Кабинет
Ирина Котова

Мастерица драм

Котова Ирина Владимировна родилась в городе Воронеже. Окончила Воронежский медицинский институт и Литературный институт им. А. М. Горького. Доктор медицинских наук, хирург. Автор двух поэтических сборников. Лауреат нескольких литературных премий. Живет в Москве. В «Новом мире» публикуется впервые.

Ирина Котова

*

МАСТЕРИЦА ДРАМ

Хирург

Говоришь человеку «рак» с непосредственностью пингвиньей.

Он, несчастный белковый слепок, весь сжимается, тихо плачет.

Он бредет по своей ладони, по изгибам ветвистых линий.

Солнце пляшет по горизонту. День к закату, а только начат.

Ты как губка, в которой боли больше жизни и больше страха.

Ты линяешь — халат снимаешь, ты себе наливаешь виски.

Ты идешь за ребенком в садик. На рябине краснеет птаха.

Белый снег — словно белый саван. Жизнью пахнут с лотка сосиски.

* *

*

«А жизнь такова, какова она есть, и больше никакова»[1], —

Так говорила покойная Ленка. Была, как никто, права.

Да, действительно, вьется моя тропинка — крылышки не растут.

Нужно меньше ждать и пахать как вол в тяжком кайфе с названьем

«труд».

Нужно меньше думать о смысле слов, чтоб не путать

Родину и Содом,

Поливать траву — пусть растет трава, даже если сгорел твой дом.

Жизнь, она мастерица драм, — все развяжет вовремя и всерьез.

Опечалишься — угостит халвой, любопытный — откусит нос.

Ленкин прах летит над рекой, застревает в бородах рыбаков.

Жизнь — она, конечно же, такова. Человек лишь в ней не таков.

* *

*

В Лету входить и нащупывать дно — может, бутылка разбита…

Нас поджидают в проулке любом нож и бейсбольная бита.

Нас поджидают, но нужно идти — клоуном, цацей, савраской.

Страх побеждать, закрываясь в пути если не маской, то сказкой.

Помнишь Поручика, он на спине сделал Пегаса, наколку,

Дул в саксофон, от него никогда не было проку и толку.

Жил как растение, как саранча. В музыке слышалось море.

Он не заметил, как умер. Потом многие пили от горя.

Книгой верстается жизнь. Как ни лги, истина все же дороже:

В Лете нет дна и мурашки в ответ — просто реакция кожи,

В Лете нет дна, берегов тоже нет, Лета давно пересохла.

Жизнь продолжается, только леса красит финальная охра.

Сказка для одного хорошего мальчика

Он был хорошим мальчиком, она — девочкой тоже очень хорошей.

Было им по тридцать с хвостиком. Она — в разводе, он — женат.

Между ними не могло быть близости, т. е. — секса (с его-то ношей).

Они шли по жизни от встречи к встрече, в смятении, наугад.

Они ни разу не объяснились, хотя белкой-стрелкой металась дрожь.

Он плакал ей в футболку, говорил, что очень больна жена,

что все в жизни — ложь.

Она тоже плакала втайне, дома, и никогда не спросила:

«Ты от нее уйдешь?»

Ее били наотмашь страсть, боль и зачем-то еще вина…

Эх, почему, почему же она не была с ним нежна?!

Ей хотелось всего лишь провести с ним на крыше ночь или две ночи —

Посмотреть на звезды, подержаться за руку, почитать стихи.

Но все что-то не получалось. Жизнь качалась, делалась все короче,

В Отчизне менялись деньги, низы ветшали, росли верхи.

Потом она узнала, что он развелся, женился, научился целоваться в губы.

Та, нехорошая девочка, все враз за него решила.

О ней известно только, что она толстушка и презирает шубы.

Хорошая девочка теперь знает, что любовь — не шило.

* *

*

А. В.

Он говорит: хочу твою жизнь упорядочить.

Я слышу эхо: прокрустово ложе.

К чему мне мука его любить и порядок чтить?

К чему такое терпение, Боже?

То ли дело — антоновка на скатерке, ночь, тишь.

Он уехал. Ты, словно йог, свободна.

Но под рукой мобильник, украдкой в него глядишь.

Делай же что-нибудь —

то, что душе угодно.

Письмо

«Мама, папа, скажите, что может быть целью, чтоб за Родину

жизнь мне отдать?»

Я не знала тогда, что вожатая Соня с похмелья и, вообще, она б..дь.

Я писала письмо вся в делах, второпях, из Артека.

Бриз соленый алеющий галстук на шее ласкал.

«Мама, папа, при чем пепси-кола, любовь, дискотека?

Я хочу на войну». Горн ревел, отражаясь от скал.

МГУшник вожатый Валера садился поближе,

наставлял: коммунизм — это вера, потливо обняв за плечо.

Почему-то теперь я, припомнив его, ненавижу.

Говорят, он в Женеве. И жизнь его мирно течет.

В тихой комнате, полной дипломов, знамен, спецподарков,

рисовала гуашью коней и горячих бойцов.

Что мне море и небо? «Нет, мама, себя мне не жалко.

Папа, может, в Афган? Там лишь подвиг, там воздух свинцов».

С утверждающей в жизни речевкой шагавших рядами,

меня мама вела к психиатру с конвертом-досье…

Что мне делать с письмом? Истрепалась бумага с годами

точно так же, как жизнь, где под лупой события все.

1 строчка Владимира Кострова.

Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация