Цветков Алексей Петрович — поэт, прозаик, переводчик, журналист. Родился в 1947 году на Украине. Учился на истфаке и журфаке МГУ, был одним из основателей группы «Московское время» (70 — 80-е годы). Эмигрировал в США в 1974 году. Окончил аспирантуру Мичиганского университета со степенью доктора филологических наук. Выпустил несколько стихотворных сборников, а также эссеистику и прозу за рубежом и в России. Живет в Нью-Йорке.
Алексей Цветков
*
ТОЧКА ОБЗОРА
баллада о солдате
там где с адом наш свет одинаков
на отшибе юдоли земной
мы с потемкиным брали очаков
сам вперед и братишки за мной
не малюткам рассказывать на ночь
лучше правду за вымя не трожь
что творил там григорь алексаныч
за геройство таврический тож
как вломились сусалами в саже
под мортирный твердеющий гром
одному губернатору даже
обналичило яйца ядром
как подводами после возили
по сей день чуть вздремну и кладу
эти трупы во славу россии
примерзать на лимане ко льду
возвращусь я к тому водоему
где из брюха змеится кишка
чтоб из фляжки а как по-другому
угостить напоследок дружка
опознаю жмура без усилий
сам же камнем пометил тела
и скажу ему здравствуй василий
хоть и смертью убило тебя
и конечно увижу ахмеда
как я саблей его пополам
для чего-то в ту пору победа
над ахмедом понравилась нам
на курьерских доставили спешно
государыне матушке весть
и всплакну потому что конечно
я тот самый василий и есть
говорят что однажды растает
от последнего солнца вода
государыня снова расставит
нас в былые шеренги тогда
мы покойники страх нам неведом
потому-то подгнивший дружок
и сидим у лимана с ахмедом
с остальными костями в кружок
напою бусурманского братца
научу его залпом до дна
скоро снова за сабельку браться
да поди заржавела она
кто преставился не умирает
и сметая ненужную плоть
размерзающих нас озирает
одноглазый в медалях господь
в парикмахерской
откуковал в логу немало лет
морщины как на кителе нашивки
но все-таки тебя на свете нет
в пределах статистической ошибки
из воздуха подпасок слюдяной
над стадом укороченной саженью
припомнить бы которой стороной
тут зеркало подносят к отраженью
вот обрасти хоть форменным ежом
сядь в кресло парикмахера в печали
спроси его в упор кого стрижем
ответом лишь пожатие плечами
по вечерам когда закат багров
и прочие привлечены приметы
снимает мрак волосяной покров
с пупырчатого темени планеты
под слоем шерсти просто шестерни
жизнь обнажает ржавую пружину
там ребрышки творения одни
единственный скелет на всю дружину
ступай себе наутро снова в лог
маскировать пружину и колеса
ты слыл своим скелетом сколько мог
не склеилось и впредь не будет спроса
инстинкт и воля
взять паука он собственно скотина
иной чем человеческий металл
в нем есть однако vis aestimativa
кто у фомы аквинского читал
и если он в сетях завидит муху
то мигом расторопен и толков
паук рожка не приставляет к уху
не достает из сумочки очков
он яростно укусит муху эту
напустит яд для пущего вреда
и муха превращается в котлету
мать и сестра теперь ему еда
паук бессовестен но мы-то люди
сосуды интеллекта и стыда
перекрестим что подадут на блюде
но все-таки урча съедаем да
пусть камешки швыряют злые дети
стрижа сшибая в гордом вираже
а я из тех кто выбирает сети
в которых есть фейсбук или жж
последователь ганди и толстого
постом утихомирю аппетит
и мух не ем из принципа простого
ну разве в рот какая залетит
точка обзора
как будто сидишь на уступе скалы
где люди внизу невозможно малы
и сердце о ребра стучится
посмотрим что с ними случится
вначале судьба от болезней пестра
арена шприца и касторки
меня на костылики ставит сестра
и я ковыляю в восторге
другие послушно на службу спешат
ночами в ячейках плодятся
и в люльках качают своих лягушат
и в тюрьмы покорно садятся
блюют с перепою деньгами соря
то вспыхнет заря то погаснет заря
то жарко у них то прохладно
все с подлинным верно и ладно
напрягся и смотришь спина затекла
ни холода здесь наверху ни тепла
вольер протяженностью в мили
куда муравьев застеклили
у стойки одна с оголенным плечом
в сапфирах и бархатной коже
такую и мне полюбить нипочем
который поблизости тоже
ей главный добычу принес в узелке
набор окровавленных тушек
и зрителю рот раздирает в зевке
созвездие глазок и ушек
то годы долой то струятся века
и все что внизу происходит пока
то коротко слишком то длинно
то пар над болотом то глина
из туч словно вечный ньютонов бином
все чаще фиксируешь взгляд на одном
хромом как тимур персонаже
хрусталики выслезил даже
пардон современнички что за фигня
полундра в парсеке окрестном
куда эти зайчики тащат меня
в футляре с фальшивым оркестром
и вскорости местность как совесть чиста
касторка умеренный метод
во времени есть нежилые места
где способ не действует этот
звезда разгорится и гаснет звезда
и так оно было на небе всегда
по-прежнему глухо и немо
на то оно впрочем и небо
* *
*
чужие бы прошли и не узнали
а для меня как заново домой
когда из всех миров в музейном зале
он без ошибки указал на мой
там бег времен не различить снаружи
слепая цепь созвездий и систем
но в жизни было бы намного хуже
когда бы не было его совсем
пусть времена река в которой канем
и там внутри туманности одной
я сам уже века лежу под камнем
с березами в зените надо мной
но звездные в стекле мерцают сети
любовью неистраченной сквозя
как радостно что жил на этом свете
и больно как что заново нельзя
на пристани
все сходится он должен быть живой
он в ящике своем лежал притворно
на службу положил порвал с женой
и в ницце вынырнул или в ливорно
в каком-нибудь из неизвестных мест
на скудном хлебе и насущном луке
на что он пьет себе и что он ест
неважно и неведомо науке
бликует время как в немом кино
с экрана гранулированным светом
и ясно в зале чем бы без него
был этот мир но больше мы не в этом
с реальности соскабливая слой
он снял всеобщий и оставил свой
удобней сердцу скрыться на виду
с причала чайкам скудный хлеб по крошкам
мы тоже как один в его бреду
нам безопасней здесь чем было в прошлом
немеряна до пристани верста
из мест где шрифт гранитом и ограда
и вечность эффективна и проста
как сумма расходящегося ряда
пусть к пантеону с песнями толпа
искомое окажется едва ли
в том ящике в который мы тогда
его так тщательно упаковали
не молчаливей чайки чем жена
но фильм немой и в зале тишина