Отсутствие параллельных источников информации, возможности их сверки, сравнения и прочих милых и, главное, обязательных радостей любителей ясности и определенности приводит с завидной регулярностью и вполне закономерно к просто анекдотическим результатам. Причем это не только у потомков, а у непосредственных свидетелей и современников событий. Вот, скажем, английский подполковник и депутат парламента от лейбористской партии Джон Уорд, командовавший некогда в охваченной Гражданской войной Сибири британским батальном[1], не сомневался, что однофамилец барона Александра Андреевича Будберга, члена государственного совета и многолетнего главноуправляющего Канцелярией Его Величества императора Николая II, немецкий шпион польских кровей:
«В Новониколаевске командующий союзными силами генерал Жанен освободил из лагерей военнопленных сотни австрийских и немецких поляков, чтобы сформировать из них воинскую часть. Весьма спеша закончить ее создание, он забыл навести справки о прошлом тех офицеров, которых выбрал на роль командиров части. Подобная беззаботность французов привела фактически к тому, что в один прекрасный день русские власти обнаружили одного из своих самых опасных военнопленных, всем хорошо известного германского шпиона, фон Будберга, полноправным командующим этого, как предполагалось, союзнического формирования»[2].
А как было на самом деле? Ну, или по крайней мере как ситуацию видел и комментировал сам командующий союзными силами в Сибири французский генерал Морис Жанен, которого английский подполковник Уорд, вот уже точно анекдот и веселый, упорно именует в своей книге русских воспоминаний Ганеном?[3] Практически канониром[4].
До недавнего времени ответ на этот вопрос, да и десятки других, куда как менее нелепых и смешных, а часто и просто сущностных, трагических и принципиальных, в том числе для поколений нынешних, знали лишь французы да чехи. Читатели оригинальных воспоминаний[5] генерал-майора Пьера Тьебо Шарля Мориса Жанена[6] или же чешских переводов[7] (заметим в скобках, зачастую более полных и, главное, изданных раньше французских вариантов, что неслучайно, но об этом немного позже). И вот почти сто лет спустя после появления на свет первого издания книги о нашей собственной Гражданской (чешский перевод, 1926 год / французский сокращенный, 1933 год) имеет наконец возможность заглянуть в обширные и подробные ежедневные записи командующего союзными силами в Сибири с 1918 по 1920 генерала Жанена и широкая русская публика, традиционно неравнодушная к вопросам и делам своей как «старины глубокой», так и совсем еще недавней истории. И самым серьезным, сущностным и принципиальным, а равно и совершенно уж анекдотическим, смешным или же грустным.
Благодаря совместной работе двух сразу московских издательств, но главное, конечно, большого научного и редакционного коллектива, надо полагать, не один год трудившегося под руководством доктора исторических наук Руслана Григорьевича Гагкуева, в феврале 2024 появился на прилавках российских книжных, как традиционных, так и онлайновых, прекрасный том: Жанен М. С миссией в воюющей России. Моя миссия в Сибири. 1918 — 1920 гг. Воспоминания, дневники, статьи. Вступительная статья, научная редакция, составление и комментарии Р. Г. Гагкуева. М., «Кучково поле Музеон»; Издательский центр «Воевода», 2023. 896 стр. с илл.
Том, включающий не только наиболее важную для генерала по политическим, а равно и глубоко личным соображениям работу о русской Гражданской «Моя миссия в Сибири», но и еще один текст, по воле судьбы ставший в известном смысле вспомогательным по отношению к главному, приквелом, говоря современным языком (в Чехословакии изданный отдельно лишь через пять лет после выхода книги о войне в Сибири, а во Франции и вовсе через восемьдесят два года) — записки о русской армии в годы Первой мировой «С миссией в воюющей России». Все вместе бывшее изначально единым дневником в нескольких частях с продолжением[8]. Рукописью, которую Жанен в переписке со своим товарищем-офицером, другом и литературным наставником, русистом-этнографом Жюлем Легра не просто называет по старой французской писательской традиции «медведем/ours», а с какой-то особой трогательной нежностью «моим медвежонком / mon ourson»[9].
И вот том на русском, который все это опять соединил и упорядочил. Книга не только полиграфически безупречная, прекрасная, красивая (увесистая — в руке приятно подержать), но и в равной степени безукоризненная во всем том, что касается подготовки текста, комментариев, библиографии, дополнительных и связанных с основным корпусом воспоминаний материалов, а так же обширного и исключительного по степени подробности и добросовестности вступительного слова, то есть всего того, что и должно, но не всегда, увы, сопровождает такого рода исторические публикации. Чистая радость во всех смыслах.
Но вернемся к части, что остается главной. «Моя миссия в Сибири. 1918 — 1920 гг». Русская гражданская. Чехословаки, японцы, англичане, большевики, белые, противники большевиков всех оттенков от монархистов до демократов, солдаты и офицеры, крестьяне, русские железнодорожники и американский президент Вудро Вильсон, колчаковские генералы и сибирские партизаны, японский микадо и сам адмирал Колчак. Конечно, адмирал Колчак, одна из самых противоречивых и безусловно трагических фигур русской гражданской войны в Сибири. Вся эта смесь в ее взаимосвязи и взаимодействии, описанная человеком в определенном смысле посторонним (заинтересованным, по сути дела, в одном — вывести в целости и сохранности из России чехословацкую армию, заложенную и благословленную еще Николем II и окончательно сформировавшуюся при Керенском[10], и стать затем ее главнокомандующим в новом независимом европейском государстве — Чехословацкой республике), пройдет перед глазами современного русского читателя и наверняка заставит удивиться, да и задуматься. Возможно, крепко.
Очень уж это редкий и непривычный в наших исторических дискуссиях и штудиях случай, когда читатель имеет возможность выйти за привычный диапазон традиционной дихотомии «белый» — «красный» и узнать взгляд на события и их оценку третьей стороны. В силу своей пусть и несколько условной, но вполне все же очевидной независимости, француз Пьер Тьебо Шарль Морис Жанен парадоксальным образом оказался гораздо ближе в своем восприятии тогдашних реалий к народу, так же точно втиснутому между «белыми и красными», чем, скажем, очень говорливый виновник омской катастрофы, человек одной только стороны, генерал Константин Сахаров. Ближе к тому самому большинству русских людей, что на дух не принимало коммунизм в 1917 — 1918, но к середине 1919-го, за каких-то полгода власти Колчака, все так же оставаясь враждебным к идее всемирной диктатуры пролетариата, сочло, однако, большевизм меньшим злом, чем режим адмирала. И повсеместно, молча, не утруждая себя, в отличие от все того же генерала Сахарова и ему подобных, созданием письменных свидетельств и прочей бессмысленной лабуды задним числом, просто взялось за оружие. Спасая «не веру и отечество», а свою собственную простую, но бесценную человеческую жизнь. А равно и всех своих родных и близких. В ситуации, когда ощущать себя в безопасности не мог на всей территории от Урала и до Байкала не только простой крестьянин, не желавший насильственной мобилизации или реквизиций, очень напоминавших обыкновенный грабеж, но даже русский офицер. Например, герой Ярославского антибольшевистского восстания, опора и надежда всякой борьбы и сопротивления. За что? За связь с народной армией Комуча при обороне Казани от красных. Всего лишь навсего.
«Не проходило почти ни одной ночи, чтобы на улицах Омска, либо на берегу Иртыша не было найдено по одному или несколько трупов, неизвестно кем расстрелянных людей, без всяких документов, трупы неизвестных свозились для опознавания в мертвецкую загородного кладбища, но об этом, конечно, ничего не публиковалось. Так погибли и 4 члена Учредительного Собрания, и редактор „Воли Народа”, Маевский, которых вооруженная банда в военной форме взяла из тюрьмы и расстреляла на берегу Иртыша. Из моих близких знакомых жертвой такой расправы сделались прапорщик Набатов и доброволец-студент Бестужев, бывшие члены нашей организации „Защиты Родины и Свободы”, зачисленные мною в отряд Ставки»[11].
Цитата из русской книги, мучительно напоминающая повторяющиеся с завидным постоянством один за одним пассажи из книги французского генерала Мориса Жанена: «Сжигать деревни, расстреливать сотнями мирных граждан, лишь по причине их демократических убеждений, было каждодневным делом»[12]
И, может быть, это очевидное неумение и неспособность любить и понимать свой собственный народ и оказалось главной причина краха Колчака, его армии и его власти, а вовсе не чье-либо личное или коллективное, реальное или воображаемое предательство? Есть о чем задуматься. И это очень, очень хорошо. В этом и состоит, в конце концов, цель и задача публикации и введения в оборот новых источников, новых свидетельств и документов. Разбудить мысль и вызвать интерес. Желание разобраться. Еще раз и еще раз. И в этой связи большой научный коллектив и лично Руслана Григорьевича Гагкуева, редактора-составителя и автора вступительной статьи, совершенно точно можно поздравить. Цель замечательная. Правильная. И она, несомненно, будет достигнута. Уже.
Другое дело, была ли достигнута цель, которую сам себе ставил Пьер Тьебо Шарль Морис Жанен, готовя свои дневники к изданию почти сто лет тому назад в местечке Сен-Изар неподалеку от Гренобля? Мысль, несколько навязчиво, может быть даже, повторяющаяся в комментариях и пояснениях к только что изданным переводам, о том, что генералом руководило желание «самооправдаться», снять вину за участь белого движения в Сибири и самого Колчака, не кажется в этой связи такой уж самоочевидной. И не только потому, что, с одной стороны, история самих дневников (исходного материала), начатых случайно как журнал подневных, можно сказать, «ученых» метеорологических наблюдений, по совету, даже настойчивой рекомендации русиста и этнографа Жюля Легра, никакой задней мысли, какого-то постфактум по определению предполагать не могла. А прежде всего потому, что в обширной послевоенной переписке генерала Жанена и все того же профессора Легра, сопровождавшей подготовку рукописи к печати, ни о каком желании оправдаться перед живыми или мертвыми белыми, английскими депутатами или французскими министрами и речь-то не заходит. Вовсе. Генерал не сомневался и не сомневается: все получили по заслугам. В том числе и Колчак. А если кто-то и не получил, так это только чехи. Исключительно чехословаки. Вот их-то, иванов, не помнящих родства, и нужно пристыдить. Напомнить, чем и кому они всем на этом свете обязаны:
«Меня занимает идея издания, переведенного в Ч. С. [Чехословакии]… Я очищу совесть перед лицом этих неблагодарных людей. Они узнают от меня правду, которую знают плохо, и заодно, как я ко всему этому отношусь…»[13]
Да, боль генерала Жанена, человека, так и оставшегося между «красными» и «белыми», не была русской. Совсем не была. Вполне такая европейская обида человека, офицера и джентльмена, честно исполнившего свою часть договора чести — вернуть чехословацкую армию в целости и сохранности домой, — на тех, кто про свои-то обязательства на этот счет благополучно забыл. Не позвал в Прагу. Не сделал главным военным на пражском Граде. Обида на Масарика, Бенеша и прочих, прочих. Таких же европейцев на самом деле, в кардинально изменившейся послевоенной обстановке в расчет принявших не старые устные договоры, а новые письменные. Будущие. И не со смертным французским генералом, сегодня вот опальным, а с вечным и «никогда не ошибающимся» в принципе французским министерством иностранных дел. И не зря судьба распорядилась так, не случайно думается, что изданы были воспоминания о Сибири не в русском переводе в первую очередь для белых в Париже и не на французском все там же, во Франции, а в Чехословакии и по-чешски. И раньше, много раньше чешского же перевода книги о Первой мировой.
Этого требовало сердце генерала, этого просила обиженная и ничего не простившая его душа. Хотя при этом голова, ум вполне аналитического склада, ясный и четкий, осознавал прекрасно, что так как бы выходит слегка и задом наперед[14].
И такой оборот дела нас снова возвращает к смешному. К анекдоту, байке, что на самом-то деле такая же часть всемирной истории, пробуждающая мысль, любопытство и интерес, желание узнать и разобраться, как и строгий официальный документ или же свидетельство непосредственного очевидца. Ну, и кем же был, по мнению командующего союзными силами в Сибири генерала Жанена, тот самый Будберг, закинутый нелегкой в Новониколаевск, нынешний Новосибирск, в самый разгар Гражданской? В общем, процитируем наконец книгу, что с таким жаром рекомендуем читателям:
«Особого упоминания заслуживает большевистский заговор среди поляков в Новониколаевске. 4-й полк дивизии, которая была сформирована весьма поспешно, оказался связанным с военнопленными поляками, оставшимися в лагере. Большевики действовали через человека по фамилии Будберг, сына известного русского монархиста. В изъятом списке числилось также несколько офицеров, сторонников Австрии. Прибегнув к помощи войск других национальностей и заняв у русских пушки, удалось разоружить 4-й полк, который затем был расформирован. Подозрительные лица были снова отправлены в лагерь, некоторые предстали перед трибуналом»[15].
Вот как, такие две нестыкующиеся версии. Австрийский военнопленный, чужой вообще человек, и русский, сын всем известного сановника и монархиста. Какая великая разница для интерпретации и понимания вообще происходящего, сути, собственно, дела. Кому верить — англичанину, не понимавшему ни слова по-русски и верившему любому сплетнику, заучившему два или три слова его собственного родного языка, или же французу, свободно владевшему нашим великим и могучим, читавшему газеты, донесения, приказы и даже при общении с подчиненными ему чехословаками предпочитавшим именно русский?[16]
Где правда — у человека, даже простые имена умудрявшегося перевирать, или у другого, все-таки Жанена, а не Ганена, частенько просто думавшего, вольно или невольно, по-русски?[17] Ответ кажется совершенно ясным. В очередной раз самоочевидным. А между тем он таким вовсе и не является. Потому что так устроена человеческая память, что слабнет и путается, так устроены письменные свидетельства, в которых подлинное и истинное соседствует с домыслами и самой банальной отсебятиной, и даже в документах, с печатями и подписями, наличествуют, увы, и очень часто, пропуски, ошибки и самые банальные описки. Поэтому, чтобы нас приблизить к правде, не к мифу, легенде и апокрифу, а к истории и факту, свидетельств, документов, источников информации, попросту говоря, должно быть много, очень много, разных, как спорящих друг с другом, так и друг друга подтверждающих, и вот тогда-то по сумме всех векторов и можно будет говорить о большей или меньшей (или же и вовсе никакой) вероятности того или иного события, слова или же намерения участников или свидетелей великих дел и происшествий. И в этой связи подготовка и выход на русском языке прекрасно изданной книги — замечательно откомментированных и снабженных очень дельным вступительным словом воспоминаний о русской Гражданской и Первой мировой войне французского генерала Мориса Жанена — несомненно, приближают нас к желаемому. Как пониманию, так и осознанию. И нашего былого, а равно и настоящего.
В общем, думаю, нет никаких сомнений, что русский читатель, прочитав этот огромный том, а может быть, и проработав, пропахав, закроет его с теми же словами, с какими сам генерал Жанен однажды закрыл томик Марселя Пруста, в который ему заглянуть посоветовал все тот же неусыпно следивший за стилем и композицией ученый, офицер и просто товарищ Жюль Легра:
«C’est très bien, très bien»[18].
[1] 25-й батальон Мидлсексого полка (The 25th Battalion of the Middlesex Regiment)
[2] «In Novo Nikoliosk the Allied Commander, General Ganin, had released some hundreds of Austrian and German Poles from the prison camps and formed them into regiments. In his haste to get these units complete he forgot to inquire into the antecedents of the officers chosen to command them. So careless, in fact, were the French that the Russian authorities awoke one morning to find one of their most dangerous prisoners, a well-known German officer spy, von Budburg, in full command of this alleged Allied force.» Ward J. With the „Die-Hards” in Siberia. London, New York, Toronto and Melbourne: Cassel and Company Ltd, 1920, p. 224 (здесь и далее переводы мои — С. С.).
[3] Ganin, там же (французское написание фамилии генерала Janin, и даже произнесенное по правилам английского языка, Джанен, все же, кажется, ближе к оригинальному звучанию, чем выбранная Уордом экстравагантность, впрочем, созвучная близкому, наверное, всякому армейскому сердцу слову «gun» — «ружье»). Отметим здесь же, что в русском переводе книги Уорда традиционный французский вариант «Жанен». См.: Уорд Дж. Союзная интервенция в Сибири 1918 — 1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда полковника Джона Уорда. С предисловием И. Майского. М.; Петроград, 1923, стр. 127.
[4] Gunner, англ. артиллерист, наводчик, канонир.
[5] Janin M. En mission dans la Russie en guerre (1916 — 1917): Le journal inédit du général Janin. L’Harmattan. Praha. 2015. 289 p. Janin M. Ma mission en Sibérie 1918 — 1920. Payot. Paris. 1933. 307 p.
[6] Pierre-Thiébaut-Charles-Maurice Janin, 19 октября 1862 — 28 апреля 1946.
[7] Janin М. Pád carismu a konec ruskě armády (Moje misse na Rusi v letech 1916 — 1917). Nakladatelstvi Jaroslav A. Růžička. Praha 1931, 210 s / Moje účast na československém boji za svobodu. Praha, J. Otto, 1926, 367 s.
[8] В письмах к Легра часть, относящаяся к Первой мировой, фигурирует обыкновенно у Жанена под именем Россия (Russie), а вот та, что о Гражданской, — Сибирь (Sibérie).
[9] «Merci encore une fois de toute la peine que vous prenez pour mon ourson» (Еще раз спасибо за все те труды, что вы взяли на себя, в связи с моим медвежонком). Письмо от 20/12/1924. Bibliothèque municipale de Dijon. Fonds Jules Legras. Ms 4100/1. 1921 — 1931. 43 lettres. 99 p.
[10] См.: Швец Йозеф Йиржи. Дневник полковника Швеца. Перевод с чешского и вступительное слово Сергея Солоуха. — «Урал», № 4, 2024.
[11] Гоппер К. Четыре катастрофы. Воспоминания. Dzīve un kultūra. Рига. 1920, стр. 105.
[12] «Brûler des villages, fusiller par centaines des citoyens paisibles en raison d’opinions démocratiques, étaient chose journalière» Janin M. Ma mission en Sibérie 1918 — 1920. Payot. Paris. 1933, p. 209.
[13] «Je caresse l’idée de faire une édition traduite en Č.S… Lavabo conscientiam mean vis à vis de ces gens ingrats. Ils sauront la vérité qu’ils savent mal et aussi mon impression». Письмо от 29/10/1924. Bibliothèque municipale de Dijon. Fonds Jules Legras. Ms 4100/1. 1921 — 1931. 43 lettres. 99 p.
[14] «Я совершенно согласен по поводу порядка, номер 1 — Россия, номер 2 — Сибирь. Это естественная хронология и первое должно за собой тянуть второе» («Pleinement d’accord au sujet de l’ordre 1 — Russie, 2 — Sibérie. C’est la chronolgie naturelle et le premier tirera l’autre»). Письмо от 04/10/1926. Bibliothèque municipale de Dijon. Fonds Jules Legras. Ms 4100/1. 1921 — 1931. 43 lettres. 99 p.
[15] Жанен М. С миссией в воюющей России. Моя миссия в Сибири. 1916 — 1920 гг.. Воспоминания, дневники, статьи. Вступительная статья, научная редакция, составление и комментарии Р. Г. Гагкуева. М., «Кучково поле Музеон»; Издательский центр «Воевода», 2023, стр. 329.
[16] См. например, воспоминания Фердинанда Флачека, ефрейтора из взвода личной охраны генерала Жанена, составленной из солдат 4-го батальона 5-го чехословацкого пехотного полка: «Был с нами всегда добр и разговаривал с улыбкой, случалось часто, что братьям, стоявшим в карауле, давал сигареты или шоколад. Обыкновенно просто совал в карман или в патронаж. Мы в свою очередь отвечали ему добросовестным несением службы, и отношения между нами действительно были братскими. Говорил с нами по-русски и лишь отдельные короткие фразы произносил по-чешски с французским акцентом» (Filáček F. Zápisky legionáře Ferdinanda Filáčka: Gen. Janin. s.7 <https://adoc.pub/zapisky-legionae-ferdinanda-filaka.html>).
[17] Трудно пройти мимо такого замечательного свидетельства естественности русского для генерала Жанена, как эта фраза из письма Жюлю Легра по поводу записки коллеги-генерала «A travers le pedantism cher à mes camarades de l’Academie qui n’avaient à la bouche que наука et научный et dont il n’est pas indemne, il y a je crois au fond» (Вместе с педантизмом, столь дорогим моим товарищам по Академии, у которых не сходит с языка одно лишь nauka и nautchnii, чего и у него не отнять, есть во всем этом полагаю и суть». Письмо от 19/02/1925. Bibliothèque municipale de Dijon. Fonds Jules Legras. Ms 4100/1. 1921 — 1931. 43 lettres. 99 p.
[18] «J’ai lu du Marcel Proust sur votre conseil. C’est très bien, très bien» (Прочитал Марселя Пруста по вашему совету. Это очень хорошо, очень хорошо). Письмо от 02/01/1925. Bibliothèque municipale de Dijon. Fonds Jules Legras. Ms 4100/1. 1921 — 1931. 43 lettres. 99 p.
Опубликовано в Журнале №10