ХВ

окна как трилобиты

то есть окаменелости их

были нами открыты

 

не буквально не сами —

отпечаток щеки на стекле

соответствуют их описанию

 

 

Был, был рай на Земле, бесконечное время назад процвел и облетел. Что и зафиксировано. Подобно надземным толчкам высокой амплитуды. Подобно реликтовому излучению. Ученые нарекли его Вендской биотой. Хищников не существовало, и все жили, любили и растворялись естественным путем. Впрочем, и следов жизнедеятельности практически не оставляли.

Плавали, слоились. Имели структуру тела, напоминающую стеганые одеяла или надувные матрасы: тело как бы состояло из отдельных курительных трубок, лежащих параллельно друг другу и образующих плоский слой. Обычно трубки отходили в обе стороны от центральной оси тела, при этом часто ветвились. На концах трубки бывали закрыты или открыты; в последнем случае они, очевидно, были заполнены окружающей действительностью.

И вот произошел бунт — бунт плоти, бунт несуществующего еще желудка — возник первый хищник. Для этого ему понадобилось стать умнее (и бессердечнее) других. Разум продвинул его по эволюционной лестнице, жестокосердие отбросило все царство из рая. И что лучше — бог весть.

Сейчас это уже не так важно, как пронзительно, но

параллельно с биотой развивались обэриуты

(странные существа, лишенные чувства минуты).

 

Далее речь пойдет об этом подцарстве — Введенской обэриуте.

 

Определить место обэриуты в эволюции до сих пор точно не удалось. Более того, в научном сообществе нет консенсуса касательно того, были ли эти существа животными (спойлер — не были).

 

Многие введенские ископаемые

имеют бесспорные следы высшего образования

(известняковые или сланцевые отложения,

знаки волновой ряби,

следы волочения (течениями)).

 

 

Яркий представитель Введенской обэриуты — «чинарь-взиральник» — не сохранившийся до наших дней вид анонимного обитателя живой природы, назовем его Х.

Основная функция взиральника — наблюдение за облаками. Чинарь мог веками рассматривать вблизи их окаменелости. Х. знал облака как жертв круговорота воды в природе. Это были первые живые организмы с театрализованным наружным скелетом, предназначенным для защиты. Так называемые рифмообразующие клаудины.

Х. так и звал облака — клаудинами.

Однажды он заметил интересную особенность. В некоторых местах окаменелых клаудин имелись отверстия диаметром до 9 мм, оставленные неизвестными хищниками. Некоторые клаудины были повреждены несколько раз, что говорило об их способности отражать атаки (хищники повторно не атакуют пустые раковины). Очень схожие с клаудинами ископаемые дожди, найденные в тех же захоронениях, вообще не содержали отверстий. Такая избирательность могла бы свидетельствовать о существовании специализации жертв в ответ на хищничество, — подумал было чинарь, но тут же юркнул в свою раковину, не желая испытывать судьбу…

 

ОБСТАНОВОЧКА

 

— Не веришь, сучий потрох? Мне, моряку торгового флота? 

— Десять не сможешь.

— Да ты еще штаны за партой протирал, когда я этой науке на камбузе у нашего боцмана обучался. Такой Отжегов был…

— Кто?

— Словарь.

— Десять не осилишь.

— Спорим на бутылку.

— Спорим.

— Коньяку.

— Эх ты, рожа, давай.

— Ну… — Спорщик набирает полную грудь воздуха: — Засекайте, мазуты.

Это сосед дядя Коля (бывший моряк торгового флота) клянется, божится и спорит (на бутылку коньяка), что может без перерыва десять минут материться и ни разу не повториться...

На восьмой минуте сдается.

Но бутылку коньяка забирает.

 

Дослушав псалмопевца, Х. выходит из подъезда дома номер 7 в солнечный день и натыкается на пеленающую ребенка бабу.

Окна отражают дворовые деревья всеми стеклами сразу.

Голубые языки пламени бегут по улице. Пионэры.

— Чхи!

На лавочке млеет деревенская старушка:

— Который час, милок?

— Третий.

— Чхи, — изо рта вываливаются зубы. Бабушка принимается методично засовывать их на место.

Пожарная машина тихо катится по переулку.

Обездвижив ребенка, баба кричит куда-то в стену дома:

— Нюр!

В окне мужик показывает ей кулак.

 

Голуби кружат над домами.

Турман делает кувырок, чтобы сбросить с себя путы пространства — сетку координат.

Воспользовавшись моментом, сверток крутится на лавке и, как полешко, тюкается о землю.

— Ах ты, господи.

Впрочем, даже не пикнул.

— Вот лихожопый.

 

ТЕАТР

 

Х. опаздывает. Его влечет великая сила искусства!

О, театр!

В театре ждет Режиссер. Х. сообщил о великом проекте. Спектакль века. И Режиссер ждет.

Точит зуб удаленной мудрости на условно съедобный гриб.

— Ну давайте, Х., попробуйте меня удивить!

— Прикажите чаю, и за дело!

Отхлебнув из чашки с отбитым краешком и закусив баранкой:

— Представьте зрительный зал. Впрочем, чего представлять, когда мы в нем. Открывается занавес. Ну ладно — он открыт. Но вообразите — открывается, и напротив зрительских кресел на сцене — зеркально стоят поднимающиеся, как в аудитории, — точно такие же кресла — гамбсовские стулья Ильфа и Петрова. В зале заняты только 12 мест — согласно проданным билетам. Их вообще поступает в продажу дюжина. А на сцене отражают занятые места — наши актеры.

— Нда. Только какой же доход с 12 билетов?

— На вес золота. Зритель будет гоняться за ними, а счастливчики благословлять день покупки.

— Ну-с, продолжайте. Я весь вынимание.

— Да. Но. Хорошо… Я дальше пока только приблизительно…

— Как же так, милейший? Это всё?

— Это гениальное вступление — почти как концовка Ревизора.

— Ну, знаете ли. Ммм. Постойте. Хорошо. Работаю за вас. Что, если актеры играют зрителей, постепенно ими становясь? А? Каково? Прочитав психологические портреты подопечных, они живут на сцене за них и совершают поступки, о которых прототипы и подумать бы не могли.

Х. стоит. Х. считает, что достаточно открытого им занавеса и немой сцены:

— Тогда, может, так: Занавес закрыт, выходит маленькая девочка: «Папа просил передать вам всем, что театр закрывается…»

— Послушайте, любезный, если честно, нас всех уже тошнит от вашей клоунады. Это не цирк. А театр. Здесь играют спектакли и ставят жизнь, а не наоборот.

 

Х. на улице. Улыбается. Чаю-то напился.

 

ОПТИЧЕСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ

 

Грек по фамилии Папамихаил везет на подводе груду мебели.

 

Х. смотрит на медленно вращающиеся в обратную сторону спицы телеги и понимает, что это не обман зрения. Иллюзия — сама движущаяся телега. Такая же, как тянущиеся к солнцу листья, трава, вранье. На самом деле Земля медленно сдает задом и создает впечатление, что все растет, развивается и движется вперед.

 

ЛОШАДЬ

 

Лошадь дергается, связанная между собой кухонная мебель кренится и с грохотом рушится набок.

— Вот вывожу, — небольно хлестанув животинку, оправдывается грек перед зеваками. — Врач, хирург отличный, ну, пил, само собой. Острый приступ этой… желудочной железки…

— Поджелудочной железы.

— Ее. А там, говорят, голову сносит. Ну, он и поехал в этот, как его…

— Турин?

— Зачем? В Малый Ярославец. Причем никто не допетривает — почто туда. Ни родственников, ни друзей. Ну там, натурально, под поезд и бросился.

— Не ходяй дядя в Малый Ярославец.

— Надо бы лошадь допросить.

— Не волнуйся, допросят.

 

3

 

Еще один представитель подцарства — «чинарь авторитет бессмыслицы» — назовем его для краткости В.

 

Его ископаемое представляет собой

шарообразные образования из разного числа клеток

(обычно это степени двойки),

без полости внутри,

часто с остатками тонкой неклеточной плёнки (рукописей)

окружающей многоклеточные шарики.

 

Структура головного щита у В. еще не окрепла, потому он записывал растения как слова.

Вместе с несколькими сложнейшими введенскую обэриуту выделяют в особую ветвь эволюции.

Жизнедеятельность чинарей была связана с описыванием среды их обитания, потому и существовать они могли только в письменной форме.

 

РЕКЛАМА 90-х

 

В. пишет рекламные объявления и расклеивает в воздухе правды с целью привлечь возможных заказчиков. Порою это заходит далеко.

 

Раскидать дерьма подводу

буржуинам в номера —

вам пора и вам пора

с Вентиляторным заводом заключать договора!

 

Или лучше так?

 

А у нас того народу

как коровьего добра:

вам пора и вам пора

с Вентиляторным заводом заключать договора!

 

Но деньги нужны. На одно молчание не проживешь.

Тогда В. выходит из дома и смеется в полный голос. На полный голос слетаются с окрестных дворов серогрудые рубли, зимующие на родине и голодающие вполоборота.

 

Любимое занятие — подсматривать за старым чистильщиком, похожим на джинна из сказки.

Однажды сириец срифмовал любовь и обувь, и с той поры каждый ищет свою пару.

Сегодня суфий подкармливает голубков дырявыми сапогами, и у В. возникает идея еще одной рекламной кампании.

 

ПУШКИН

 

Комсомольцы катят по переулку агиттрибуну в виде парохода с русскими классиками, среди которых хорошо узнаваемы только Лев Николаевич и высокорослый Пушкин.

 

Пушкин:

 

В одиннадцать в одиннадцать в одиннадцать часов

придут сюда одиннадцать сатиновых бойцов,

 

им нет еще двенадцати, всю жизнь на полный круг

одиннадцати нациям не доставало рук,

 

десяток отутюженных со стрелками не нас

апостольскую дюжину перевели на час

 

назад — но сила действия бездействию равна,

когда теряет девственность великая страна!

 

Толстой:

— Сила действия равняется напра-налево!

— Уряяя! — откликаются комсомольцы.

Ограждение не выдерживает, Пушкин с Толстым сыплются на мостовую.

 

ПЛАЗМА

 

Кто-то хватает В. за рукав.

— Есть выход, молодой человек. Это потрясающе. Плазма и только плазма. И кто его обнаружил? Ха. Свет не видывал еще такого открытия.

Старик в грязной манишке под рваной жилеткой.

— Михаил Самуэльевич?

— Почему? Семен Израилевич. Жутковский. — Старик задумался, точно сходу влетел в фонарный столб, но быстро нашел ускользнувшую нить.

— А я вам говорю, плазма. И только плазма. Высокотемпературная программируемая плазма.

— Вы, собственно, о чем?

— А как еще? Метальчики-то — фьють — в газ рассеются.

Старик сильнее сжал локоть В. и приблизился к уху:

— Как они думают исследовать солнце?

— Даже не знаю.

— Ну вот. Хе-хе. Живем тут, понимаешь, под солнцем, а понятия не имеем. И все у нас так. Никакой коммунизм не построим…

В. оглянулся.

— Никакого коммунизма нам не светит, потому как о главном забыли…

Многозначительная пауза.

— Солнце это же не ядрица. Его с водой не съешь. Тут подход нужен. А кто нашел? Жутковский нашел. Вот скажите мне, вода запоминает информацию? Только не смотрите на меня так, будто у вас вместо мозгов — водица. Хотя и это было бы не столь страшно. Ибо вода является носителем информации. И я задумался. А что если высокотемпературная плазма также программируется? И что вы думаете?

— Думаю.

— Именно. Теперь мы можем запустить к солнцу зонд программируемой втп, и он вернется к нам с определенной информацией.

— Подождите, подождите. Но, насколько я знаю, Ренато Донати только недавно достиг потолка в 15 км. Далековато до солнца.

— А вы скептик. Нельзя так в вашем возрасте, молодой человек.  Где комсомольский задор, где юношеский максимализм? Взвейтесь кострами!

— Стараюсь.

— Верьте старику — в каких-то десять лет советские старостаты облетят всю солнечную систему.

 

Смеркается.

Сгущаются тучи.

Капли — молочные зубы дождя, выпадающие каждую ночь.

В. возвращается в темную комнату.

 

Во тьме глаза не устают,

а поутру их зубы

отбеливает Lucalut…

 

 

Чинари (сhinaria insolitum) и Инарии (inaria vulgaris)

(первые хищники и их жертвы)

 

К несчастью, поблизости вязали путы неразумные ОГПуты — ископаемые, подобные инарии. Inaria vulgaris в отличие от чинарей (Сhinaria insolitum) сохраняются в толще слоёв грунта и напоминают мешки, наполненные грязью.

В записях В. находится редкое упоминание о них:

«Мы обнаружили маленькие

„грязевые шарики”, которые, как мы полагаем,

являются громиидами —

загадочными одноклеточными организмами,

заключенными в сферы из грязи»

 

И гром грянул.

 

ОГПУ vs ОБЭРИУ

 

Если я не открою алхимический способ превращения этой грязи в золото — я пропал. Сказал Ницше и пропал.

Механизм одомашнивания хищников задумал О., который лежал перед чинарями как убитое время.

— Им надо того, — проговорил О. и подошел к окну. — Устроить обогащение.

— Здорово. А то они недостаточно экспроприировали…

— Вы не поняли. Были мы как-то с принцессой в Зоопарке. Хищникам просто бросить кусок мяса — им неинтересно. Важно его добыть из какого-нибудь труднодоступного места. Это, собственно, и называется обогащением.

— И как это будет выглядеть?

— Я дал идею. Думайте.

— Это то же самое, что победить смерть.

— Верно! Победить смерть. И передать нашу победу людям, как веселую болезнь.

— А любовь?

— Любовь — пройденный этап. Нужно найти свой способ.

 

Настольная лапа сжимает газетный свиток. С одной стороны — световой конус, с другой — теневая экономия.

 

Вечереет. Х. играет на фисгармонии^[1].

Играет ноты, но если их расшифровать, получится примерно следующее:

 

Жизнь всего лишь рассекатель смерти.

Жизнь превращает мощный поток — в сдержанный.

Жертва есть великий преобразователь.

Концентрированное жесткое излучение смерти превращается в облегченную мягкую энергию жизни, растиражированную, как постер рафаэлевой мадонны.

Смерть порождает жизнь — жизнь рассеивает смерть.

Возможно смерть — то же самое для жизни, что напор воды для Днепрогэс.

 

В. сидит в дырявом кресле, штопая его своим телом.

— Пилата звали Марина.

— Ну да — Понтий, легко читаемый каламбур. Впрочем, нас будут мучать бездарности!

— Может, еще попадутся одаренные в своем ремесле?

 

Х. похож на опенок:

— Нужен усмешнитель. Как у клоунов — идиотский аксессуар.

Всё, где бы он ни появился, становится пнем.

— Округлить речь до цирка.

— Но за каждым словом стоит свой похоронный оркестр.

— И пусть стоит. Сделаем цирковой похоронный оркестр.

 

Над утренним городом колыхается на дюжине аэростатов огромный портрет Ежова. Х. идет, задумчиво разглядывая гекатомбы дымящихся фабричных труб и адское полотнище. Впрочем, улыбается и начинает наборматывать что-то, вроде… а ежик от части идет по дороге…

 

Вываливающиеся старухи Васи Бородина.

 

…есть все основания полагать, что молодая кровь, с её материалами, взятыми из молодых тканей, способна помочь стареющему организму в его борьбе по тем линиям, по которым он уже терпит поражения, т. е., по которым он именно «стареется».

— А. А. Богданов Очерки организационной науки

 

Ох, как нужна им молодая кровь!

Аресты, как водится, производятся ночью. Когда ни черта не видно.

Просыпаются от беспозвоночного стука.

Ископаемые (из своих постелей) чинари выглядят плохо.

Хищник научился причинять жертве невыносимую боль без нанесения смертельного укола.

Мучитель накидывается на жертву с холодным расчетом энтомолога.

Сразу после размачивания бабочку накалывают на энтомологическую булавку, которую строго вертикально вводят в середину груди. Над бабочкой среднего размера должна выступать примерно треть булавки. Если же эта часть будет меньше, бабочку легко повредить, взявшись за булавку.

Потому накалывали только две третьих.

Били чинарей, кололи, мучили. Старили их до окаменелостей. Заставляли издавать звуки. Чинари же, как известно, слабеют без писания.

 

Инарий Б. следовал по особо важным делам. Его так и называли — следователь по особо важным делам.

 

ДОПРОС СЕРОБУРМАЛИНОВЫЙ

 

— На вечере у Х. вы утверждали следующее: «лучше заснуть в очках и видеть сны с увеличением». Стало быть, с увеличением. Где логика?

— Просто лень очки снимать.

— Может, вы просто не желаете видеть советской действительности?

— Во сне?

— А если я вам скажу, что очки у вас на резинке и пришпилены на английскую булавку? И будет логичным сделать вывод, что вы английский шпион?

— Я отвечу, что у вас какая-то странная логика, сэр.

Удар по ребрам.

— Смешно ему.

Еще удар.

— Это логично?

— В вашем случае, да.

— Хорошо. Докажи мне обратное.

В. долго смотрит на мучителя, насколько тот искренен.

— Что, по-вашему, есть капля?

— Ну как… — Руки в замке. — Сфера, вытянутая сфера.

— Это сфера ее деятельности, это понятно. Но истина капли — это Крест. Христос, распятый в капле, исчерпывает мучения…

— Какой Христос? Ты где вообще находишься? Ты в эсесере. Религия — опиум.

— И все-таки, капля стекает крестом. Да и закончим на том.

— Да как же? — следователю надо разговорить обвиняемого.

Х. рисует размозженную каплю.

— Допустим, она разбивается крестом. Но здесь только три луча.

— Естественно. Это и есть настоящий рабочий Крест, табуретка с отломанной в процессе эксплуатации ножкой. Не выставочный экземпляр, а самый что ни на есть рабочий.

Комната напоминает застегнутую гимнастерку.

— Нонсенс. Отставить. Пойдем с другого конца. Любимый цвет?

— Посмотрите на окна. Что у вас на окнах?

— Что-что? Решетки.

— Не совсем так.

— Да как? Ты мне голову сломаешь.

— Смотрите — это какие-то черные полоски в синем небе. Голубой цвет теплее черного, стало быть, он нам ближе. Значит, небо, оно на переднем плане, а черные полоски за ним — это дальний космос — холодный, но дальний. Это не решетки, а струны.

— Уф.

— Серобурмалиновый.

— Что?

— Любимый цвет. В крапинку. Цвет жизни.

— Цвет крови. Это хорошо.

 

Инарий крутит телефонный диск — зрачки Х. вращаются синхронно. Следователю отвечают — на проводе. На линии чинаря — межпозвоночные диски совпадают — сплошные гудки.

— Есть.

Следователь возвращается к табурету.

— Готов ли ты дать свою кровь в общечеловеческий котел? Хочешь ли помочь рабочему классу обрести всеобщее бессмертие?

— И что я должен отвечать? Капля крови — шар, выдохнутый лучшим стеклодувом. Бог оставил в ней частицу своего дыхания. Как я могу делиться не совсем своим?

— Урод.

Бьет в лицо кулаком.

— Уведите!

Дверь мечтает стать бабочкой — просто взять и взлететь.

 

В КРАПИНКУ

 

Пиши:

«По отпечаткам мы видим крайне уставшего чинаря, сломленного и устаревшего.

Впрочем,

наиболее сложные дискообразные

обладают удивительной трёхлучевой симметрией,

крайне редкой у животных последующих эпох», —

 

диктует хищник секретарше — выделяет секрет.

 

И лежащий в перламутровой крови карцера В. неожиданно осознает через вязкую сукровицу смерти…

— аб… чистейший адсорбент... чему под силу… эту кожную логику… исчезновения, — шепчет умирающий чинарь, но разбитые губы не ввязываются в слова, как не вяжется его чистосердечное с будущим признанием.

 

В ту страшную ночь из окон выпадали не только старухи, но и будущие поэты. Эта ночь будет длиться вечно, хотя закончилась утром.

 

КЕМБЫТИЕ

 

взрыв

 

Важнейшим фактором кембытского взрыва была так называемая скелетная (тетрадная, книжная) революция (Серая тетрадь) — появление у организмов экзоскелета (суперобложки), что во многом связано с фиксацией нового типа отношений в природе: «хищник — жертва» (к примеру, чинарь обыкновенный писал либо на отдельных листах и листочках бумаги гладкой, или вырванных из гроссбуха или из блокнота, или тетрадных, или на обороте кладбищенских бланков, счетов «прачешного заведения», таблиц крепежных деталей и точечных винтов, обороте печатных нот, страничках из блокнота сотрудника журнала «Гигиена и здоровье рабочей и крестьянской семьи» и т. п.).

 

Первые живые организмы с театрализованным наружным скелетом, предназначенным для защиты — рифмообразующие клаудины, наблюдал еще чинарь -взиральник.

 

Однако в кембытии эти новые принципы взаимоотношений между живыми распространяются повсеместно, на их основе начинают строиться все основные экосистемы. В результате начинается новый виток эволюции, связанный с выработкой приспособлений к хищничеству и защите от хищников. В частности, значительное развитие получают органы чувств — у многих живых появляются довольно совершенные глаза и мозг.

 

Считалось, что все современные типы словесного царства возникли на границе кембытия почти внезапно, не будучи потомками ранее существовавшей литературной фауны.

Но если записи В. были во многом утрачены, как фрагменты тканей, то ископаемый архив Х. чудесным образом сохранился и послужил отправной точкой для возникновения трилобитов.

 

Трилобит — трехдольник, специальный поэтический размер, рожденный чинарями, помещенный в Серую тетрадь (облеченный в экзоскелет), имеющий развитые навыки маскировки — как эволюционный ответ на хищничество огэпэуты.

 

Литературная форма трилобитов несёт свидетельства приспособленности к придонному образу жизни: мощный панцирь (экзоскелет), уплощенность, гиперглаза на верхней детской стороне, расположение страха на брюшной стороне жизни.

 

Безусловной же и исключительной заслугой Введенской обэриуты является неприспособленность и не приспособляемость к внешним условиям. Она не меняла способ существования, а извиняла действительность. Описав мир адсурдом, вписав его в абсурд, чинари создали среду обитания, в которой хищник пожирал себя сам.

 

АДСОРБЦИЯ

 

Тюремная больница. Х. погибает от голода. Не принимая пищи, он, некоторым образом, не дает себя сожрать.

Дыхание не ложится на стекла, а скатывается в бессилии поверхностного растяжения.

Чинарь-взиральник поднимает голову и произносит в гулкие пустые своды Крестов:

«В оригинале фраза В. звучала как „Абсурд — чистейший ад сорбент”».

Смерть обесценилась в этом безумии. Обсценная логика ее не работает. Смерть издергана абсурдом. Она стала какой-то ненужной, что ли, виноватой. Сплошной нонсенс и бессмыслица траура».

 

Потолок молчит. Впрочем, взиральник видит сквозь многотонную перегородку бегущие по небу вечные клаудины.

«Жизнь сделалась старше смерти. Абсурдная жизнь страшнее логичной кончины. И смерть неожиданно выступает на стороне людей. С некоторого момента НЕБЫТИЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ ПОДСОЗНАНИЕ».

 

У Х. молочные зубы. Настолько бледно-молочные, что они выпадают каждую ночь, и сокамерники умели мастерить из них альчики. Резцов, клыков и коренных Х. не имеет, а только мягкие отравоядные зубы, предназначенные для отказа от пищи.

 

КАПЛЯ КРОВИ

 

Перенеся абсурд жизни в плоскость литературы, чинари смогли добиться объема. При пересечении с петлей смерти, плоскость литературы дала трехмерное изображение — каплю. Литература вынула каплю из петли.

 

 

ЭПИЛОГ

 

Следователь по особо важным делам Инарий Б. приходит домой и обнаруживает девятилетнюю дочь Клавдию, подбирающую мелодию на фисгармонии.

Около недели он не может есть. Еще недавно крепкие бревенчатые зубы его сгнили и расшатались. То и дело товарищ выковыривает кусочки гниющей плоти, хотя несколько дней старается вообще ничего не есть.

— Папа, гляди, какие слова волшебные:

«А кошка отчасти идет по дороге,

   Отчасти по воздуху плавно летит!»^[2]

 

И тут он должен бы понять, что стряслось. Капля крови как ложка дегтя. Задуматься и догадаться, что жертва победила, и в крови его потомков теперь ее пасхальный яд, который будет и впредь разлагать неокрепшие каменные сердца.

Клавдия — клаудина — клоунада — книга ВБ «Клауд найн».

 

Но он не поймет. Почувствует только тупую боль. Достанет из памяти странного сумасшедшего, а скорее косящего под безумца чудика. Припомнит, пожалуй, даже и строки, ведь не зря же он — с его фотографической памятью — шил ему дело. Копал личное белье бедолаги.

Плюнет и пройдет в кухню, схватит жену за задницу и опрокинет стопарь перед невозможным ужином (ужасом).

 

Впрочем, мы уже знаем, что с некоторых пор небытие определяет подсознание.