бруй. «Хор»
Два рассказа
Проза настолько лирическая, что чувствуешь ритм, разгадываешь образы – и не рассказы это вовсе, а маленькие поэмы или притчи – о глубокой детской отчаянной вере. «Цель художника – дать веру». Кукольник в рассказе «Художник» - настоящий волшебник, который создает не кукол, не манекенов, не чучел для СНТ – настоящие копии людей, почти живые, не отличишь. Для старого, одинокого и наполовину парализованного Ильдара Ниязовича он кажется спасением: придет «мясник-художник», перенесет его душу в свою куклу, ведь все знают, что куклы на самом деле живые. А может быть, это люди – всего лишь манекены?..
Глухой мальчик Рыба в рассказе «Хор» живет чувствами, мыслью и тишиной: познает мир и себя через молчание – осознанное среди постоянного шума, суеты и таких непонятных человеческих поступков. «Должен быть чистым, должен правильно молчать», потому что верует: молчание приносит исцеление, освобождение души от лишних мыслей и лишних слов – в то время когда мир требует говорить.
Ходил по улицам, не смотрел в витрины. А как жить, не смотря в витрины? Так – больно, и так.
Он пару лет назад увидел, случайно, принтер 3D, который печатал кукол в «Центральном Детском мире». Господи, что же ты творишь? Так укачало от страха, что забрызгал рвотой стену. Стена хорошая – фактурная, рябь песком. И вышел ученик – узнал, спрашивал, как, где работает, как дальше. Весь будто из коробки: костюм, наклейка, то есть бейджик. Квадратный ученик.
– Может, в офис к нам?
Вздохнул, чтобы объяснить, но вышло абстрактно: инстинкт, искусство.
– Ну?
Отер манжетой губы и, как часто бывает с художниками, из злости придумал новое, и сразу – дело жизни – делать кукол, вручную. Каких? Ну не для витрин.
– Люблю открытые, свободные то есть пространства.
Но, если очень честно, можно было устроить проще, а он решил в обход, будто кто-то заметит, какой он независимый. Будто кто-то захочет вглядеться, а не считать поддонами.
«Еще быстрее!»
Он брал картошкой, капустой, луком.
Если тебе поверят птицы, ты почти волшебник – мог бы сказать ученикам. Но он сказал торговцу приправой на рынке; кстати, неплохо – картошка с зирой.
– Как люди, - ответил торговец.
– Нет, те искусственные.
Андрей Лебедев. «Время – чтение»
От книги к книге
Миниатюрные размышления о прочитанных книгах и их авторах – очень личные, эмоциональные, но столь же честные и живые, полные впечатлений и емких рассуждений о текстах, эпохах, мировоззрениях.
Роман-роман.
Почему? Отчего?
Кто сказал, что надо обязательно писать роман?
Потому что большинство премий дают за опус в этом жанре?
Потому что роман и – критика, роман и – разговоры вокруг, роман и – дэ-э-эвушки, роман и – Леон Толстой?
Откуда эта одержимость? Я думаю о романе, когда вижу помидоры в супермаркете: чистенькие, гладенькие и без вкуса. Вкусный попадается редко, по недосмотру торговцев: обычно он с гнильцой.
Есть название, которое приходит в голову прежде всего. Из него, как из имени, задающем все, вплоть до фонетики текста, вырастает остальное.
Есть первая фраза.
Есть ощущение сути.
Никогда не знаю, сколько страниц займет текст. Одно верно написанное предложение дает энергию для написания следующего. Текст выписывается из себя, как веревка из шляпы фокусника. Вынул – кланяйся и уходи. А не ложь взад и не вытаскивай по новой.
Значок для выходов в литературный свет: «Я НЕ ПИШУ». И подпись: «РОМАНОВ».
ЮБИЛЕЙ
КОНКУРС ЭССЕ К 130-ЛЕТИЮ ЮРИЯ ТЫНЯНОВА
18 октября 2024 года исполнилось 130 лет со дня рождения прозаика, биографа и иконы русского литературоведения Юрия Николаевича Тынянова. В ноябрьском выпуске «Нового мира» публикуется юбилейная подборка конкурсных эссе-победителей, посвященных его жизни и творчеству, со вступительным словом модератора Конкурса – Владимира Губайловского.
В числе публикуемых тут авторов – филологи, критики, писатели, литературоведы, журналисты, историки:
Александр Марков. Цезура жизни; Вл. Новиков. История с плохим концом; Александр Мелихов. Уроки Тынянова; Елена Долгопят. Невидимый человек; Игорь Сухих. Записки из подстолья; Николай Подосокорский. Юрий Тынянов как исследователь Достоевского; Юлия Рахаева. Странные сближения, или другой Александр Сергеевич; Александр Житенев. День без числа: Тынянов и болезнь; Андрей Тесля. Роман историка; Виктор Никифоров. Потерянные рукописи; Татьяна Зверева. Медный всадник, восковая персона и голый король; Сергей Лебедев. Портрет в портрете, или История о том, как (не) поссорились Юрий Николаевич с Леонидом Ивановичем.
А со всеми текстами, присланными на Конкурс, можно познакомиться на сайте «Нового мира».
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Наталия Азарова, Юлия Дрейзис. «Толстой как переводчик Лао-Цзы»
«Загадка со всех сторон» – так говорят авторы статьи об этой грани деятельности Льва Николаевича Толстого (как, собственно, и о самом Лао-Цзы, о котором доподлинно ничего не известно) и эту загадку пытаются разгадать. Читатель узнает о скрупулезной – и поистине творческой – работе Толстого над этими переводами.
По отношению к переводу показательна одна из записей Толстого 1884 года: «Почитал о Китае и поехал верхом по городу… был в бане и читал Лаоцы. Перевести можно, но цельного нет» (29, 65). Казалось бы, Толстой здесь говорит о том, что перевести Лао-цзы можно, но не весь текст, – но, скорее всего, такое понимание было бы превратно. Цельность здесь относится не только к количеству текста, но и к обретению цельного знания, которое на данном этапе перевода представляется Толстому еще невозможным, и это предполагает уже в самом начале перевода последовательные и неоднократные возвращения к тексту. Перевод понимается Толстым как неоконченный и продолжаемый проект – и это тоже опережает свое время.
ПОЛЕМИКА
Константин Шакарян. «Итоги большого периода»
О книге Сергея Чупринина «Оттепель. Действующие лица»
Сергей Чупринин – главный редактор журнала «Знамя», критик и литературовед – в своей книге освещает не столько литературные явления, сколько общественную жизнь эпохи в контексте биографий литераторов (или биографий литераторов в контексте эпохи), при этом почти не касаясь их творчества. «Действующие лица» его книги – Илья Сельвинский, Давид Самойлов, Ярослав Смеляков, Николай Асеев, Глеб Горбовский и другие (всего ни много ни мало 350 имен). Некоторые моменты в книге вызывают полемическую реакцию молодого поэта, переводчика, критика Константина Шакаряна.
Вся книга Чупринина сложена из таких последовательных умалчиваний вкупе с подбором нужных деталей и «планов», она убедительна и увлекательна, читающего ее она оставляет с иллюзией глубокого погружения в ту эпоху, в судьбы «действующих лиц» и чуть ли не всей советской литературы – пусть даже читатель этот впервые встречается со многими героями Чупринина. И в самом деле: чем меньше знаешь, тем охотнее доверяешься автору-проводнику, норовя не отставать от него и то и дело невольно кивая в ответ на очередные рассуждения.
РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ
Иван Родионов. «Круть и верть как пощечина интеллигенции»
Рецензия на роман Виктора Пелевина «Круть»
Роман, основная интрига которого не раскрывается до финала. Чего только стоит краткое описание: «Предводитель преисподней по имени Ахилл (не спрашивайте!) может вернуться, воплотиться, а также обрушить на Землю метеорит и ввергнуть планету в мезозой». А на нашей Земле в это время царствует «киберматриархат» и фем-активистки.
Самое примечательное, что на «Круть» резко отрицательно отреагировало большинство критиков (вместо ожидаемой дежурной констатации, что Пелевин устал, выдохся и не тот, что раньше). У Ивана Родионова есть версия, откуда такая реакция.
Сергей Солоух. «По линии огурцов дело обстоит благополучно»
Рецензия на опубликованную записную книжку Константина Вагинова «Семечки»
По словам Солоуха, ощущение от этой книги – «необыкновенной свежести. Словно все окна разом настежь». Рецензент видит в записях Вагинова неожиданное сродство с записными книжками Ильи Ильфа, перекличка происходит через строку, множество удивительных совпадений.
КНИЖНАЯ ПОЛКА ДМИТРИЯ БАВИЛЬСКОГО
А точнее, «стопка на прикроватной тумбочке» пополнилась, по описанию самого владельца, «модными изданиями», а именно новинками, которые на самом деле почти незаметны на полке книжного магазина, но раз оказавшись «в хороших руках», ценятся на вес золота. Именно такие новинки и предлагает критик в ноябрьском выпуске «Нового мира»: работа-рассуждение берлинского журналиста и искусствоведа Даниэля Шрайбера «Один и Ок. Как мы учимся быть сами по себе», исследование Тонио Хельшера «Ныряльщик из Пестума: юность, эрос и море в Древней Греции», биографическая книга Армана д’Ангура «Влюбленный Сократ. История рождения европейской философской мысли», искусствоведческое размышление Моргана Мейса «Пьяный Силен. О богах, козлах и трещинах в реальности», философско-биографическая книга Фредерика Ленуара «Чудо Спинозы: Философия, которая озаряет нашу жизнь» и еще несколько оригинальных литературо- и искусствоведческих изданий.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЛИСТКИ
Книги
Андрей Василевский обозревает интересные и самобытные издания текущего года. В первую очередь это три книги, связанные с творчеством Михаила Синельникова: «Антология каракалпакской поэзии» под его редакцией, «Красные листья Гомбори. Книга о Грузии» и собственно сборник поэта «Язык цветов. Из пяти тетрадей». Кроме того, ноябрьский выпуск знакомит с романом Дарьи Бобылевой «Магазин работает до наступления тьмы» – финалистом «Большой книги» 2024 года – и литературоведческим сборником «Алексей Хвостенко и Анри Волохонский: тексты и контексты» (составитель – И. Кукуй). И как дополнение – небольшой список новых поэтических, исторических и литературоведческих изданий, которые также рекомендуются читателям.
Периодика
В ноябрьском номере журнала составитель – цитируя – знакомит читателей с интересными литературоведческими и литературно-критическими материалами свежих выпусков печатных и онлайн-СМИ, таких, как «Проблемы исторической поэтики», «Известия Южного федерального университета. Филологические науки», «НГ Ex Libris», «Литературный факт», «Новый журнал», «Формаслов», «Достоевский и мировая культура», «Неприкосновенный запас», «Коммерсантъ Weekend», «Горький», «Два века русской классики», «Нева», «Пролиткульт», «Русский мир.ru», «Знамя» и др.
Например:
Гульнара Алтынбаева. Ирония в мемуарах А. И. Солженицына. – «Известия Южного федерального университета. Филологические науки», 2024, том 28, № 2.
«Солженицынская ирония в мемуарных книгах – это смелая авторская оценочная позиция».
«Цель настоящей работы – представить формы и функции иронии в мемуарных очерках “Бодался теленок с дубом” и “Угодило зернышко промеж двух жерновов”».
«Ирония является важным инструментом Солженицына, начиная с выбора названия мемуарных книг и заглавий отдельных частей».