Три дня

— Итак, общевойсковой бой, товарищи курсанты, представляет собой согласованные по цели, месту и времени удар, огонь, маневр подразделений в целях уничтожения противника… — звучал в аудитории спокойный голос полковника.

Полковник видел войну. Теперь же его оружием были деревянная указка и шариковая ручка. Район боевых действий — школьная доска средних размеров. Его солдаты — цветные мелки. Ими он может изобразить артиллерийскую батарею, пулеметный расчет, танки, вертолет. Все эти силы способны наступать и обороняться, сокрушать или обращать в бегство врага, позиции которого вычерчены в левой части доски. А ведь это поле, висевшее за его спиной, знавало грандиозные битвы. Уверен, что когда-нибудь явится новый Геродот, чтобы рассказать о них миру. Пока этого не произошло, обычная лекция продолжалась.

Я занял достаточно выгодную позицию в последнем ряду и старался не попадаться полковнику на глаза. Он обещал спросить меня боевой порядок мотострелкового взвода в обороне. Отвечать все это сегодня в мои планы совершенно не входило. Поэтому главной задачей было как можно лучше замаскироваться, используя рельеф местности, чтобы не быть обнаруженным до конца занятия.

За наскоро выстроенной баррикадой из толстой тетради и учебника «Оперативное искусство» лежала неизвестная мне книга, неизвестного мне автора, тонкая, в мягком переплете. «Исаак Бабель», — значилось на первой странице, а еще чуть ниже: «История моей голубятни. Рассказы». Собственно, из-за названия я и схватил ее с полки книжного шкафа. Столько замечательно-живого слышалось мне в этой комбинации слов. Казалось, именно за этой простой, картонной обложкой можно найти умиротворение и покой. Прочитать что-нибудь подобное — не самый дурной вариант, когда вокруг гремят нарисованные баталии.

Взглянув на доску, я увидел наш небольшой, но идеально вычерченный красным мелом взвод. С запада подходил враг. Противник имел при себе и группу боевых машин, и минометы, и танки. В то время как мы располагали только тремя отделениями бойцов, несколькими пулеметами. Но ведь главное — сплоченность и вера в победу. Это видно даже по рисунку. По направлению стрелок предательского синего цвета было понятно, что взвод хотят взять в кольцо и добить. Тем временем подкрепление было на подходе. А это значило, что скоро алые, родные сердцу стрелы, рассекая пространство, ринутся к первой линии неприятельских траншей.

А что же Бабель? А у Бабеля Одесса. Согретая белым солнцем, омытая Черным морем Одесса. Я там и не был никогда, но, прочитав первые строки рассказа «Пробуждение», понял, что находиться сейчас в душной аудитории — преступление перед всем прекрасным, что только существует на земле. Нужно было немедленно туда, к дворикам и улочкам, акациям и каштанам. Судьба красного взвода на зеленой доске уже не волновала меня. Больше переживаний было за маленького еврейского мальчика-гимназиста, который прогуливал уроки скрипки. Он носил свои первые сочинения известному в городе журналисту и был оценен. Но при этом разоблачен родителями в том, что уже месяц не посещал уроков. Так погибают музыканты и рождаются писатели.

В книге я видел реальные судьбы, реальные чувства людей. Это сокращало вековой разрыв между нашими мирами. Вот и революция 1905 года уже не казалась такой далекой. Потрясение целой страны, империи проникало в сознание не через даты и комментарии историков, а через восприятие все того же мальчика. Он хотел собственную голубятню, его дед обещал помочь. Но деда убивают во время погрома, двух белых голубей, купленных накануне, растаптывают на мостовой. Ужас бунта и поруганная мечта.

 Вместе с проводником в синей шинели я кочевал от рассказа к рассказу.

Мы спускались на разные уровни одесской жизни. Заглянули в порт, где меня познакомили с матросом парохода «Кенсингтон» по имени мистер Троттибэрн. Он контрабандой привозил в город курительные трубки на продажу, их вручную точил в Линкольне его родной брат. Троттибэрн напрочь отрицал пользование трубками фабричного изготовления, а в связи с этим часто повторял: «Детей надо делать своими руками».

Между тем лекция продолжалась. Речь шла о Чечне.

— Когда я в 1995 году приехал в Грозный молодым лейтенантом, мне нужно было в кратчайшие сроки наверстывать пропущенный в училище материал. Только делать это пришлось под пулями, а не в теплой аудитории. Поэтому я вас прошу, не приказываю, а прошу — учитесь, пока вам дают такую возможность.

Эта фраза заставила меня прервать чтение. «Ага, конечно, дают возможность, мы из нарядов не вылезаем…» — мелькнуло в голове. Затем я пристально посмотрел на полковника. Это был среднего роста человек со смуглым, скуластым лицом, морщины на лбу. На левой щеке виднелась бледная полоса шрама. Китель был отглажен, а на груди прямо над белым академическим ромбиком находились две желтые нашивки за ранение.  В его орденской планке можно было заметить планку ордена Мужества — малиновый прямоугольник с белыми полосами по краям. Удивительно, но вдруг стало понятно, что все эти важные детали были замечены мной только сегодня, хотя полковник был ведущим преподавателем моей группы и преподавал у нас уже года два.

— Поймите, товарищи курсанты, через два года вы придете в войска. В войсках вы должны будете обучить солдата не плац ломом подметать или траву красить, а как в первом же бою пулю не словить, а потом еще и победить.

Тут на третьем ряду поднялась рука.

— Что ты хочешь, Рыков?

— Товарищ полковник, курсант Рыков, разрешите вопрос?

— Ну, давай.

— А что, и в наше время возможны такие конфликты, как на Северном Кавказе в девяностые? Мне кажется, сейчас роль отдельного солдата к минимуму сводится. В наши дни воюют все больше технологиями.

Курсанты заулыбались

— Рыков, вот ты вроде отличник учебы, а элементарных вещей понять не в состоянии. Компьютер нашу страну не защитит — заруби себе где-нибудь... Это придется делать тебе и твоему взводу. Ну а в связи со складывающейся в мире военно-политической обстановкой у вас все меньше и меньше времени, чтобы учиться военному делу настоящим образом. Вернее сказать, времени этого практически не осталось.

«Неужели это все? Я думал, он потратит на Рыкова чуть побольше времени. Эх, видимо, сейчас придется выходить и что-то отвечать».

Казалось, провал как никогда близок. Единственный материал, который сейчас вертелся в голове, это то, что в городе Линкольне делают хорошие курительные трубки. Но информация эта была никуда не применима, я ведь даже не курил.

— Рота, учебные занятия окончить, перерыв! — скомандовал дневальный из коридора, а затем подтвердил свою команду треском звонка.

— Так, курсанта Андреева мы послушать не успели. Но он должен быть готов доложить свой вопрос на следующей паре. Как раз за выходные будет время получше подготовится. Андреев, ты понял?

— Так точно, — радостно отозвался я.

— Встать! — скомандовал замкомвзвод сержант Ильясов.

Курсанты, гремя стульями, поднялись с мест.

— До свидания, товарищи курсанты.

— До свидания, товарищ полковник! — раздалось хором.

— Всех поздравляю с наступающем праздником. Желаю вам быть достойными защитниками своего Отечества.

— Взаимно, товарищ полковник, — так же хором ответила группа.

— Так, собираем вещи, оставляем за собой порядок, выходим строиться на обед.

После этих слов Ильясова аудитория наполнилась суетой и шумом. Полковник довольно быстро уложил свои вещи в черный потертый портфель, расписался в учебных ведомостях, после чего покинул класс тактики.  Я тоже поспешил скорее вырваться из душного помещения. Завтрашний день не сулил мне отдыха. Вместо увольнения я шел в наряд по учебному корпусу. Впрочем, наряд этот был не самый тяжелый. Основные плюсы: спокойствие, тишина и сидячее положение. Развлечения: книга и радио, которое можно было послушать через кнопочный телефон.

«Книжку Бабеля непременно необходимо взять с собой и дочитать в корпусе. А ответ для тактики подготовить перед началом пары», — именно так были расставлены приоритеты. Было приятно узнать, что вместе со мной заступает мой друг и сослуживец Коля, все-таки за беседой с хорошим человеком дежурство летит гораздо быстрее.

 

Первая половина выходного дня в училище была насыщена различными мероприятиями. Подъем в 7 утра. Затем завтрак и торжественный митинг, посвященный Дню защитника отечества. Потом все выходили на спортивно-массовые мероприятия. Тот день выдался снежным и морозным, а потому после разминки и кросса вокруг плаца курсанты были отправлены в казармы. В 12 дня некоторые курсанты ушли в увольнение. А остальных, в числе которых были и мы с Колькой, рассадили в клубе для просмотра фильма «Офицеры». Фильм этот я видел раз сто. А про профессию «защищать Родину» слышал тысячу. Последнее время начал думать, что картина эта в принципе не для военных. Военному человеку и так понятны те истины, на которые у режиссера уходят пленка и хронометраж. Именно это я объяснял Коле по пути из клуба в казарму. До построения на обед оставался еще час, как раз хватало времени, чтобы позвонить домой.

— Пап, привет. Ну, как дела?

— Привет. Да все потихоньку. С праздником тебя.

— Спасибо, взаимно. Что мама делает?

— Мама на кухне салат нарезает. Скоро Семеновы придут.

— Это здорово. Слушай, а что я уже недели две до Кости дозвониться не могу. Ты не знаешь, из-за чего?

И если до этого на все мои вопросы отец отвечал сразу, то вопрос про старшего брата, который вот уже почти год служил командиром взвода в одной из пехотных частей на Урале, вызвал почти минутное молчание.

— Папа, алло. Слышишь меня, опять у вас связь не ловит?

— Да слышу я тебя, — отвечал отец, делая голос тише. — Костя на учениях… В Белоруссии. Я сам с ним только вчера поговорил. Но матери ни слова, для нее он в Свердловской области на полигоне. Ты понял?

— Да понял. А чего ты ей не скажешь?

— Саня, ну ты совсем уже. Зачем ей это знать? Вам там что, политинформацию не доводят? Пускай лучше Свердловская область, крепче спать будет.

— Ну да. Не переживайте вы так, все нормально будет.

— Это-то понятно. Ладно, сын, пойду домофон открою, кажется,  Семеновы пришли.

— Хорошо вам посидеть, а я в наряд. С праздником еще раз.

— Ага, и тебя. Скучного дежурства.

— Спасибо.

Не могу сказать, что был сильно удивлен новостью. Признаться, я даже немного завидовал Косте. Человек в ответственной командировке, занят серьезным делом.

После обеда готовили к наряду. Затем инструктировались и только потом заступили. В половине седьмого вечера мы с Колькой стояли в вестибюле учкора. Здесь был настоящий рай, особенно после продолжительного стояния на морозе. Развод прошел без замечаний. Дежурный офицер попался вполне адекватный. Через час, согласно инструкции, корпус надлежало закрыть. Мы сели за парту. Коля сделал запись в книге приема и сдачи дежурств, после чего с досадой произнес:

— Быстро праздник закончился.

— Да не переживай ты так.

— Знаешь, когда в школе учился, 23 февраля был реально крутым днем. В школе девчонки поздравляли. Мама праздничный ужин готовила. А теперь…

— Ну да, а теперь ни девчонок, ни ужина праздничного. Серьезно, Николай, хватит ныть. Давай музыку включим.

Я достал из кармана кнопочный мобильник и включил радио. Из динамика зазвучало:

 

На границе тучи ходят хмуро,

Край суровый тишиной объят.

У высоких берегов Амура

Часовые Родины стоят.

 

Переключать не стали. Песню дослушали до конца.

— Хорошая песня, — сказал я.

— Это да. Только для нас с тобой это все просто стихи и музыка — не больше. А вот что чувствовали эти танкисты, о чем думали, чего боялись? Этого мы никогда не узнаем, да и не поймем.

— Может, оно и к лучшему, что не узнаем.

— Я бы с выводами не торопился.

Между тем Бабель был практически дочитан. Последний рассказ сборника назывался «Дорога». Его первые строчки были такие: «Я ушел с развалившегося фронта в ноябре семнадцатого года».

 

   На следующий день мы с Колькой вновь оказались в корпусном вестибюле. Совсем скоро ожидалось прибытие училищного начальства, а также преподавателей. Крыльцо от снега было почищено общими усилиями. После этого промыли пол. А перед завтраком я вновь решил включить радио.