Кабинет
Дмитрий Бак

ДОСВЕТНЫЕ ОГНИ

Бак Дмитрий Петрович родился в 1961 году в городе Елизово Камчатской области. Окончил филологический факультет Черновицкого университета, кандидат филологических наук. Преподавал в Кемеровском университете. С 1991 года в Москве, профессор Российского государственного гуманитарного университета. Специалист в области истории русской классической литературы и литературной критики, современной русской поэзии и прозы, истории отечественного образования. Занимается изучением творческого наследия поэта Арсения Тарковского (подготовка полного научного издания оригинальных стихотворений). Автор поэтических книг «Улики» (М., 2011) и «Дальний Орфей» (М., 2018), а также многих научных и литературно-критических публикаций, «пособия по современной русской поэзии» «Сто поэтов начала столетия» (М., 2015). С февраля 2013 года является директором Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля. Живет в Москве.


Дмитрий Бак

*

ДОСВЕТНЫЕ ОГНИ



* * *


покинутые стены так близки

что кажутся прозрачными как лес

когда небес раскроется навес

и тут глаза у страха велики


из книг случайных зори у реки

беспамятен бубновый интерес

и выстрелы по центру под обрез

нацелены вдоль первой же строки


как это близко рассмотреть смогу

немецкий контур неба на бегу


когда побег еще не так возможен

как русский свет прозрачный вместо тех

оставленных полузабытых вех

что мир ушедший до конца не прожит



Мольфар


устал от стойкости: что вижу, то пою…

встречают-провожают по тряпью

лежалых слов, полувчерашних споров;

не в теме быть не с теми кто в раю, —

в аду душа и тело в поводу

по поводу, где налган третий короб

и развести падучую беду;


но пожалеешь прикарпатский снег,

там быстрый горный белый человек

летел без лыж: трембиты хриплый норов,

на жёлтой шее левый оберег…

он дрымбу дрожью тронул на лету

и был настолько слеп, кристально зорок,

что я поныне с январем в ладу



Новый дом


I


шагающим перстом поддеты гордо грузы,

седая недожизнь развернута кругом;

об этом полусне не мог мечтать Конфуций —

ни в полумалом прав, ни лжив в полубольшом.


немой подъемный кран воздвиг апартаменты:

почти у самых глаз рекламные щиты;

такой подземный храм, еще ветхозаветный

приснится в ночь ахилловой пяты.


и тысячью осей и морем игл стоглавых

опять топорщится лукавый окоем,

как будто долгий взгляд через стекло стакана,

ребристых граней скол над будущим жильём.


этаж всего второй, но крайний от преграды,

ямскую коновязь сжимающей в горсти —

дорогой в петербург здесь было время ада,

начальные шаги кремнистого пути.


кольцо карпатских гор замкнулось вдоль рокады

отсюда видно вдаль настолько далеко,

насколько сужен взор, насколько суждена ты,

другая жизнь себе за сумерки богов.


II


еще к полночи дрогнет пузатый сачкарий

называли в спортлагере сеть для мячей

прочитаю на месте на новом ничей

до поры теперь мой каждой твари по паре


расселивший по гнездам свой итинерарий

старый дом к часовому заводу родней

примыкающий лиггетдукатных вещей

ныне лодер а прежде рулетных баталий


путевые заметки легки на подъем

сын диктатора вася с актриской в своём


обретётся в окружье еще пролетарском

но уже не слышны даже дни под рукой

ни сады ни река и ни шороха в карском

и в карпатском дожде кто такой кто такой



* * *


I


На стареньком велосипеде,

почти не касаясь земли,

катались, как малые дети,

казались волною вдали.


Теперь — навсегда, а тогда бы

блестела твоя хохлома —

кудрявые локоны папы

и русые волосы ма…


Последние краски хранили

сентябрьские вечера,

дрожали ресницы Марии

и руки младого Петра.


Хороним в лазурной короне

волнообразующий свет:

застывшую горечь Февроньи,

Петра твердокаменный след.


II


Наклоны, волюты и дуги,

вытягиваясь по оси,

сходили с юдольной излуки,

чертили спирали вблизи,

а дальше — чем свет, тем и больше —

сильней совпадали они

с небесной прозрачною толщей,

где тени скрестились в тени;

там спицы горят и сверкают —

вращение многих крестов

венчает окружность нагая

и многая лета частот;

и в сгустке внезапного рая

нащупываю, как вчера,

себя, меж объятий сгорая

Марии, Петра до утра,

а следом равниною мерной

без толики спиц и колёс

плоится полуночный первый,

последний и вечный мороз.



Смерть отца


I


судьба, но жалоба на почерк

сожжёт заманчивым огнём:

ведь вот и день последний прожит,

и новый день горит за днём;


не перевешивает тяжесть

на блоке груз, повисший там,

где легче лёгкого и та жизнь, —

и эта вьются по пятам;


противовес лукавой смерти

разматывается на оси:

тебя узнаю по примете,

подсказывающей — ты еси;


возлюбленный, холодной ночью

не плачь не сетуй: я с тобой,

согрет и сыт, здоров и — боже

мой у меня над головой!


II


стрела подъемного урала,

шагающего в небеса,

за полушарие достала:

ясней кто против был, кто за;


вершина дымного Райнира

навеки спящего на той

поверхности земли, равнина

которой, здесь — хребет крутой;


не может оборваться то, что

я ощущаю дном глазным:

касаньем света было в прошлом

а завтра возвратится в сны


за побережьем океана

нет пограничного столпа,

двум верам не бывать, бывало

и так, ну правда и судьба


III


Где дыханье твоё, отец мой возлюбленный?

где сейчас твои охладевшие старческие руки,

твоё молодое лицо,

наши споры, укоры твои и голос?

не пустые слова

во всем что вижу отныне

частица твоего зренья

пустых слов нет

самое пустое слово означает себя

и поэтому переполнено

смыслом непосредственным

а не косвенным не вторичным

слово означает слово

дыхание указывает на дыхание

произнести дыхание значит дышать

ты дышишь спокойно несолоно

отец мой отец возлюбленный отец

увидеться где-то за гранью дней

вот причина сегодняшних сил

делиться с тобою

не слабеющим зреньем



Огни


Досвiтнi вогнi, переможнi, урочi

Леся Українка


Ещё не знаю точно —

какого-то рожна

с утра мой труд заброшен

и даль в окно видна

над серыми тенями

поверх шершавых крыш:

ещё не виден я им

но быстр, остёр, как стриж;


душа моя летает,

крылом чертя круги,

огни следят по краю

меня со мной другим;


они расположили

в трепещущий один

прямой, старорежимный

нервущийся пунктир

и сны мои, и это

осеннее моё

предутреннего света

горячее питьё;


соседними домами

полёт усталый сжат,

что не сказалось маме

и что отцу бы рад

сказать, — скажу, поверьте,

но — руку протяни —

погаснут на рассвете

досветные огни…





Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация