Сын Грозного Иван. Жизнь и смерть

Личность и эпоха Ивана Грозного до сих пор находятся в центре многочисленных научных работ. О его младшем сыне Федоре, только потому что он был следующим после Ивана IV царем, написано несколько книг. Что же касается так и оставшегося царевичем Ивана Ивановича, то представителей исторической мысли больше интересовала и до сих пор интересует его смерть, чем жизнь.

Из всех маститых грозноведов старшему сыну царя больше всего связного текста — 34 строчки, два абзаца — посвятил Б. Н. Флоря. Он пишет, что Иван младший «везде и постоянно следовал за отцом, присутствовал вместе с ним на приемах иностранных послов, участвовал в военных походах, выезжал на место публичных казней. Иногда он даже участвовал в расправах, предпринимавшихся по приказу царя». Вместе с тем дошедшие до нашего времени свидетельства не рассказывают о царевиче как о самостоятельной фигуре. У него был свой двор, но не известно, как царевич им управлял. В исторических источниках нет сведений, что он самостоятельно возглавлял территории и сам водил войско в поход. Отсюда историк формирует два основных вывода о короткой 27-летней жизни старшего сына Ивана Грозного: 1. «Поскольку царевич, как тень, следовал повсюду за отцом, со временем он и стал восприниматься как человек, подобный отцу». 2. «Очевидно, в глазах русского общества Иван Иванович выступал как соратник отца, готовый во всем продолжать его политику, однако мы не знаем, насколько эта репутация была действительно заслуженной».

Давайте попробуем если не отделить, то вывести «тень» отца из самодержавной тени и насколько возможно подробно рассмотрим и жизнь, и смерть предполагаемого наследника трона. В этом нам помогут дошедшие до нашего времени записи в летописях, разрядных и посольских книгах, воспоминания иностранцев, исторические работы и хроники. После этого каждый из нас будет волен сделать собственные выводы, каким был царевич Иван Иванович и каким правителем он мог стать, переживи он своего родителя.

До появления на свет сына Ивана царственная чета потеряла трех детей. Две дочери умерли во младенчестве, а первенец Дмитрий, то ли по недосмотру, то ли по злому умыслу, был выронен нянькой в темные воды Шексны. Во время поездок на богомолья царь Иван и царица Анастасия проводили долгие часы в молениях о чадородии. И вот, как рассказывает Книга степенная царского родословия, после молитвенной просьбы у раки святого Леонтия в Ростове Великом царица «некаку ослабу от печали яко ощутиша. И оттуда приидоша в Переаславль и тамо у цельбоносного гроба преподобного Никиты и у честных его вериг знаменашася и несуменною верою о чадородии молиша Бога со слезами в сокрушении сердца, святаго же Никиту, яко благонадежна ходатая к Богу имуще. Милосердый же Бог молитвами угодника Своего абие отъят скорбь от сердец их и благорадостны учини их и яко некое благонадежьно извещение прияти дарова им. И того же дни приидоша во град и во царском дому своем обрадовано почиша. И ту царица зачат во чреве. И оттуда во царствующий град Москву, веселяша, приидоша, и благодаряще Бога. Егда же приспе время, и родися има богодарованный сын и наречен бысть отчим благодатным именем царевич Иван…»

Публичное возвещение о том, что царица «зачат во чреве» после богомолья, создавало по представлениям того времени ореол высшего божественного благословения будущего государя. Это был сакральный акт, обеспечивающий продолжение династии и легитимность власти.

Как сообщает Лицевой летописный свод: «Того же году [1554]; месяца марта 28 день, Светлыя недели с среды против четвертка, в три часа ночи, родися благоверному царю и великому князю Ивану Васильевичю всея Русии сын царевич Иван от благоверной царицы Анастасии, от дщери Романа Юрьевича, и бысть радость велиа о рожестве его».

«Радость велиа» выражалась в нескольких действиях-благодарениях Богу, услышавшему царские молитвы. По случаю рождения наследника особенно торжественную церковную службу проводил сам митрополит, а царь ходил по ближайшим монастырям, кормил монахов и раздавал подаяния. От царского имени «милостыню болшую» посылали в «тюрмы и в богаделни». Из тюрем освобождали «виноватых», за исключением тех, кто совершил самые тяжкие преступления. В этот же день царь собирал на благодарственную трапезу — «родилной стол» — митрополита, высший клир и бояр. Позже устраивалось угощение для священников и дьяконов. «На погребе питьем» поили служилых людей. В «городы» к воеводам и священникам посылались гонцы «с царскими грамотами, чтоб они Бога молили за государские здоровья и за новорожденнаго царевича».

Согласно записи в том же Своде, царевич Иван был «крещен в третью неделю после Пасхи в апреле в 15 день в Чудовом монастыре в Москве, у чудотворных мощей Алексия чудотворца, в церкви Пречистой Богородицы честного Ее Благовещения; а принял его от купели митрополит Макарий всея Руси, а священнодействовал [царский духовник] Андрей, протопоп Благовещенский».

Небесным покровителем второго сына Ивана Грозного и Анастасии Романовны стал св. Иоанн Лествичник, память которому празднуется 30 марта. С рождения Ивана в царских семьях пошла традиция снятия мерных — в рост ребенка — икон с изображением святого, в честь которого его крестили. Приделом Иоанна Лествичника, который был пристроен к Архангельскому собору, царь почтил память безвременно ушедшего старшего сына.

Исследователи считают, что до пятилетнего возраста царских детей на широкой публике во избежание сглаза не показывали. Однако царевич Иван участвовал в массовой церемонии и был на всеобщем людском обозрении, когда ему было всего два года.

Произошло это, как сообщает Никоновская летопись, 3 августа 1556 года, когда был «отпущен образ на Вятку Николы Великорецкого обновлен, а обновлял его и починивал митрополит сам Макарей всея Русии да Андрей протопоп Благовещенской, иконному бо писанию митрополит и Андрей научени сей хитрости. И украсиша его златом и жемчюгом и камением многоценным, а провожал его царь и великий князь со своею царицею и с своим сыном царевичем Иоанном и митрополитом и князь Юрьи Васильевич и с своею княгинею и бояре и велможи и множество народа».

Принесение по указу царя Ивана Грозного и по благословению митрополита Московского и всея Руси Макария Великорецкой иконы св. Николая в Москву стало важным событием в укреплении общенационального пантеона святых. Государственно-церковное прославление прибывшего из Хлынова образа, его копирование и рассылка по разным церквям и монастырям выглядит как противодействие сложившейся традиции прихожан молиться в храмах перед собственными иконами. Как пишут историки церкви, доходило до того, что владельцы икон не разрешали молиться перед ними другим верующим, а в случае церковного отлучения хозяин иконы забирал ее из церкви домой. «Между тем этот обычай, — пишет Л. П. Рущинский, — вел к большой неблагопристойности при богослужении: присутствующие в церкви заняты были не столько общим церковным чтением и пением, сколько своими частными молитвами, которыя каждый обращал к своей собственной иконе, так что во время богослужения все собрание молящихся представляло собою толпу лиц, обращенных каждая в разные стороны…»

С церемонии отпуска Великорецкой иконы на Вятку началась «государственная» служба царевича Ивана — сопровождение царственного отца во время важных государственно-церковных церемоний и семейных — с матерью и братом Федором — богомольных поездок.

В свое первое богомолье с отцом, матерью и братом отца князем Юрием Васильевичем трехлетний царевич отправился 10 сентября 1557 года. «И, — как написано в Никоновской летописи, — Здвиженье Честнаго Креста [14 сентября по старому стилю] праздновали государи у Троицы в монастыре и братию доволно учредив и оттуды поехали государи в Переславль в великому Никите чюдотворцу молитися. И у Никиты чюдотворца в монастыре государи теплою верою и с великим усердием праздноваше, и в монастырь многие земли подаде на прекормление братии, и повеле игумену общину соделати — преже бо сего особняк был — и многи денгы вдаша на собрание братии и велий монастырь соградиша в честь Богу и угоднику его Никите чюдотворцу. И оттоле приидоша государи к живоначальной Троицы на память чюдотворца Сергиа [25 сентября по старому стилю] и праздноваше тут, якоже объяше его царский обычай, с великим благочестием и подвигом и братию учредив доволно и милостынею своих рук царьских всю братию; также сам царь и в болницах; и в богаделнях даваше милостыню своими руками доволно. И к Москве приехали государи того же месяца 29 день».

Когда летописи пишут о поездках царской семьи, то упоминают главных действующих лиц, опуская целый штат прислуги. А он у царевичей был немалый — мамка, няньки, кормилицы и даже принимавшая роды повитуха. Как следует из Книги степенной царского родословия, приставленной к царевичу Ивану мамкой, которая руководила всей женской прислугой и лично отвечала за жизнь и благополучие детей, являлась «болярыня… Фотиния… жена благоговейна».

Придворными медиками при Иване Грозном состояли европейские подданные. К ним, как и ко всем иностранцам, русские относились с недоверием, и «педиатрами» становились повитухи. Они лечили детей теми же народными средствами, к которым прибегали и их матери, чередуя молитвы с заговорами и наговорами над приготавливаемыми настойками. Лечебные методики определялись представлениями жителей Московии XVI века. Они отражены в сочиненном протопопом кремлевского Благовещенского собора Сильвестром Домострое: «Если Бог пошлет на кого болезнь или какое страдание, врачеванья ему божьей милостью да слезами, да молитвою, да постом, да милостынею нищим, да истовым покаянием, да благодарностью и прощением и милосердием, и не лицеприятною любовью ко всякому, да и отцов духовных поднять на моление Богу, и петь молитвы, и воду святить с честных крестов, и со святых мощей, и с чудотворных образов, и освящаться маслом, да и по святым чудотворным местам по обету ходя, молиться со всею чистою совестью, и тем исцеление самым разным недугам от Бога получить, да и от всяких грехов уклоняться и впредь никакого зла не творить; и наказы духовных отцов соблюдать и епитимьи править, и тем очиститься от греха, и душевные и телесные болезни исцелить, и Бога на милость направить».

В возрасте 3-4 лет происходил, по определению В. И. Даля, «обряд признания ребенка мужчиной законным сыном и наследником отца, и будущим членом общества». Им впервые стригли волосы с последующим «посажением на конь». Вероятно, после проведения инициации царь подарил сыну-наследнику настоящий боевой шлем. Он хранится в Оружейной палате. По его венцу вязью начертана надпись: «Повелением благоверного христолюбивого царя великого князя Ивана Васильевича всея Русии самодержца сделан шелом сей благородному сыну его царевичу Ивану Ивановичу в четвертое лето от рождения его в преименитом и царствующем граде Москве в лето 7065 (1557 год) июля в 8 день».

Исследователи образования считают, что с пятилетнего возраста детей, включая царских, отдавали в обучение грамоте. Учебный год начинался 1 декабря (сейчас 14 декабря), дня пророка Наума, который должен был «наставить на ум». Историки не знают, какое отношение к образованию имеет один из 12 «малых» пророков, живший в VII веке до Рождества Христова и написавший вошедшее в состав Ветхого Завета пророчество о разрушении Ниневии. Существуют предположения, что дата начала занятий сначала возникла как день, когда завершались все сельскохозяйственные работы и у детей, помогавших родителям, появлялось время, которое можно было потратить на учебу.

В день начала занятий в храмах для детей простонародья и в хоромах для царских отпрысков проводили молебен пророку Науму: «Испроси, пророче Божий, от Господа… мудрость в учении и управлении…»

В XVI веке в Московском государстве системы регулярного образования не существовало. На это были свои причины. Согласно анализу известного исследователя древнерусской литературы Б. А. Успенского, со времен принятия христианства на Руси существовала диглоссия — две формы одного языка. Священные и богослужебные книги были написаны на церковнославянском языке, он же использовался во время церковных служб. В быту, как и в делопроизводстве, люди общались на разговорном языке, но при этом понимали церковнославянский язык без дополнительного перевода.

Страна расширялась и остро нуждалась в священниках, которые могли вести службу по церковным книгам, а для этого они прежде всего должны были уметь читать. Те служители церкви, которые не могли освоить науку чтения на церковнославянском языке, заучивали содержание книг наизусть. Изменять или перевирать слова в текстах, используемых на богослужениях, было большим грехом, восходившим еще к библейскому Второзаконию (Втор. 4:2): «Не прибавляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того; соблюдайте заповеди Господа, Бога вашего, которые я вам заповедую».

В 1551 году на Стоглавом Соборе Иван Грозный затронул проблему малограмотности священников. Было принято постановление, что в каждом городе священство должно выбрать, а архиереи благословить способных «добрых духовных священников и дьяконов и дьяков женатых и благочестивых» на обучение грамоте. Кроме этого, было решено у «священников и у дьяконов и у дьяков учинити в домех училища».

В государстве существовала узкая прослойка владевших и чтением, и письмом книжников, которые могли не только без ошибок переписывать тексты, но и делиться на бумаге своими мыслями с другими грамотными людьми. Но большей части населения требовался один навык — чтения, а ему вполне мог обучить другой человек, умевший читать. Как правило, учителем являлся священнослужитель. Обучение шло по «божественным» книгам, не допускавшим какого-либо инакомыслия. Ни о какой трактовке прочитанного речи не было и быть не могло. При сложившихся методах обучения и требуемом количестве грамотных людей развитая система школьного образования не требовалось, поэтому даже закрепленная Собором царская инициатива массового распространения не получила. По причинам отсутствия спроса на русской почве не прижились сформированные в европейских школах наборы изучаемых предметов — тривиум (грамматика, логика, риторика) с последующим квадривиумом (арифметика, геометрия, астрономия и музыка).

Учитель-священник, священные и богослужебные книги как учебники играли особую воспитательную роль. Благодаря такому подходу формировалось «единомыслие», укреплялось осознание православия как единственно правильной веры.

Научение чтению было сродни чуду, оказанию милости Господом. В широко известном в XVI веке Житии Сергия Радонежского помещена история о том, что умение читать ниспосылалось свыше, а не обусловливалось усилиями ученика, какими бы значительными они ни были.

В 1888 году крупный исследователь древнерусской литературы X. М. Лопарев опубликовал обнаруженное им учебное руководство «Летописец и сказание ко учению и рассуждение о фониаде вкратце». Специально написанное для царевича Ивана, оно стало научной сенсацией, но подтверждений о том, что царский сын по нему обучался, нет. Принято считать, что, как и других детей, безымянные дьяки учили наследника грамоте по четырем книгам — азбуке, Часовнику, Псалтыри и Деяниям апостолов.

О том, что старший царевич был прилежным учеником и не только освоил азы грамоты, но и прочитал много книг, свидетельствуют его агиографические сочинения. В 1579 году он составил церковную службу, Похвальное слово и Житие Антония Сийского. Написанные Иваном младшим сочинения свидетельствуют, что он глубоко знал святоотеческую и священную литературу. Как и отец, царевич Иван был человеком высокой книжной культуры и имел энциклопедические знания, почерпнутые из письменных источников. Не будем забывать о том, что в его распоряжении была библиотека отца, в которой было собрано большинство из доступных в Московии XVI века книг. К сожалению, больше произведений царевич Иван Иванович написать не успел, или они пока не обнаружены в архивах.

Счастливое беззаботное детство царевичей — семилетнего Ивана и четырехлетнего Федора — закончилось со смертью матери Анастасии Романовны.  В Лицевом летописном своде говорится, что «августа в 7 день, на память святого мученика Деомида, в пятом часу дни, приставися благоверного царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии царица и великая княгиня Анастасия. И погребена бысть в Девичье монастыре у Вознесения Христова в городе, у Фроловских ворот. Та бысть первая царица руская Московского государьства, а жила со царем и великим князем полчетвертанатца [14] году, а осталися у царя и великого князя от нее два сына, царевич Иван 7 лет, а царевич Федор на четвертом году.

Бе же на погребении ее Макарей, митрополит всеа Русии, и Матвей, епископ Крутицкой, и архимандриты, и игумены, и весь освященный собор, со царем же и великим князем брат его князь Юрьи Васильевич, и князь Володимер Андреевич, и царь Александр Сафакиреевич, и бояре, и вельможи, и не токмо множеству народу, но и все нищии и убозии со всего града приидоша на погребение не для милостыни, но с плачем и рыданием велием провожаше, и от множества народу в улицах и едва могли тело ее отнести в монастырь. Царя и великого князя от великого станания и от жалости сердца едва под руце ведяху…»

Картина прощания с самым близким человеком, по которому «бяше… плач не мал, бе бо милостива и беззлобива ко всем», должна была навсегда врезаться в память семилетнего царевича. Горе и переживание ребенка только усиливалось «плачем и рыданием велием». Шведский писатель Петр Петрей де Ерлезунда, живший в Московском государстве в начале XVII века, сообщает впечатления от оплакивания покойника во время похорон. Шедшие перед гробом (Анастасию Романовну несли в санях) девушки, закрытые от посторонних взглядов белыми покрывалами «беспрестанно и громко кличут, кричат и воют, точно какие волки или собаки...» Свои стенания плакальщицы прерывали вопросами к усопшему, зачем он умер и чего ему не хватало. «И тому подобные бредни… все это исполняют они плаксивым и завывающим голосом… Исполнив это как следует, добросовестным образом, те, у кого здоровое горло и грубый голос, первые начинали вопить, стонать, плакать, рыдать: то заведут на самый высокий лад, то что-то залепечут ртом, то остановятся и замолкнут, а потом начнут пересказывать добрые дела покойника от самого его рождения до смерти».

Весь путь до храма гроб сопровождали священники и монахи. Они окуривали покойную ладаном из кадильниц и пели «Святый Боже, святый крепкий...» За санями с зажженными свечами следовали рыдающие родные, знать, клир и простонародье. Отпевание, или «последование мертвенным», проходило в Вознесенском соборе Вознесенского монастыря. В соборной усыпальнице великих княжен и цариц обрела вечный покой и Анастасия Романовна.

Через год отец царевичей Ивана и Федора женился на кабардинской княжне Марии Темрюковне. По повелению царя для сыновей в Кремле спешно был выстроен отдельный двор. У братьев появились дядьки-наставники, сверстники-стольники. Им был придан отдельный штат прислуги, но уже не мамки-няньки, а служилые дьяки, которые управляли выделенными для их полного обеспечения вотчинами.

Историки называют дядьками-наставниками царевича Ивана его родственников бояр Василия Петровича Яковлева и князя Василия Андреевича Сицкого. Яковлевы также вели свое происхождение от Андрея Кобылы, и Василий приходился покойной царице Анастасии Романовне внучатым братом. Яковлев и Сицкий входили в совет, оставляемый при царевиче во время отъездов его отца-государя. Из разрядов также известно, что В. П. Яковлев сопровождал царевича в сентябре 1567 года в походе на Ливонию, а в сентябре 1570 года — против крымского хана, и был казнен в 1571 году. Первой женой В. А. Сицкого была тетка царевичей Анна Романовна. Князь был в тех же походах, что и Яковлев, и погиб в битве под Венденом 21 октября 1578 года.

Историки относят ко времени выделения братьям-царевичам собственного двора составление нового завещания Ивана Грозного в пользу старшего сына Ивана. Оно не сохранилось. До нашего времени дошла только крестоцеловальная запись бояр «о продолжении впредь в случае государевой кончины своей верной, усердной и неизменной службы царевичу Иоанну, царице Марии, царевичу Феодору и будущим его государя наследникам…»

После кончины матери поездки царевича Ивана на богомолье с отцом и мачехой Марией Темрюковной продолжались. Летописи отмечают посещения как ближних святых мест — Троице-Сергиева монастыря, Переславля, Можайска, так и удаленных — Вологды и Кирилло-Белозерской обители. Видимо, по причине частых болезней младший брат Федор сопровождал семью не всегда.

Грозный исподволь готовил старшего сына к управлению государством. Программу, по которой проходило обучение, можно увидеть в той части царского завещания, где самодержец дает наставление наследникам: «А всякому делу навыкайте, и божественному, и священническому, и иноческому, и ратному, и судейскому, московскому пребыванию, и житейскому всякому обиходу… как кто живет, и как кому пригоже быти, и в какове мере кто держится, тому б есте всему научены были. Ино вам люди не указывают, вы станите людям указывати. А чего сами не познаете, и вы сами станите своими государствы владети и людьми».

Когда царь с молодой женой Марией Темрюковной после богомолья в сентябре-октябре 1561 года продолжил поездку по селам, то поручил формальное руководство страной старшему сыну — «приказал царевичю Ивану на Москве быти в свое место и о всяких делех о воинских и о земских во все свое государьство велел ему писати грамоты от себя». Весной 1562 года «царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии пошел на свое дело литовское» и вновь поручил управление государством восьмилетнему Ивану. В обоих случаях при молодом государе оставлялись назначенные царем члены регентского совета.

1563 год отметился трагическими событиями для государевой семьи. Сначала умер двухмесячный Василий, сын Грозного и Марии Темрюковны, затем скончался царский брат Юрий Васильевич. В конце года ушел из жизни митрополит Макарий, шестнадцать лет поддерживавший самодержца. Хотя летописи не отмечают присутствия на их похоронах царевича Ивана, но пропустить скорбные мероприятия, проходившие на государственном уровне, он не мог.

Первый военный поход тринадцатилетнего царевича Ивана Разрядная книга относит к сентябрю 1567 года. Как сообщает Разрядная книга: «Тово же году сентября в 20 день пошол государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии и сын ево государев царевичь князь Иван Ивановичь против своего недруга литовского короля с Москвы к Троице, а от Троицы пошол на свое дело к Новугороду Великому сентября в 23 день, после Сергиевой памети…  А с царевичем князем Иваном бояре Василей Петровичь Яковлев да князь Василей Ондреевичь Сицкой». Для нападения на Литву было собрано большое войско в 20-25 тысяч ратников, но дальше места сбора в Ршанском яме оно не продвинулось. 12 ноября на военном совете с участием царевича и полковых воевод было решено поход отменить. Исследователи приводят два повода для такого решения — военный, связанный с плохим снабжением войска, и политический — открытием в Москве антиопричного заговора.

Всего по подсчетам историков за лето и осень 1568 года без следствия, суда и церковных таинств опричники убили до 700 человек разного социального положения и возраста. Самым знатным, павшим от руки самого царя, был И. П. Федоров. Невозможно представить, чтобы репрессии, которым его отец подвергал своих подданных, остались незамеченными взрослевшим 14-летним царевичем.

В январе 1569 года литовский отряд, как написано в Псковской летописи «оманом, впрошалися опритчиною», взял Изборск. Через две недели опричники отбили крепость назад, но руководившие крепостью воеводы попали под подозрение и были жестоко умерщвлены в Александровской слободе.

С этими казнями связано первое упоминание участия царевичей в расправах, которое приводит А. Шлихтинг. «В том же Александровском дворце, — пишет он, — когда тиран узнал, что к нему вернулся из Польши выкупленный московский воевода [Афанасий Нащокин], которого поляки взяли в плен при завоевании Изборска, то велит вбить в землю кол по средине площади этого дворца и привязать к упомянутому колу воеводу с двумя боярами. Сев на коней, тиран со своими сыновьями стал разъезжать вокруг и около кола и говорил со злыми упреками: „Вы не умели защищать крепость и себя самих, когда вас осаждали поляки и литовцы, так я научу вас теперь”. И вместе со всеми телохранителями лучниками он начал пронзать несчастных стрелами, и они были пронзены стрелами до такой степени, что от множества стрел, в них вонзившихся, нельзя было различить их тел. Так замученных он велит вытащить из дворца за веревку, привязанную к ногам. Вот какую награду получил воевода, для которого лучше было быть изгнанником в Польше, чем позорно погибнуть, вернувшись на родину».

Царевич Иван присутствовал при поставлении двух следующих после митрополита Макария первых лиц Православной церкви — Афанасия, самовольно покинувшего кафедру в знак протеста против начавшейся опричнины и мирно скончавшегося в Чудовом монастыре, и трагически погибшего Филиппа. В Новгородской третьей летописи записано, что «идучи во Тверь, [царь] затушити велел стараго митрополита Филиппа Московскаго и всея Росии чудотоворца Колычева, во обители во Твери в Отроческом монастыре, и положен бысть в том монастыре…» Другая точка зрения заключается в том, что Грозный отправил Малюту Скуратова предупредить Филиппа о готовящемся  на него покушении, но было уже поздно. Когда опричник вошел в келью бывшего митрополита, тот был уже мертв. Произошло это 23 декабря 1569 года, когда самодержец вместе со своим старшим сыном вели опричное войско на Новгород.

Среди причин похода на Новгород историки называют необходимость подавления усиливавшейся измены, завершение борьбы с политической раздробленностью страны, стремление опричников обогатиться за счет богатых новгородцев, уничтожение самовольства новгородского посада.

В последнее время появился ряд исследований, связавших новгородские казни, как и введенную в 1565 году Опричинину, с эсхатологическими ожиданиями в русском обществе XVI века. Второго Пришествия Христова, когда будут судимы все — и живые, и умершие, — все ждали со страхом и трепетом, потому что в жизнь вечную и блаженную должны войти не все, а лишь те, кто соблюдает заветы Господа и приносит покаяние за свои грехи. По мнению историка А. Л. Юрганова, первый русский царь стремился подготовить страну к последним дням, очищая опричниной землю от грешников и убивая их, включая новгородских жителей, «различными муками» с применением воды — «повеле их с мосту метати в реку Волхов», огня — «повеле государь телеса их некоею составною мукою поджигати». Другими видами казней были рассечение и травля дикими животными — собаками и медведями.

Судя по тому, что царевич везде следовал за отцом «тенью», присутствовал он и при мучительных казнях новгородцев. На тот момент ему было 15 лет, и по меркам XVI века он считался способным жениться, водить войска в военные походы и управлять государством.

У историков нет единого мнения о количестве погибших людей во время Новгородской экзекуции зимой 1569/70 года. Основываясь на записях Синодика — царского поминального списка убиенных, разосланного для заупокойных молитв по монастырям — Р. Г. Скрынников делает вывод, что в целом по Тверским, Новгородским и Псковским землям, подвергшимся репрессиям, погибло 2170-2180 человек, среди которых было много пленников.

После разгрома Новгорода в Москве последовали массовые казни. Смерти были преданы 120 «изменников», включая печатника И. М. Висковатого и казначея Н. А. Фуникова. Судя по записи в подлиннике «новгородского изменного дела», царевич Иван лично наблюдал за московскими казнями, прошедшими 25 июля 1570 года: «...да тут же приговор государя царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии и царевич Иван Иванович выезжали в Китай-город на полое место сами и велели тем изменником вины их вычести перед собою и их казнити». Косвенным подтверждением присутствия царевича во время кровавой бани на «Поганой луже» является и сообщение Петра Петрея де Ерлезунды. Он пишет, что с места казни Грозный заехал к жене Висковатого и опричники разорвали ее веревками на части. А ее дочь «была красива и статна, да и не старее 15-ти лет: сын Великаго князя, Иван, просил отца подарить ему ее, отец исполнил это, и она была освобождена благодаря только этому средству».

В Александровской слободе, ставшей с 1567 года опричной столицей, по словам А. Шлихтинга, не проходило «ни одного дня, в который бы не погибло от удивительных и неслыханных мук несколько десятков человек». Здесь царь создал особый монашеский орден, в котором он был игуменом, князь А. Вяземский — келарем, М. Скуратов — пономарем. Его учреждение Р. Г. Скрынников относит к последнему периоду опричнины — 1568 — 1570 годам. Д. М. Володихин считает, что он существовал недолгое время в 1570 — 1571 годах и к середине 1571 года распался. На это указывает гибель видных опричников А. Д. Басманова и князя А. И. Вяземского. Со слов опричников-перебежчиков И. Таубе и Э. Крузе, Грозный собирал на службу свою опричную братию, звоня в колокола «вместе с обоими сыновьями и пономарем».

В 1570 году царевичу Ивану было 16 лет, всего год отделял его от возраста, когда его отец венчался на царство. Можно предположить, что он мог не только вместе с отцом и братом подниматься на колокольню и радоваться колокольному звону, но и быть членом монашеского братства, которое воспитывал Иван Грозный, и присутствовать как на богослужениях, так и при пытках и казнях. Обоснованием этого допущения является запись в «Сказании» того же Шлихтинга: «Старший сын его не непохож на отца по своим добродетелям. Именно, когда он проходит мимо трупов убитых или снятых с шеи голов, то являет дух, жаждущий еще большей кары, скрежещет зубами, на подобие собаки, ругается над трупами, поносит их, а также протыкает и бьет палкой всех их, укоряя убитых за неверность в отношении к его отцу, великому князю Московскому. А коль скоро насытит он глаза жестокостью, то в конце-концов возвращается к отцу».

Немецкий наемник пишет и об участии царевича в избиении польских пленников, находившихся в заключении в Москве. Когда из темницы вывели Павла Быковского, Грозный «немедленно вонзил копье в его грудь. Тот несчастный с усиленной борьбой пытался вырвать своими руками вогнанное копье из руки тирана. Тиран зовет на помощь сына, который другим копьем, которое держал, пробил грудь Быковского; тот, упав на землю, умирает».

О жестоких слободских развлечениях отца и сына пишет А. Гваньини. Воевавший на стороне Батория, свое «Описание Московии...» он составил на основании собственного опыта и сочинений других иностранцев. Часть историков считает его описания московитских нравов достоверными, другая часть — предвзятыми, подогнанными под представления европейцев.

«Всякий раз, как великий князь с сыном в зимнее время, выглядывая из своей крепости, видит толпы людей на льду озер и рек, особенно в праздничные дни, он приказывает выпустить в густую массу людей трех или четырех огромных медведей, и они неожиданно врываются в толпу. Все, кто может обратиться в бегство, убегают, а некоторых жестоко терзают свирепые звери.

Отец и сын охотно любуются этим распрекраснейшим зрелищем и до упаду смеются, как если бы это был замечательный поступок. А потом, когда приходит несчастный отец, жалуясь, что потерял сына, а также жена, что потеряла мужа, которые были растерзаны медведями, тогда он приказывает заплатить им одну или две золотых монеты, поскольку убиты его подданные.

Затем сам князь добавляет, что удостаивает их великим благодеянием, коли разрешает обращаться к себе с жалобой. Но если говорят, что это позорное и нечестивое дело — проявлять такую жестокость, то советники великого князя отвечают: „Великий князь и сын его получают большое удовольствие от этого, и в том, что они совершают, нет никакого греха”. Наконец, если к самому князю приходит несчастнейшая мать, жалуясь на гибель сына, или жена — на утрату столь бесчеловечно убитого супруга, то он кратко возражает: пусть будут довольны, раз им отсчитаны сто или двести серебряных монет в московитских деньгах.

Часто случается, когда великий князь находится в своем Александровом дворце и замышляет наказать какого-нибудь знатного человека, тогда он приказывает одеть его в медвежью шкуру и вывести как на представление. Тут он напускает на него несколько диких молосских и британских собак. Собаки, полагая, что одетый в медвежью шкуру и есть медведь, раздирают его зубами и когтями и жестоко терзают (им позволяют разорвать его на части); так, в нечеловеческих мучениях он кончает жизнь».

Бежавший осенью 1570 года в Польшу А. Шлихтинг сообщал: «Между отцом и старшим сыном возникло величайшее разногласие и разрыв, и многие пользующиеся авторитетом знатные люди с благосклонностью относятся к отцу, а многие — к сыну, и сила в оружии». На основании этого Р. Г. Скрынников пришел к выводу о натянутости отношений между царем и сыном-наследником. Более того, он пишет, что обладавший вспыльчивым и деспотичным характером Грозный «нередко избивал сына». О том, что «царь не любит старшего сына и часто бьет его палкой», сообщал бежавший в Литву в мае 1581 года царский стольник Давид Бельский, родственник Малюты Скуратова и Богдана Бельского.

Грозновед также обратил внимание, что «Грозный давно не доверял Захарьиным и боялся, как бы они не впутали его сына в придворные распри», подтвержден теми репрессиями, которым подверглись представители рода. Царь удалил или истребил людей, оказывавших поддержку царевичу Ивану Ивановичу, — его ближайшее окружение и многих родственников первой жены Анастасии Романовны.

Если разногласия между отцом-царем и сыном-наследником и существовали, то татарское нападение в мае 1571 года должно было их сблизить. Крымская угроза была актуальна практически во все время царствования Ивана Грозного. «Война двух царей» (определение В. В. Пенского) — московского и крымского — началась в 1552 году и закончилась лишь через 25 лет, в 1577 году, со смертью хана Девлет-Гирея.

Получив известие о приближении крымского войска, 20 мая 1571 года шеститысячный опричный отряд во главе с Иваном Грозным и наследником Иваном подошел к Серпухову. В. П. Загоровский пишет, что отсюда царь «с небольшой свитой ускакал подальше от опасности — в г. Ростов. Отсюда, при необходимости, он собирался бежать еще дальше — в Вологду. Армию и столицу царь, попросту говоря, бросил».

Другой взгляд на события, основываясь на записи в Разрядной книге, что «...государь царь и великий князь тогды воротился из Серпухова, потому что с людьми собратца не поспел», излагает В. В. Пенской. «Исходя из этого [растянутости русского войска по границе, отсутствие у самого Грозного значимых воинских сил], решение Ивана спешно покинуть войско и бежать на север можно понять (особенно если учесть мрачные мысли об измене земских и опричных бояр и воевод, одолевавшие царя в то время). В случае разгрома татарами серпуховской группы царь и его старший сын и наследник вполне могли попасть в плен к неприятелю со всеми вытекающими отсюда последствиями для государства. Невольно на ум приходит аналогия с поведением Василия III в 1521 г. Точно так же и Петр I перед первой Нарвой покинул расположение русской армии при получении известий о приближении шведского войска и уехал в Новгород».

Запись в Никоновской летописи свидетельствует о большом количестве москвичей, погибших в пожаре. «Лета 7079. Приходил к Москве крымский царь Девлет-Кирей и мая в 24 день, на Вознесеньев день, татарове посад зажгли. И Божиим гневом, грех ради наших, Москва згорела вся: город и в городе государев двор и все дворы, и посады все, и за Москвою; и людей погорело великое множество, имже не бе числа; и всякое богатество и все добро погоре. И церкви каменые от жару росседалися, и люди в каменых церквах и в каменых погребах горели и задыхалися, едва где кто Божиим сохранением от смерти избыл. Митрополит же Кирил со освященным собором в те поры просидели в церкви Пречистые Богородицы в соборной. А князь Иван Дмитриевич Белской на своем дворе в каменом погребе, задохнувся, умер. Инех же княгинь и боярынь и всяких людей хто может исчести, сколко погоре и, задохнувся, померло. И Москва-река мертвых не пронесла: нароком отставлены были спроваживати рекою на низ мертвыя; а хоронити некому; а у которых оставалися приятели, тех хоронили. А во государевых полатах, в Грановитой и в Проходной и в Набережная и в ыных полатах прутье железное толстое, что кладено крепости для на свяски, перегорели и переломалися от жару. А царь крымской в те поры отшол в Коломенское да, смотря гнева Господня, дивился и пошол в Крым; а к Москве не попусти ему Господь приступати, по писаному: не даст бо Христос жезла на жребий свой. А сам царь и великий князь Иван Васильевич с опричниною в те поры шол из Серпухова в Бронниче село в Коломенском уезде, а из Броннича села мимо Москвы в Слободу, а к Москве не пошол; а из Слободы пошол в Ярославль и дошел до Ростова, и тут пришла весть, что Крымский царь пошол прочь, и царь и великий князь воротился к Москве».

Сожжение Девлет-Гиреем Москвы стало одной из причин, побудивших царя отменить опричнину. Историки опираются на сообщение Г. Штадена: «С этим пришел опричнине конец (darmit nam Aprisnay ein Ende), и никто не смел поминать опричнину под следующей угрозой: [виноватого] обнажали по пояс и били кнутом на торгу. Опричники должны были возвратить земским их вотчины. И все земские, кто [только] оставался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и запустошенные опричниками».

Судя по записям в Разрядной книге, на крымское пограничье царевич Иван вместе с отцом выходил еще дважды — в 1574 и 1576 годах, но до боевых столкновений дело не доходило.

Покрытая пеплом столица не помешала царевичу Ивану Ивановичу жениться в первый раз, а его отцу — в третий. Жену для сына Грозный присмотрел на смотре невест, когда выбирал и свою. Венчание Ивана младшего с Евдокией Богдановной Сабуровой, как и с последующими супругами, происходило в Александровской слободе. Невеста царевича принадлежала к древней боярской фамилии, из которого происходила и Соломония Юрьевна Сабурова, первая жена Василия III, деда царевича. Но в 1571 году представитель многочисленного рода отец Евдокии Богдан-Феофан Юрьевич Вислоухов-Сабуров имел скромный служебный ранг. По исследованию А. Л. Корзинина, он считался дворовым сыном боярским из Мелетовской Засады Пскова, дворянином первой статьи. В боярство его вернуло удачное замужество дочери. Уже зимой 1573 года он упоминается в чине земского боярина.

Брак царевича Ивана с Евдокией Сабуровой был недолгим. Точная дата ее пострижения не известна. Согласно сложившемуся мнению, в монастырь она была сослана в 1572 году, через год после свадьбы, волею Ивана Грозного. Согласно последним исследованиям, Евдокия, в иночестве Александра, скончалась в 1614 году, и была похоронена в монастырском Покровском соборе Суздаля.

Следующее сообщение Разрядной книги о выходе царевича Ивана Ивановича вместе со своим царственным отцом «на Свийские немцы» относится к весне 1572 года. Весну и лето он вместе с братом, отцом и его четвертой женой Анной Колтовской находился в Новгороде. Поход на захваченные шведами территории в Ливонии состоялся лишь после того, как царь получил известие, что войско Девлет-Гирея было наголову разбито под Молодями.

6 августа сеунч (донесение) о славной победе царю в Новгород доставили «Алексей Григорьевич Давыдов да князь Данила Андреевич Ногтев, Назарьевскых князей Суздальских». Они подарили Грозному «Крымскаго [хана] лукы два да дви сабли да и садачны стрелами» и рассказали детали сражения: «…а приехал царь Кримской к Москве, а с ним силы его 100 тысяч и двадцать, да сын его царевич, да внук его, да дядя его, да воевода Дивий мурза — и пособи Бог нашим воеводам Московскым над Крымского силою царя, князю Михайлу Ивановичю Воротынскому и иным воеводам Московскым государевым, и Крымской царь побежал от них неверно, не путями не дорогами, в мале дружине; а наши воеводы: силы у Крымскаго царя убили 100 тысяч: на Рожаи на речкы, под Воскресеньем в Молодех, на Лопасте, в Хотинском уезде, было дело князю Михайлу Ивановичю Воротынскому с Крымским царем и с его воеводами, с царьми с Кошинскыми безбожнаго царя Крымскаго, а было дело от Москви за пятьдесят верст». Некоторые историки считают, что нападение на Ливонию было предлогом, а на самом деле Грозный отсиживался в Новгороде от набега татар. Однако документы говорят, что самодержец действительно готовился к походу «на непослушника своево на свийсково короля Ягана за ево королево Яганово неисправление». Не дождавшись шведского посольства к «Троицину дню», дате окончания перемирия, 11 августа из Новгорода Иван IV отправил послание Юхану III, в котором угрожал нападением, поскольку шведскому королю не жаль «земли своей и людей», то он увидит, как царь и его люди «учнут у него миру просить».

Согласно записи в Разрядной книге: «Тово же году государь царь и великий князь ходил в вотчину свою в Великий Новгород, а из Новагорода Великово пошол зимою для своево дела и земсково на ливонские немцы, а взяли тем походом город Пайду [Вейсенштейн]. А с царем и великим князем ходили дети ево царевичь князь Иван да царевичь князь Федор Ивановичи...»

Осада Пайды длилась с 27 декабря по 1 января. Во время генерального штурма погиб Малюта Скуратов. Скорее всего, потеря царского любимца вызвала царский приказ об истреблении жителей крепости. Его в своей хронике описывает Балтазар Рюссов. «Когда же русские ворвались в замок, тогда началось избиение: все должны были поплатиться жизнию и женщины и девушки, дворяне и не дворяне, исключая нескольких бедных крестьян, которые из хитрости спустились в тюремные башни и сказали, что они пленные и подданные герцога Магнуса из Оберпалена, им дарована была жизнь и они были освобождены из вымышленной темницы. А наместника Ганса Боя со многими другими шведами, немцами и ненемцами, привели к великому князю, который живьем велел привязать их к кольям и зажарить до смерти. Такое жаренье длилось перед Виттенштейном несколько дней. В то время повсюду в Иервене было так много мертвых тел, что собакам, диким зверям и птицам на долгое время хватило корму: там не было никого, кто похоронил бы трупы». Можно только гадать, где в этот момент находился царевич — в осадном лагере или в самой крепости, наблюдая за жесткой расправой.

После взятия Пайды Иван Грозный и наследник Иван покинули войско и отбыли в Новгород, предоставив воеводам самим вести дальнейшие боевые действия в Ливонии.

В 1574-м, по другим предположениям в 1575 году, точная дата свадьбы историками не установлена, двадцатилетний Иван Иванович женился во второй раз. Избранницей царевича Ивана стала Феодосия Михайловна Соловая, девушка из незнатного дворянского рода. Ее отец Михаил Тимофеевич Петров был всего-навсего сын боярский, чей род, по семейному преданию, происходит от мурзы Абатура, вышедшего в XV веке из Большой орды к великому князю рязанскому Федору Рязанскому. Породнившись с царским сыном, в 1577 году он получил чин окольничьего. Через четыре года, в 1579 году, Феодосия за бездетность была пострижена в монахини находящегося недалеко от Кирилло-Белозерского Горицкого Воскресенского монастыря с именем Прасковья. Позже она присоединилась к первой жене царевича инокине Александре в суздальском Покровском монастыре. Оттуда в 1605 году она была переведена в Московский Вознесенский монастырь, в котором и умерла в 1622 году.

Связанные с царевичем события 1574 и 1575 годов прямо противоположны по смыслу. Известный грозновед Р. Г. Скрынников, не называя источник информации, пишет: «В начале 1574 г. в Литве стало известно, что Иван IV посадил наследника „на царство на Новгороде Великом”. Пожалование носило скорее всего формальный характер, но оно возвело царевича Ивана в ранг соправителя отца. Грозный не забыл, что его отец Василий III получил сначала новгородский, а затем московский трон».

А уже осень 1575 года была отмечена царским поступком, давшим повод для нескончаемых споров историков о его причинах. Как сообщает Московский летописец, самодержец передал власть Семиону Бекбулатовичу: «Потом царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии мнети почал на сына своего царевича Ивана Ивановича о желании царьства и восхоте поставити ему препону, нарек на великое княжение царя Семиона Бекбулатова. Елицы же супротив сташа, глаголюще: „Не подобает, государь, тебе мимо своих чад иноплеменника на государство поставляти”». К сожалению, заданный объем публикации не позволяет рассмотреть этот вопрос подробнее, поэтому лишь зафиксируем его.

Самым длительным — с июля по сентябрь — для царевича Ивана стал Ливонский поход 1577 года, который лично возглавлял Иван Грозный. Подводя итог действиям русского войска, Разрядная книга пишет, что «всех государь взял немецких городов и литовских городов 27». Эту военную кампанию можно назвать триумфальной, но, как справедливо написал ливонский хронист Б. Рюссов, «вместе с ним кончились и успехи русских».

Значительных побед в продолжавшейся Ливонской войне больше не было. Была неоправданная жестокость по отношению к захваченным пленным. В 1578 году в Москве Грозный устроил для московского посада изуверское развлекательное зрелище — замучил и казнил 378 ливонцев. Об этом сообщает шведский посланник Петр Петрей де Ерлезунда. Царю «захотелось повеселиться и позабавиться», и он спросил несчастных, выстроенных перед ним людей, хотят ли они вернуться домой. Получив положительный ответ, самодержец велел их истребить, потому что «принял это за унижение для себя, точно они смеялись над его страною и пренебрегали ею». «Когда привели их на место казни, они нашли себе утешение в слове Божием, пели некоторые псалмы слезливым и жалобным голосом, безпрестанно призывали Бога, чтобы Он простил их грехи и даровал блаженную кончину. Великий князь [Грозный] и москвитяне смеялись над ними, взяли девушек и опозорили их: эти не могли спасти себя ни слезами, ни просьбами, ни мольбами, по тому что безчеловечный тиран находил в том забаву себе, с обоими сыновьями, Иваном и Федором, стоял и смотрел весь день, как мучили пленников; однако же младший сын, с несколькими знатными боярами, не мог дольше смотреть на такия неправедныя и страшныя дела: может быть, им жалко стало несчастных, плачущих и стонающих, и они вернулись в город. В реке Неглинной были вбиты сваи и на них построены мосты: там стояли гнусные палачи и рабы Великого князя и ломали у одного за другим из пленников коленки железными ломами, чтобы они поскорее валились в реки и тонули». Из двух сыновей несчастных пожалел лишь младший, Федор. О реакции на увиденное его брата Ивана швед ничего не сообщил.

Рассказывая о весне 1579 года, два именитых грозноведа отмечают болезнь Ивана Грозного и объявление наследником престола царевича Ивана. «Царевич Иван, — пишет Р. Г. Скрынников, — старался следовать советам отца и хорошо усвоил свою роль. Ко времени тяжелой болезни государя в 1579 г. Иван Иванович пользовался большей популярностью, чем сам монарх. К концу жизни Грозный стал быстро дряхлеть, тогда как его сын достиг „мужественной крепости” и, как „инрог, злобно дышал огнем своей ярости на врагов” (дьяк Иван Тимофеев). Царевич давно достиг зрелого возраста. Ему минуло 27  [в 1579 г. царевичу Ивану было 25] лет. Мужество наследника еще не подвергалось испытанию, но он прислушивался к мнению опытных воевод».

А. А. Зимин сообщает о циркулировавших в Речи Посполитой в апреле 1579 года слухах о тяжелой болезни Ивана IV и о том, что он «вызвал к себе в Слободу высших иерархов и объявил сына Ивана наследником престола. Хотя (если эти слухи верны) уже вскоре Грозный выздоровел и начал подготовку к походу. 1 июня 1579 г. снова принимается решение идти на „Немецкую и на Литовскую землю”. Немного спустя Иван IV направился из Новгорода в Псков».

Летом 1579 года Иван IV со старшим сыном приступили в Новгороде к формированию полков, чтобы идти «на свое государево дело и на земское на Немецкую и на Литовскую землю». Но поход не состоялся, потому что новый король Речи Посполитой Стефан Баторий приступил к осаде Полоцка и 1 сентября его захватил. Больше в нападениях на Ливонию личного участия не принимали ни отец, ни сын.

Судя по летописям и запискам иностранцев, самодержавный отец приучал старшего сына и к дипломатической деятельности. Впервые имя двенадцатилетнего царевича как официального лица, которому представлялись члены иностранного посольства, появляется в посольской записи за июнь 1566 года. За бездетностью их короля Сигизмунда II Августа литовцы присматривались к Ивану младшему как к возможному будущему правителю.

Царевич Иван Иванович переписывался с сыновьями крымского хана, выслушивал в 1572 году в Новгороде просьбу шведского посла Павла Юстена о содействии в заключении перемирия и, вероятнее всего, его оказал. В 1576 году Иван младший присутствовал на встрече отца с представителем английской королевы Дэниелом Сильвестром, на которой царь вновь поднимал тему военно-политического союза с Англией. А первый большой опыт официального приема послов наследник получил в конце лета 1578 года, когда он вместе с отцом в Александровской слободе принимал датское посольство. 25 августа 1580 года царевич Иван вместе с царственным отцом присутствует на заседании боярской думы, на котором было решено отправить посланника к папе и императору с предложением взять на себя посредничество в заключении мира с Речью Посполитой. 20 августа 1581 года в Старице он присутствует при встрече царя с папским дипломатом Антонио Поссевино, прибывшим с миссией замирения воюющих русской и польско-литовской сторон. 21 октября 1581 года в Александровской слободе, незадолго до своей загадочной смерти, царевич участвовал в совещании, на котором обсуждались уступки Баторию для заключения мирного договора, который мог завершить «первую войну России с Европой» (определение А. И. Филюшкина).

О третьем венчании Ивана Ивановича с Еленой Шереметевой никаких свадебных документов не сохранилось. А. А. Зимин считает, что оно состоялось осенью 1580 года после женитьбы его отца на Марии Федоровне Нагой «сентембия 2». Отец Елены боярин Иван Васильевич Меньшой Шереметев, проявивший свои воеводческие навыки в разных походах, обещался царю взять Колывань (Ревель, Таллин) и в 1577 году был смертельно ранен при ее осаде. Царевич Иван Иванович прожил с третьей женой совсем немного, год, или немногим более. По версии папского нунция Антонио Поссевино, безоговорочно принятой на веру некоторыми историками, Елена Шереметева сыграла роковую роль в судьбе мужа и послужила причиной его загадочной смерти. После кончины царевича она была пострижена в Новодевичьем монастыре с именем Леонида. Для поддержания высокого статуса принадлежности к царской семье ей на прокорм была выделена Устюжна Железопольская.  В монастыре, где ее продолжали именовать «царицей», она имела небольшой личный штат прислуги. Леонида умерла 25 декабря 1595 года и была погребена в монастырском Смоленском соборе. Ее надгробие не сохранилось.

Пока армия Батория штурмовала героически оборонявшийся Псков, в ноябре 1581 года в Александровской слободе разыгралась трагедия, приведшая к необратимым последствиям как для царя, так и для страны. Некоторые историки высказывают однозначное мнение, что в смерти царевича Ивана Ивановича виноват его грозный отец. Но в последнее время появляются и те, кто выражает сомнения в сыноубийстве по причине отсутствия надежной источниковедческой базы.

Процитируем А. И. Филюшкина: «Если мы возьмем отечественные источники, те, которые можно считать достоверными. А достоверные источники, это не те источники, которые написаны для историков. Это те, которые написаны для современников — письма, справки, и так далее. Так вот в этих источниках ничего о причинах смерти царевича не говорится. Известно только, что он умер не внезапно, а после болезни, которая длилась несколько дней. Есть посольская грамота. Царь писал [9 ноября 1581 года] Никите Юрьеву и дьяку Щелкалову, что он не может приехать в Москву из Александровской слободы из-за болезни сына: „которого вы дня от нас поехали, и того дни Иван сын разнемогся и нынече конечно болен… и нынече нам для сыновни Ивановы немочи ехати в середу нельзя”».

Сокращенный вариант биографии не позволяет привести все свидетельства кончины царевича Ивана Ивановича. Основными версиями остаются его гибель от нанесенной его отцом черепной травмы, из-за лечения имеющегося у наследника сифилиса ртутью, из-за медленного отправления ртутью и мышьяком, которые враги подмешивали ему в пищу, и из-за некоторой болезни, о которой сам Грозный в процитированной Филюшкиным грамоте сообщает в Москву.

Наиболее правдоподобной ряд историков считает версию Антонио Поссевино о смерти царевича Ивана Ивановича от руки отца. В ноябре 1581 года папский нунций в Александровской слободе, где произошла трагедия, не присутствовал лично. В это время он был под Псковом, в Ям-Заполье, помогая в подготовке мирного договора между Россией и Речью Посполитой. Представители исторической мысли считают, что сведения представителю папского престола сообщил его агент пастор Стефан Дреноцкий, который неотлучно находился при царском дворе.

«По достоверным сведениям, сын Иван был убит великим князем московским в крепости Александровская слобода. Те, кто разузнавал правду (а при нем в это время находился один из оставленных мною переводчиков), передают как наиболее достоверную причину смерти следующее:

„Все знатные и богатые женщины по здешнему обычаю должны быть одеты в три платья, плотные или легкие в зависимости от времени года. Если же надевают одно, о них идет дурная слава. Третья жена сына Ивана как-то лежала на скамье, одетая в нижнее платье, так как была беременна и не думала, что к ней кто-нибудь войдет. Неожиданно ее посетил великий князь московский. Она тотчас поднялась ему навстречу, но его уже невозможно было успокоить. Князь ударил ее по лицу, а затем так избил своим посохом, бывшим при нем, что на следующую ночь она выкинула мальчика. В это время к отцу вбежал сын Иван и стал просить не избивать его супруги, но этим только обратил на себя гнев и удары отца. Он был очень тяжело ранен в голову, почти в висок, этим же самым посохом. Перед этим в гневе на отца сын горячо укорял его в следующих словах: ‘Ты мою первую жену без всякой причины заточил в монастырь, то же самое сделал со второй женой и вот теперь избиваешь третью, чтобы погубить сына, которого она носит во чреве‘.

Ранив сына, отец тотчас предался глубокой скорби и немедленно вызвал из Москвы лекарей и Андрея Щелкалова с Никитой Романовичем, чтобы все иметь под рукой. На пятый день сын умер и был перенесен в Москву при всеобщей скорби”».

Против написанного и принятого многими на веру изложения событий Антонио Поссевино выступил американский исследователь, знаток русской истории Пол Бушкович. Он пишет, что упоминание нунция о том, что сведения о гибели наследника ему сообщил один из его переводчиков, не соответствует действительности. Более того, в одном из личных писем Поссевино, прочитанных американским профессором, он сообщает адресату, что эта история была слухом, который он услышал в польском лагере под Псковом.

Информация о болезни Ивана Ивановича сифилисом крайне противоречива. В 2003 году в своей книге «Кремлевские усыпальницы. История, судьба, тайна» заведующая археологическим отделом музея-заповедника «Московский Кремль» Т. Д. Панова отрицает наличие у царевича люэса. «Обнаружение высокого содержания ртутных соединений в останках Ивана IV и его сына вызвало появление некоторого числа безграмотных, к сожалению, публикаций, в которых ретивые (околонаучные) авторы утверждали, что царь Иван около двадцати последних лет своей жизни болел венерическим заболеванием (сифилисом) — примерно с 1565 г. В средние века, да и много раньше (в Китае три тысячи лет назад!), для лечения таких болезней использовали ртутные мази. Этим и объяснили значительное количество ртути в организме Ивана IV и царевича Ивана — оказывается, сын также страдал аналогичным недугом, и с того времени! Авторов идеи не остановило даже то, что старшему сыну царя в 1565 г. было всего десять лет!

Антрополог М. М. Герасимов в одной из своих статей решительно отмел подобные домыслы — на костях скелетов, в том числе и черепе Ивана IV, не было никаких следов указанных заболеваний — за двадцать лет болезни они должны были образоваться, и такие, что не приведи Господи!»

Действительно, в своей статье «Документальный портрет Ивана Грозного» 1965 года М. М. Герасимов отрицает наличие сифилиса у самого Ивана IV, но он ничего не пишет о его сыне Иване Ивановиче. Т. Д. Панова сначала переносит мнение антрополога и на сына и эмоционально формирует собственное обобщение.

Но в 2024 году в своей новой книге «Иван Грозный, его предки и родня: История в лицах и судьбы в свете новых исследований» она фактически дезавуирует собственные выводы. «В ходе исследований останков членов семьи царя Ивана IV, — излагает ранее «засекреченную по этическим соображениям информацию» доктор исторических наук, — при рентгеноскопии длинных костей скелета царевича Ивана в 1963 — 1964 гг. были обнаружены следы третичного люэса. На заседаниях комиссии по вскрытию могил в дьяконнике Архангельского собора бурно обсуждался вопрос о венерическом заболевании царевича Ивана Ивановича... Иван Иванович заразился сифилисом половым путем. Следует отмести пути заражения через кровь... и врожденный сифилис — через больную мать... Исследования останков царицы Анастасии следов такого заболевания не выявили… В начале 2000-х годов провели повторный анализ и пришли к аналогичному выводу: „Иван Иванович заболел, видимо, еще в подростковом возрасте, так как к 27 годам его болезнь достигла уже серьезной третьей стадии”».

Одна из последних детективно-конспирологических версий гибели царевича принадлежит Л. Ю. Таймасовой. Опустим многочисленных действующих лиц ее истории, поскольку, по понятным причинам, нас интересует лишь одно. За основу своего расследования она взяла опубликованное Н. П. Лихачевым «Дело о приезде Антонио Поссевино»: «№ 63. 10 Ноября. От великаго князя Ивана Васильевича всея Русии боярину Никите Романовичу Юрьеву да дьяку Андрею Щелкалову грамота указная с извещением, что, как уведомил государя едущий с Андреем Полонским гонец Захар Болтин, приставы дети боярские Иван Грознов и Сергей Хабаров сбежали с дороги и свезли с собою кормовыя деньги. Указано немедленно послать к Захару Болтину иных детей боярских в приставы, а с ними послать вновь и деньги на корм, детей же боярских Грознова и Хабарова тотчас сыскать и велеть привести к Москве. Писана в Александровской Слободе 10 Ноября 7090 года».

К ней она присоединила рассказ Дж. Горсея об учиненной по приказу царя расправе над братом покойной первой жены Анастасии Никитой Романовичем, дьяком Андреем Щелкаловым и приведенными из Нарвы и Дерпта голландскими или ливонскими купцами и дворянами, проживавшими обособленно в своей слободе.

Еще одним источником информации для Л. Ю. Таймасовой стали опубликованные В. М. Ерчаком материалы исследования останков царя Ивана Грозного и его сыновей. Цитата из документа, который называется «Окончательное заключение комиссии по вскрытию четырех захоронений в Архангельском соборе Московского Кремля» от 20 мая 1966 г.: «В лаборатории пластической реконструкции Института этнографии АН СССР проведена рентгеноскопия скелетов. У Царевича Ивана определен третичный люэс».

Упрощенно выстроенная Таймасовой конструкция выглядит так. Иван, который в «Деле о приезде…» проходит как «Грознов», заразился сифилисом от упомянутого «Сергея Хабарова». Тот в свою очередь мог подцепить срамную болезнь от жены Андрея Щелкалова, который «прогнал свою молодую красивую жену, развелся с ней, изрезал и изранил ее обнаженную спину своим мечом». А опричники, раздевая донага иностранцев в Немецкой слободе, искали характерные высыпания, чтобы выявить первоисточник заболевания. По причине болезни царевич не мог иметь детей. Царь, узнав об обмане с беременностью Елены Шереметовой, о которой сообщает Поссевино, сильно поколотил старшего сына палкой, но на тот момент не убил. Наследник умер «от смертельной дозы яда, который был изготовлен в придворной аптеке по прямому указанию Ивана IV». А всю интригу с устранением Ивана Ивановича закрутили дядя и племянник Годуновы, чтобы трон после смерти отца занял младший сын Федор, не способный без их помощи управлять страной.

Похоже, что историки никогда не придут к общему мнению, по какой причине скончался царевич Иван Иванович. О чем мы можем судить точно, так это об эпитафиях на его саркофаге. На внешнем восточном торце выбито: «В лето 7090 ноября в 19 день преставясь благоверный и христолюбивый царевич князь Иван Иванович всея Русии на память святого пророка Авдея в день недельный в четырнадцатый час нощи и погребен того же месяца в 22 день на память святых мученик Архипа ученика Павла апостола и Филимона воина и Анфафия». После вскрытия захоронения в 1963 году на крышке исследователи смогли прочитать еще одну надпись: «В лето 7090 ноября в 19 день преставися благоверный царевич князь Иван Иванович всея Руси на память святого пророка Авдея и святого мученика Варлаама в четвертом на десять часу нощи».

После ноябрьской трагедии Иван Грозный ушел за траурным обозом в Москву и больше в Александровскую слободу не возвращался. Бывшая опричная столица утратила привлекательность для следующей династии русских монархов и стала монастырем.

Царь пережил своего сына всего на три года. Он умер 18 марта 1584 года на 54 году жизни и был похоронен рядом с сыном царевичем Иваном. Несмотря на все совершенные им злодеяния, промахи во внутренней и внешней политике, Иван IV вошел в отечественную историю как государь, заложивший основу современного Русского государства и находившийся у власти дольше всех отечественных правителей — 51 год.

Собранная из источников информация позволяет утверждать, что старший сын Грозного Иван не был «тенью» отца, бледным отражением царской персоны. Он был копией своего самодержавного родителя, не уступавшей ему талантами. Он обладал не меньшими энциклопедическими знаниями и, возможно, превзошел бы отца по количеству сочинений. Он был воспитан по той программе, что самодержец изложил в завещании, и получил навыки обращения с иностранными монархами, церковным клиром и знатью, ратными и служилыми людьми, московским посадом и уездным простонародьем. Он познал все, что мог дать ему отец, включая опыт кровавых расправ, чтобы «своими государствы владети и людьми»… но Иваном V так и не стал. История, как известно, сослагательного склонения не имеет.