* * *
Сидим у костра,
прислонясь спиной к темноте,
смотрим на пламя, как в бездну.
Ничто так не являет образа будущего,
как огонь во мраке.
Традиционный сбор
Шумная встреча,
те же лица,
но старше лет этак на тридцать пять…
Вот эта, помню,
нравилась мне,
точнее,
хотелось, чтобы она
на меня обратила вниманье,
сегодня мне это кажется
более чем непонятным...
А вон с этим однажды даже поссорился,
хотелось в чём-то его убедить...
Можно было б сейчас доспорить,
но что-то не хочется.
Сколь многого больше не хочется!
Голос сердца
Моё сердце живёт уже 80 лет.
Никогда не видел его,
того,
которому не прикажешь,
никогда не слышал его,
того,
к которому якобы
стоит прислушиваться
порой.
* * *
Я сказал тебе:
«Наши деревья стареют,
давай посадим ещё одно,
грушу иль вишню,
а может быть даже персик...»
Ты отвечала с улыбкой:
«Порою ты забываешь,
какие твои лета, —
не исключено, не успеешь
вкусить от его плодов...»
Пришлось звать на помощь Лютера:
Даже если б я знал,
что завтра конец света,
я бы ещё сегодня
яблоньку посадил.
Убедил ли тебя мудрый Мартин,
этого я не знаю.
Но теперь ты в раздумье молчала.
Улыбаться был мой черёд.
Множественное число
Я назвал свою предыдущую книгу
«Формулы счастья».
«Почему не „формула”?» —
спросила меня журналистка.
«Единственное число
допускает,
что ты эту формулу знаешь.
Множественное
позволяет
искать её в вечности
до бесконечности».
* * *
Миле Яниной
Когда-то,
утверждают учёные,
на всём белом свете
не было никого,
кому «медведь на ухо наступил».
Они — побочный продукт эволюции.
Отъявленные пессимисты уверяют,
что, подобно заразе при эпидемии,
люди «без слуха» плодятся с тех пор
в геометрической прогрессии
и что гены их доминантны.
И пока никакой вакцины.
Засуха
Стук вороньева клюва
о водосточную жесть.
Ещё только шесть...
Ей, что долбит по трубе,
как тебе, как и мне, —
любо жить...
Пить!
А не то и ей, вороне,
и нам — труба...
На моём плече твоя голова,
утренней дрёмы сласть,
можно б ещё поспать,
кабы бы не дура эта —
не соображает,
что труба сама ни черта не знает,
что стучать по ней — мало проку,
и надо не к жести взывать,
а к Богу.
Победители и побеждённые
Отсылают к японцам, к немцам,
смакуют как некий курьёз,
что живётся им, пораженцам,
много лучше...
Но коль всерьёз —
век им слышать
«не смей», «не трожь»,
«вынь да положь».
Поверженных пруха —
лукавая ложь.
Лишь победа одна
вольна
знать, чья «правая» сторона
и как применить свободу.
И всегда есть
куда
концы в воду...
* * *
Никто никогда не узнает,
кто виноват
и кто был всему причиной.
Единственно, что возможно —
силой заставить
взять на себя вину.
Устроить версальское «перемирие».
У человека нет времени углубляться.
Не добравшись до правды,
любое дознание
иссякает под хламом догадок.
На её могиле вольготно
только цветам и мифам.
* * *
Я спросил старика: «Ты боишься смерти?»
«Боюсь, — был ответ, — особенно тамошней скуки,
здесь можно её обмануть,
отвлечь,
хотя бы на миг;
или точку поставить, когда захочешь.
Там ты безвластен».
Вальпургиева ночь
В этом городе, где
столько света светило зазря,
где всё в прошлом всегда,
а сегодня и леший невинен,
где средь гула надежд
в шлак спекалась любая заря,
и во имя химер
столько бисера скормлено свиньям, —
ты ещё сохранил человеческий лик,
чистить зубы ещё по утрам не отвык,
дело делать, с продлёнки детей забирать
и «люблю» говорить тебе не забывать...
Как бесстрашно живём мы средь ведьминой мглы,
словно это лишь тени от нас, но не мы —
в полушаге от бездны в предверии новой весны,
что однажды спасительным маем
прольётся во все наши сны.
В ночь с 30 апреля на 1 мая 1979
* * *
Убийцы почили, не понеся наказания.
Нам с тобой не допить этой горечи злое вино.
У помысла мщения
нет семени созидания.
Детей не рождается от него.
* * *
Вернувшись из космоса,
Гагарин доложил,
что не встретил там Бога.
Но они вроде бы
и не договаривались о встрече.
* * *
Смерть
это прежде всего
смерть того,
что могло ещё состояться.
* * *
Застиранная синь неба,
ещё довольно крепкая,
всё никак не износится.
* * *
Каждое новое утро —
отсрочка неотвратимого
в надежде постичь его смысл.
* * *
Там музыка была и были мы,
там царствовала вечность.
И мы останемся,
где музыка была.