И управляя, и не управляя

Панацея

 

На грядках ровно расчерченных Аптекарского огорода,

рядками стройными высажены лекарственные растенья —

под ними холёная почва, заботливым садоводом

сорняки убраны, выловлены насекомые, поднесены удобренья.

Как же они прекрасны, удивительны, ароматны,

радуют глаз, волнуют близостью, их не сжигает солнце, не треплет ветер.

— Это вот, например, от чего помогает?

— спрашивает старичок аккуратный.

Услужливый садовод, с неизменной улыбкой, ответит:

вот это от головы, вот это от ночки бессоной,

вот это для памяти, и, понизив голос, добавит —

вот это, я не шучу, от лихорадки любовной,

а некоторые могут убить или от смерти избавить.

Растения покачиваются словам его в такт —

научны, декоративны и инсталлярны,

соками сладковатыми кое-как

наполняя изнеженные капилляры.

 

В тёмных глухих лесах, жарких степях суховейных, вонючих болотах,

в мёрзлой тундре, на тонком слое землицы гор каменистых,

изо всех сил вцепившись корнями, вбирая разреженный воздух,

всасывая из невозможного, только выстой,

сок питательный жизни суровой и жгучую горечь,

яды ценнейшие, одалживая у нищеты окружающей эфиры цветенья,

несущие силу, покой, ясность, гибель и помощь,

произрастают целительные растенья.

 

Не безумной Офелией, танцующей с розмарином,

знахаркой собраны ведающей о взаимодействии и тайном

свойстве трав, цветов, стеблей, корней, листьев диких, всесильном

составе, приправленном поэтическим бормотаньем, —

это поможет от головы, это для вещего сновиденья,

это для счастья, это любовь, это полёт,

это беспамятство благословенное, вдохновенье —

тем, что по надобности исцелит, оживит или убьёт

 

 

*  *  *

 

Золотом самым чистым золотом

расплачусь за день и тайно спрячу его

чтоб потом под подкладом вспоротым

заблестело вдруг и ослепило глаза

 

мне ль с тщетой и неуспокоением

воздух ли ловить или водой управлять

или взять и пёстрым птичьим пением

выткать средь ветвей неимоверный узор 

 

но пока жива мне жить для радости

есть и пить и пребывать в простоте

а потом расправиться и вырасти

в высоту и занырнуть в глубину

 

 

*  *  *

 

Сегодня утром вернулись чайки,

Кружили над мокнущим снегом грязным,

Под небом скомканным, негодяйки

Кричали о море, о солнце, о праздных

 

Далёких странах, где вечно лето,

И били крыльями перед грудью

Над частным сектором, над раздетым

Пейзажем, над среднерусской грустью,

 

Над узкой Десной, постом Великим,

Над всеми глядящими в небо хмуро.

Они вернулись, их громки крики:

Мы дома, мы дома, мы дома! — дуры.

 

 

Matrix

 

Человек просыпается в новую жизнь полностью наг —

непривычно вокруг неуютно со всех сторон

метафизический дует кровь леденящий сквозняк

и хотелось бы да не вернуться обратно в сон

 

то не новый мир предстал перед ним а со старого снят

позолоты парадной слой снесены витражи

и куда бы ни пал его что бы ни выхватил взгляд

рассыпается всё ничего на местах не лежит

 

лишь немногим является жизнь такой как есть без прикрас —

вниз обрушится яростный очищающий свет

оголяя правды простой совсем неприглядный каркас

и откинет до точки где ничего ещё нет

 

после этого надо взращивать то в чём придётся жить

создавать красоту нового ценить что старо

обрастать смыслом и бедных спящих людей любить

едущих на работу утром в гремящем метро

 

*  *  *

 

 

Встретились тварь телесная с духом небесным

невзлюбили друг друга взъярились вступили в битву

клочья шерсти летят повсюду кружатся перья

зубы клацают хлопают крылья рёв и клёкот

ни отползти ни отлететь — сцепились в клубок неразлучный

 

почему ты дрожишь, милая? потому что нет мне покоя:

днём и ночью то перья собрать то шерсть подмести то прикрикнуть

то одну сторону подбодрить то другую утешить

где устойчивость, тишина, распорядок привычный? —

это жизнь, детка, далеко тебе до успенья

 

ничего не делай — смотри, как пыль оседает,

свет рассеивает тьму и в городьбу знаний, страхов нагроможденье,

на твари телесной, покорной, дух небесный въезжает, смеётся —

и уже человек идёт по улице, отчасти парит, горит как лампочка,

цепь замкнувший в себе, единый,

умиротворённый

 

 

*  *  *

 

Бесплатно мою полы в комнатах анонимных неудачников в память о Марине,

Стою в бесконечной очереди за божьей милостью в память об Анне,

На остафьевском чердаке всматриваюсь в пустую раму в память о Владиславе,

Забываю слова, забываю слова в память об Осипе.

 

Помоги мне, Господи, в это бесполое, рыхлое, палёное время,

Очертания не растерять, не рассыпаться на детальки, подробности, сущности.

Фрагментарен (слово-то какое громоздкое) мир осязаемый,

И непонятно стало где начало конца, где конец начала, где средоточие.

 

Только и есть — с предвесенним светом оконце, да луч высвечивающий,

Стоящих по обе руки, тех, кто словом горел, был пищей кровавой, тонул в безразличии,

Всех повелителей земшара, властителей вселенной, пророков, блаженных,

Умерших на чужбине, заблудившихся в небе, залюбленных родиной

 

 

*  *  *

 

Встану ли утром — серое небо.

Встану в другое — солнце в лазури.

Выйду — дорога лежит прямая.

Выйду и всюду болотные топи.

Кто милосердствует и долготерпит?

 

Боже, включи мне свой навигатор:

Вправо ли путь мой светлой поляной,

Влево ль долиною смертной тени,

Не оставляй же меня на погибель,

Рцы в вышине — маршрут перестроен.

 

Господи, всё это мясо и кости,

Волосы, сухожилия, ногти,

Кожа, кишки, кровеносные русла,

Вместе собрались и вновь распадутся

После, а нынче всецело влекомы

 

Внутренним двигателем сгоранья,

Жаром, огнём, неизученной силой,

Чтобы добраться до назначенья,

Чтобы ворваться сигналя, ликуя

И управляя, и не управляя

 

  

*  *  *

 

Милый мой дружочек выдь на бережочек

видишь из заката вытекла река 

там же по другому берегу до дому

к солнцу огневому шла я и рекла

 

голосом обычным но косноязычно

словно не владея новым языком

ангельским наречьем немоты предтечей

оголённым смыслом горловым комком

 

ничего не надо только мне и надо

чтоб две ручки к сердцу и всю жизнь во сне

но кому-то надо чтоб идя к закату

человек сгорая воскресал в огне