«Июльский дождь» Марлена Хуциева

«Застава Ильича» (1964) и «Июльский дождь» (1966) — во многих аспектах сходные, но вместе с тем разительно отличающиеся фильмы. Особенно это удивительно с учетом минимального промежутка между этими картинами Хуциева.

В «Заставе Ильича» наряду с поиском героев ответа на вопрос «как жить?» выделяется доминанта политического и общественного. Это и идущий сквозь года под музыку «Интернационала» красный патруль-караул, и финал со сменой караула на фоне крупной надписи «ЛЕНИН» на Мавзолее, и последовавшая после «тоста за картошку» торжественная реплика: «Я серьезно отношусь к Революции, к песне „Интернационал”, к 37 году, к Войне, к солдатам». Это и шестидесятнический диссидентский дискурс: помимо знаменитого фрагмента поэтических чтений в Политехническом музее и эпизода с настойчивым предложением начальника стать стукачом, к нему относятся как бы проходные реплики типа: «лифт, конечно, у нас, как всегда, не работает»; «а скажут удрала с демонстрации»; «тряпки иностранные тоже отчасти продают», — а также огромные лужи; переполненный автобус с ворчащими пассажирами; отсутствие жилплощади для молодых (но уже вовсе не юных) влюбленных; зарплату сын отдает еще далеко не старой, здоровой матери (она говорит, что эти деньги «пустит по хозяйству», что хорошо бы «туфли к зиме купить, и Сережка без костюма», хватит ли зарплаты на эти нужды — не сообщается). При этом среди завершающих слов фильма: «Мы живем здесь, и нигде бы больше жить не смогли»^[1].

А как в «Июльском дожде»? Совсем иначе. Судя по картинке, Москва — это какой-то Париж. Лучше Парижа. Магия города. Прекрасна инфраструктура. Замечательно развит общественный транспорт. Уходит один троллейбус, тут же подходит другой. Нет никаких проблем взять такси: можно по телефону, можно на стоянке. Никаких луж. Посмотрим шире. Отлично работает междугородняя связь. Отпуск легко доступен, более того, его совсем не обязательно планировать: внезапно съездить на море можно и в разгар бархатного сезона. Свою зарплату Лена матери не приносит, а, когда умирает отец, финансовая тема (на что они будут теперь жить) даже не возникает. На пикник приезжают на машинах. Это не означает, что общественного в фильме нет вообще: линия Володи и его институтских коллег дана в контексте проблемы, будет ли (первым) автором доклада, написанного Лёвой и Володей, их начальник — Шаповалов. Однако нельзя сказать, что эта проблема присуща именно советскому строю; она достаточно универсальна для научного сообщества в целом и вполне могла иметь место в любой капиталистической стране. Да, в фильме есть намеки на темные стороны советского строя («Он днем пишет картины в духе академии: „Комбайны вышли в поле”…» и т. д.), но они оказываются далеко на заднем плане. Потому что все это общественно-политическое совершенно неактуально для Лены (характерно, что ближе к концу фильма показано, как она буднично работает простым агитатором в простом советском доме и не испытывает по этому поводу никакого недовольства, сарказма и прочего). Кинокартина, кажется, снята так, что происходящее зритель видит фактически ее глазами^[2] (среди прочего отметим, что в начале фильма Лена оборачивается к зрителю шесть раз). Так что же тогда на главном плане?

«Июльский дождь» в очень большой степени — вневременной фильм. Вероятно, чтобы приблизиться к его сути, надо отвлечься от разнообразных контекстов и обратить все внимание на коллизию Лены.

Что волнует Лену? В чем источник того напряжения, которое зритель отчетливо ощущает? Ответ можно найти в характере ее взаимоотношений с тремя мужчинами: Володей, Женей, Аликом.

Здесь надо не попасть в ловушку. В происходящем можно неосторожно увидеть малоприятную участь женщины, окруженной недостаточно нравственными, недостаточно решительными мужчинами: один не особо чувствительный и не зовет замуж, другой только звонит, третий меняет женщин как перчатки. Чтобы избежать этой ошибки, анализ лучше начать с конца: с объяснения Лены, почему она за Володю не выйдет. Оснований не доверять Лене нет никаких, на протяжении всего фильма она не врала и даже не подвирала (в отличие от остальных). Может, Лена недовольна «антикоррозийностью» Володи или его поведением в истории с докладом и Шаповаловым? Нет. Лена говорит Володе, что он добрый и не трус. У Лены не только нет банальных претензий (Володя не пьющий, «не бабник», «не лишен чувства юмора»), но и, по большому счету, каких бы то ни было претензий вообще: в этот момент чрезвычайно весомы слова Лены о том, что у Володи «легкий характер». «Я, наверное, никогда не смогу объяснить ей [двоюродной сестре], почему, несмотря на все твои прекрасные качества, я не пойду за тебя замуж». Что же это такое, чего Лена не сможет объяснить сестре? Явно не что-то обычное, в чем мог обвинить Володю поторопившийся зритель. Обратим внимание, Лена говорит, что не сможет объяснить этого сестре, но не говорит, что не может объяснить этого себе… Так все-таки что же это? Подсказка может содержаться в реплике, которую в связи с Володей обронила его коллега (Лёля): «Он держится так, как будто что-то знает, но не говорит». Вероятно, Лену мучает какой-то вопрос. И постепенно она осознает, что и Володя, «несмотря на все свои прекрасные качества», ответа на него дать не может. Осталось понять, что это за вопрос.

Для этого обратимся к телефонным разговорам Лены и Жени. «А вчера я подумала: вот это и есть жизнь, и ничего другого не будет, и это совсем не так плохо, если вдуматься. Правда, Жень? Вы любите свою работу? Я тоже». Лена фактически впрямую задает вопрос: «Что есть жизнь?» «Зачем жить?» Переломным моментом в линии Лены и Жени стал ночной разговор. Женя спрашивает: «Вы можете легко проснуться и прозреть?» Лена, едва проснувшись, недоумевает. И Жене приходится пояснить, начав декламировать:  «…Словесный сор из сердца вытрясть / И жить, не засоряясь впредь…» Режиссер вполне может рассчитывать, что его зритель хорошо помнит одно из самых известных стихотворений Пастернака («Любить иных — тяжелый крест…»), таким образом, он отдельно указывает на контекст вопроса о смысле жизни: «И прелести твоей секрет / Разгадке жизни равносилен» (эти слова не звучат, но и зритель, и Женя без них этого стихотворения не мыслят). Лена хочет повесить трубку, но Женя резко, переходя на «ты», восклицает: «Подожди!» И после говорит: «Мне сегодня исполнилось тридцать лет. Это очень много, если вдуматься». Поведение Лены тоже резко меняется, она уходит в ванную. И теперь уже она, в ответ на реплику Жени, который более не хочет доставлять ей неудобства, произносит: «Нет, говори» (тоже переходя на «ты»). Вдруг Женя что-то понял? Вдруг кто-то наконец скажет ей о том самом?.. Что же говорит Женя: «Я хочу… сделать что-то большое, выше своей судьбы», «чтобы можно было умереть», «мне надоел этот всеобщий треп, когда слова ничего не значат». Нет, это все не то. Женя тоже — не знает. У него у самого одни вопросы. Проблема взаимоотношений Лены и Жени вовсе не в том, что Женя (якобы) нерешительный и только звонит. Вслед за тем ночным звонком Женя звонит настолько быстро, насколько возможно (по межгороду!), чтобы договориться о встрече. Он продолжает обращаться на «ты». Но… Лена вновь перешла на «вы». А потом и Женя — на «вы». «Я вам очень благодарна, хорошо, что вы… сказали мне всё». Она поняла про него то, что ей было надо. Что и Женя в ее проблеме — не поможет…

Символично, на каком фоне происходит этот последний разговор с Женей. Эпизод начался чуть раньше, с разговора Лены с мамой. По радио звучит финал пьесы Чехова «Три сестры». И первое слово… — «зачем». «Зачем здесь на скамье валяется вилка?» Вполне понятно, какие параллели можно провести с вопросом: «Зачем жить?» В начале разговора Лены и Жени по телефону мы продолжаем слышать радио: «Придет время, все узнают, зачем всё это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить... надо работать, только работать!» Эти слова чеховского персонажа (Ирины) прозрачно перекликаются с предыдущими разговорами Лены и Жени: «Вы любите свою работу? Я тоже»; «Спокойно. Я считаю, главное — иметь профессию». Любопытно подметить, что в какой-то момент звук радио пропадает, и мы слышим только голоса Лены и Жени. Но когда Лена возвращается в комнату, текст «Трех сестер» звучит практически с того же самого места, где мы перестали слышать звуки радио. Это нереалистично, но отдельно подчеркивает важность этой чеховской вставки в фильм. Последняя чеховская реплика, которую слышит зритель: «Музыка играет так радостно, так весело, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!»

Отсюда понятно, чем заинтересовал Лену Алик. Он тоже ведет себя так, словно что-то знает. Особенно во время исполнения песен: в эти моменты как бы происходит соприкосновение с другими сферами (особенно в связи с вопросом Лены волнительно звучат слова: «У жизни со смертью еще не окончены счеты свои»; «Куда ж мы уходим, когда над землею бушует весна?»). Впрочем, иллюзии в отношении Алика могут развеяться еще до пикника. Сыгравший Алика Юрий Визбор на втором «сборище друзей» исполняет собственную песню «Спокойно, дружище, спокойно…». Но он меняет в ней слова! «Дружище» в фильме превращается в «товарища», а, например, слова: «качали мы звезды лесные на черных глазищах озер», — заменяются на: «и зябнет походная койка, и черная птица кружит». Должен быть мрак. «С тех пор я не люблю запах сирени. А заодно и черемухи». Лена про Алика тоже поняла все, что ей надо. Поэтому на пикнике у нее к нему только одна просьба: «Вы могли бы сегодня не петь?» Лена не хочет, чтобы Алик ее лишний раз дразнил, словно он что-то знает. Не знает. (Хоть ему бы Лена, судя по всему, про Володю и чего ей в нем не хватает, объяснить смогла.)

Но насколько актуален этот экзистенциальный вопрос? Примерно в середине фильма есть момент, когда резко останавливается музыка. Это смерть.  У Лены умирает отец. Вопрос Лены обостряется еще сильнее. Ответов ей никто не дал. Может, что-то придумала сама Лена? Пожалуй, кроме фразы: «...это и есть жизнь, и ничего другого не будет, и это совсем не так плохо», — которая фактически сводится к уже цитированным словам чеховских героинь: «...надо жить!»^[3], — Лена ничего придумать (или найти) не смогла. Ей остается только констатировать: «В понедельник я поздно на работе, вторник — бассейн… среда — собрание, в четверг… театр — вот и вся неделя». Вероятно, она чувствует необходимость продолжить поиски. Поэтому неудивительна ее реплика, обращенная к Володе: «А что если я захочу сохранить независимость?»

Раз у героев ответа нет, возможно, он есть у режиссера? Как ни странно, какой-то — есть. Разгадка дана в самом начале. В первом кадре. Еще до музыки и титров. Зрителю показывают фрагмент картины Андреа Мантеньи «Святое Семейство». Потом мы увидим эту репродукцию в комнате у Лены, узнаем, что героиня работает в типографии, где их печатают. Демонстрация фрагментов живописи рубежа XV — XVI веков прерывает начало фильма еще несколько раз. Что означает эта отгадка? Неизвестно. Может, закодирована вечность, может, искусство, может, религия (особенно выделяется «Мадонна Литта» Леонардо да Винчи, отметим и фрагмент фрески из цикла Пьеро делла Франчески «История Животворящего Креста»; впрочем, с учетом того, какой период живописи выбран, обилие религиозных сюжетов неудивительно). Ответ на вопрос о смысле жизни можно найти в каждой из этих категорий.

Возможно, отгадка содержится и в названии фильма (что само по себе довольно ожидаемо). Володя в своем докладе говорит о проблеме пресной воды. Юмор в том, что именно в момент диктовки Володя поливает цветы водой из чайника, из которого сразу после полива отпивает глоток. Много Володе не нужно (один глоток). Они собрались сложными ухищрениями перерабатывать морскую воду в пресную, а воды в действительности — сколько угодно. «Июльский дождь»… Она — с неба… Воды столько, что герои не хотят идти по улицам, они дождь — пережидают. Лена решается пойти, но при этом пользуется Жениной курткой, которая («по идее») не промокает. Если предполагать в живописи отсылку к вечности, а в воде — к жизни, то все перечисленное получает достаточно ясную аллегорическую интерпретацию. В таком случае любопытно отметить, что, когда Володя оказывается для Лены негодным, они оказываются возле негодной (соленой) воды (эпизод на пляже).

В фильме немало рефренов. Движение на улице; ряд троллейбусов; ряд подъезжающих к посольству машин; ряд киноафиш; ряд мадонн и других шедевров живописи, выходящих из конвейера. Все это тоже может работать на главную идею фильма. За многочисленными деталями можно не увидеть главного. «Типичная отцовская манера включить радио и заткнуть уши» (говорит Лене мать). Лена отчаянно ищет разрешение своего вопроса, при этом не замечая, как буквально под ее носом, на работе, поток мадонн дает ей ответ (еще раз вспомним первый кадр фильма, который есть все основания воспринимать как режиссерскую отгадку). И именно в этот момент Лена отчетливо ловит взгляд зрителя и несколько секунд смотрит ему в глаза задумчиво, озабоченно. Словно стремясь получить ответ на свой вопрос и у него. Мироздание оставляет ключи. Но надо научиться (или уметь) видеть в «равновесии» «небольшую погрешность». Вот по Москве едут тысячи машин. Но в одной из них — лошади… Вот Лена идет среди дюжины киноафиш. Эти фильмы давно канули в Лету, но, вероятно, мало вдохновляли кого бы то ни было и в момент их выхода. Однако среди них есть одна жемчужина — «Загадочный пассажир» (оригинальное название «Поезд») Ежи Кавалеровича. Разумеется, нельзя не отметить сильнейшую позицию встречи ветеранов на 9 мая. Момент, когда Алик оживает. Тогда они не маялись, смысл видели, а дорога к смерти была максимально короткой. Но это, конечно, не выход и уже, видимо, прошлое.

На что может надеяться автор? Пожалуй, только на то, что его произведение тоже попадет в эту «небольшую погрешность»…