Путешествия духоборов

 

Симкин Лев Семенович — доктор юридических наук, профессор Российского государственного института интеллектуальной собственности. Автор многих научных трудов и публикаций, а также сборника рассказов «Социализм с юридическим лицом» (М., 2009). В «Новом мире» опубликовал статьи «Правосудие и власть» (1990, № 7) и «Закон и право. Судебная реформа в прошлом и настоящем» (1992, № 1). Живет в Москве.

 

 

Костер в Петров день

 

Духоборы (или духоборцы) издавна шли за «справедливым и хорошим» учением Иисуса Христа, которое, по словам современного духоборского писателя Ильи Попова, «многим не нравилось», потому что Он «учил, что все люди должны жить равно, и не должно быть ни богатых, ни бедных»^[1]. К тому же они не признавали каких-либо земных представителей Бога и категорически отказывались от военной службы. Словом, у царской власти хватало поводов выселять их на окраины империи.

29 июня 1895 года, в день рождения своего духовного лидера Петра Веригина, приходившийся на день святых апостолов Петра и Павла, духоборы в Закавказье провели невиданное антивоенное действо. Собрали все оружие, сохранившееся у них с прежних времен, и торжественно, с пением псалмов, сожгли на большом костре в пещере около села Орловка в Ахалкалакском уезде Тифлисской губернии.

Сожжение оружия должно было послужить символом протеста против войны и окончательного разрыва со старым миром. Напомню, происходило это на Кавказе, где оружию всегда придавали куда большее значение, чем где бы то ни было. Тифлисскому губернатору Шервашидзе доложили, что духоборы собираются то ли поднять восстание, то ли бежать в Турцию. На подавление бунта он послал казаков.

Когда те прибыли, костер горел и в нем плавилось оружие. Казаки на лошадях атаковали безоружную толпу духоборцев, избивали людей нагайками, не разбирая ни мужчин, ни женщин, лошади сбивали людей с ног, топтали. Духоборы-мужчины встретили нападение, стоя рука об руку и поставив в середину женщин.

«Так же беззащитно и покорно стояли в Бомбее и Пешаваре приверженцы великого Ганди перед избивавшими и мучившими их английскими полицейскими»^[2], — описывает происшедшее В. Ф. Булгаков, секретарь Толстого. Сам Лев Николаевич, как известно, принял случившееся близко к сердцу.

Несколько человек были потоптаны лошадьми и четверо побиты до смерти. Когда духоборы ушли, оставив за собой красное от крови поле с убитыми, офицеры направили казаков по избам. Начались грабеж и насилие.

В Карской области в тот же день духоборы провели такой же «перфоманс». На этот раз все окончилось бы мирно, если бы не последующая их инициатива. Когда приехала полиция с приказом собрать остатки сожженного оружия, около 60 духоборов, отслуживших в армии и продолжавших числиться в запасе, заявили о своем отказе служить в будущем и отдали полицейским свои солдатские билеты. После экзекуции несколько сот человек посадили и выслали.

Российское общество забурлило и пришло к выводу, что духоборам никак нельзя оставаться в России. А может, им самим пришла мысль об эмиграции. Затея, естественно, потребовала немалых средств.

Лев Толстой через «Русские ведомости» призвал к сбору пожертвований и сам выделил 12 тысяч рублей — часть гонорара за издание романа «Воскресение». В открытом письме, адресованном в шведскую газету, он предложил присудить духоборам Нобелевскую премию: «Никому с большей справедливостью не могут быть присуждены те деньги, которые Нобель завещал людям, послужившим делу мира»^[3].

Как известно, сам Толстой публично просил не присуждать ему Нобелевской премии и тем не ставить его «в неприятное положение, так как я откажусь от нее, а отказ этот может быть неприятен моим наследникам»^[4].

Наследникам и вправду было неприятно. Особенно негодовала Софья Андреевна по поводу гонорара за «Воскресение». «Не могу я вместить в свою голову и сердце, — писала она в дневнике 13 сентября 1898 года, — что эту повесть, после того как Л. Н. отказался от авторских прав, напечатав об этом в газете, теперь почему-то надо за огромную цену продать в „Ниву” Марксу и отдать эти деньги не внукам, у которых белого хлеба нет, и не бедствующим детям, а совершенно чуждым духоборам, которых я никак не могу полюбить больше своих детей»^[5].

 

Их нравы

 

На пароходах, зафрахтованных квакерами^[6], в декабре 1898 года и июне 1899-го семь с половиной тысяч человек переселились в Канаду. Канада в то время поощряла иммиграцию на запад страны, а тут речь шла о рекомендуемых Толстым «лучших фермерах России» и «идеальных иммигрантах». Там духоборы основали свою общину в провинции Саскачеван. Нравы в ней существенно отличались от принятых в окружающем мире.

Вот история, рассказанная Л. А. Сулержицким, сопровождавшим духоборов в Канаду^[7]. Однажды в сарае духоборы мирно пили чай. Вдруг распахивается дверь и появляются двое пьяных английских юношей, один начинает дергать за рукава сидящих духоборов, толкать под локоть, так что те проливают чай на стол. Духоборы между собой переговариваются: «Ну и народ <...> Хуже татар...» Однако никаких действий не предпринимают. Случайные свидетели из местных жителей в свою очередь комментируют: «Вот дурачье. Дикари». Наконец, когда «веселый малый» плюнул в стакан старику, «из-за стола медленно поднялась дюжая, нескладная фигура» одного из молодых духоборов. Он «тяпнул его по уху, да так тяпнул, что тот только икнул и свалился без чувств на землю. <...> Наступила тишина».

Присутствующие встретили такой поворот событий одобрительно. Духоборы, напротив, заволновались и стали укорять молодого единоверца: «Ну это ты напрасно... К чему ты темного человека изобидел, который по неразумению, по слепоте своей... Эх ты, право!»

И представьте, эти тихие непротивленцы проявили невероятную твердость в вопросе экономическом или, скорее, юридическом. Получив от правительства целинные земли (270 тыс. акров) и успешно их распахав и обработав, они наотрез отказались оформлять землю в собственность. «Мы не можем этого сделать потому, что усматриваем в наложении всякой печати собственности на землю основное нарушение всего Закона Божьего»^[8].

 

Явление вождя народу

 

В ноябре 1902 года к переселенцам из сибирской ссылки прибыл их духовный вождь Петр Васильевич Веригин. В ссылке он оказался, по словам Толстого, по следующей причине: «Старики, заведовавшие капиталом <...> выставили Веригина бунтовщиком, человеком, желавшим основать отдельное царство, и, подкупив русское начальство, добились того, что Веригина, как всегда делается в России, без суда и тайно сослали...» Эта заметка великого писателя сопровождается моралью: «С духоборцами случилось то, что обыкновенно случается с замыкающимися в самих себя и вследствии того процветающими религиозными общинами: материальное благосостояние их увеличивается, но религиозное сознание понижается»^[9].

Здесь необходимо сделать небольшое историческое отступление и объяснить читателю, как именно Веригин стал вождем. В течение нескольких поколений общиной духоборов управляло семейство Калмыковых. Лукерья Калмыкова после смерти мужа сама возглавила общину. У них с мужем не было детей, и после ее смерти в 1886 году духоборы остались без лидера. Борьба за власть вспыхнула между ее братом (Михаилом Губановым) и секретарем (Петром Веригиным).

Петр Веригин был не простым секретарем у Лушечки (духоборы звали своих вождей уменьшительными именами, Петра впоследствии будут звать Петюшкой). Она выделяла его среди других с малолетства. Когда в двадцатилетнем возрасте он женился на Евдокии Котельниковой, Лушечка, узнав о браке, немедленно выехала в Славянку и позвала к себе в карету его мать Настюшу Веригину. «Я вам говорила, что он мне нужен для Божьего дела, — отчитывала она ее, — а теперь семейные связи могут все переменить». Настюша плакала и все ссылалась на волю Божью.

Спустя год, в 1882 году, у молодой пары родился сын Петр, будущий Петр Второй, а Петр Первый, оставив жену с ее родителями, отбыл в распоряжение Лушечки в село Горелое того же Ахалкалакского уезда. Завидя его санки, та заплакала от радости. Эти подробности взяты из изданной в 1944 году «Истории духоборцев» В. А. Сухорева, книги вполне политкорректной и уважительной к почитаемым ими вождям^[10].

Тем не менее можно сделать вывод, что в момент переезда ей было 42 года, а ему — 22, и его жизнь при Лушечке продолжалась пять лет. За это время он только раз отлучался проведать жену и сына.

Семен Рыбин, впоследствии секретарь Петра Веригина, сообщает более соленые подробности^[11]. Оказывается, помимо Веригина, у Лушечки был еще один приближенный — рослый красавец-блондин Алеша Федорович Воробьев. Она называла их братьями.

Однажды старец Алеша Зубков слегка упрекнул Лушечку, сославшись на слухи, будто та позволяет Веригину с нею «ночевать». «А тебе что, — осердилась Лушечка, — если хочешь, сам ночуй со мной». С тех пор никто из старцев и братьев не поднимал этого вопроса.

В декабре 1886 года она умерла, и после длительных судебных тяжб и, как говорили, подкупов все имущество перешло к Губановым, а Веригина отправили в ссылку как бунтаря. Там он провел 15 лет, до тех пор, пока канадское правительство не пригрозило отобрать у духоборов земли из-за отказа оформлять их в собственность.

Те ответили странной мерой: отправились в пеший поход к Тихому океану «навстречу Христу», освободив весь скот и бросив (по заповеди «не имейте по две одежды») лишние вещи. Участники похода называли себя «сынами свободы» или «свободниками».

Чуть позже они предприняли новый марш к океану, и на этот раз его участники не просто оставили все лишнее, но и вовсе обошлись без одежды.  Столь странное поведение прежде не встречалось у духоборов. С тех пор «свободники», недовольные чем-либо, стали устраивать «голые» демонстрации в канадских городах.

При этом они выражали, пусть и в крайних формах, не только свои чувства, но и общее настроение духоборов. Скажем, им не все нравилось в канадском образовании, особенно изучение истории с патриотической точки зрения.

Русский этнограф Тан рассказывает, как убеждал своих духоборских знакомцев в том, что знание есть благо и что ставить препятствия правительству на этом пути — грех против собственных детей. Вместо ответа один из его собеседников показал канадские школьные тетради. На обороте каждой были изображены два генеральских портрета. Один из генералов обязательно был английского, а другой — французского происхождения. Под портретами «в самом свирепом джингоистском стиле»^[12] описывалось, как храбро эти доблестные представители двух главных племен Канады проливали свою кровь за отечество и сколько каждый из них истребил врагов.

«Грамота — вещь хорошая, а это к чему же? Да еще детям внушать?.. И если нам обучаться про генеральские храбрости, то незачем нам было переплывать через океан!..»^[13]

Канадское правительство обеспокоилось всем этим и с помощью влиятельных особ, помогавших добиться разрешения царя на эмиграцию духоборoв, способствовало досрочному освобождению Веригина из ссылки. В ноябре 1902 года он приехал в Канаду^[14].

 

Поджигатели

 

Две трети духоборов, не желая идти на компромисс со своими убеждениями, покинули обжитые места и во главе с Веригиным в 1907 году переселились в другой район Канады — Британскую Колумбию и стали жить по-прежнему, общиной. Благодаря Веригину духоборы добились того, что правительство стало строить школы на общинных участках, отменило салют перед флагом и обязаность петь гимн «Боже, храни королеву».

Несмотря на это, «свободники» не унимались, в 1921 — 1922 годах сожгли
почти двадцать школьных зданий в духоборских селах. Они вообще специализировались на поджогах. Начали с того, что сожгли свои дома, потом перешли на чужие. Особенно им не нравились дома, строившиеся едва ли не в каждом селе в качестве резиденции Веригина. Эти дома стали гореть с пугающей частотой.

Вскоре возникла еще одна проблема. После Первой мировой войны, в которой духоборы по убеждениям не участвовали, вернувшиеся с нее солдаты предлагали отобрать духоборскую землю в свою пользу. По этой причине, сообщается в упомянутой книге Попова, вождя духоборов Петра Васильевича Господнего (так называли Веригина) в 1924 году взорвали бомбой в вагоне поезда, которым он ехал в Гранд-Форкс. «Об этой кончине духоборцы поют печальный стих, который они сами сложили: „На запад, на запад, с печальною песнью…”»^[15].

Виновников взрыва в Тихоокеанском экспрессе не обнаружили. Версий у следствия было несколько, но ни одна из них не имела отношения к канадским ветеранам. Среди вероятных подозреваемых были духоборские фанатики, засланные большевистские агенты, ревнивые женщины из бывших служанок Веригина^[16]. Одна из них — двадцатилетняя Мария Стрелова — ехала с ним и погибла при взрыве.

 

Петр Второй

 

Петр Васильевич не указал, кто будет следующим духоборским вождем. Большинство посчитало, что пост должен унаследовать его сын Петр Петрович Веригин, поскольку, как говорили, «в него вошел дух отца».

Духоборы решили его отыскать, послали делегатов в Ростов, неподалеку от которого он возглавлял сельскохозяйственную коммуну. Ходили слухи, что он стал большевиком. На самом деле П. П. Веригин в 1921 году содействовал приходу Красной армии в Грузию, помогал в разведке местности и даже в разоружении меньшевистских отрядов, за что одно время исполнял обязанности товарища председателя Ахалкалакского ревкома^[17].

Джозеф Фредерик Райт рассказывает, что после визита канадских делегатов Петр Петрович несколько раз обращался с просьбами о деньгах и получал их^[18]. В 1927 году он получил от канадских братьев около 18 тысяч долларов и позже пояснял канадским правительственным чиновникам, что деньги ему понадобились для того, чтобы купить свою жизнь после осуждения в России к смертной казни за избиение двух духоборов.

П. П. Веригин подал заявление о выезде в 1925 году. Антирелигиозная комиссия ВЦИК не возражала. Но после ее положительного решения он оказался в тюрьме. За что? По-видимому, заслуживает доверия информация Бонч-Бруевича, который писал о П. П. Веригине в одном из писем, что он «не только не является страдальцем за какую-нибудь идею, а он пострадал по своему собственному бесчинству, самодурству, безобразию и хулиганству», будучи «осужден местным рабочим судом за то, что он смертным боем исколотил в пьяном виде двух духоборцев за то, что они не хотели ему подчиняться как главе духоборческой общины, и которые желали иметь самостоятельное мнение, не согласное с мнением Петра П. Веригина»^[19].

Казалось бы, вытащить из Советской России кого-то, тем более заключенного, совершенно невозможно. В данном случае невозможное стало возможным. По всей видимости, решающую роль в судьбе Веригина-младшего сыграло обращение канадского правительства, надеявшегося на то, что новый лидер по приезде наведет порядок, угомонит «свободников», заставит духоборов вновь отправить детей в школы. Словом, те же мотивы, что и в истории с Веригиным-старшим.

Доказательства того, что духоборское сообщество обращалось за помощью к правительству Канады, есть в письме советского консула в Монреале Л. Геруса от 18 июня 1927 года, где тот обижается на духоборов за то, что они «обращаются к Канадскому правительству за помощью против рабоче-крестьянского правительства», в то время как «Англия, управляемая лордами и капиталистами, подготавливает войну против нас» (Англия упомянута в связи с тем, что Канада в то время была доминионом Великобритании). Он явно знаком с текстом духоборской петиции, по-видимому попавшей в его руки по дипломатическим каналам. Консул изобличает их в написанной там неправде, будто Петр Петрович мученик за духовные убеждения: «Это злостный вымысел. Он отбывал наказание <...> за драки и растрату кооперативных денег».

И далее: «У нас сто шестьдесят миллионов народа. Если каждый будет безнаказанно безобразничать и растрачивать общественные деньги, так у нас будет хуже, чем в капиталистических странах»^[20]. Процитированный текст будто взят из зощенковского рассказа.

Советское правительство не захотело осложнять отношения с Канадой и приняло решение отпустить Веригина. 16 сентября 1927 года на океанском лайнере «Аквитания» он прибыл в Нью-Йорк, а оттуда добрался в Британскую Колумбию, где первым делом заверил канадское правительство, что будет подчиняться канадским законам.

Жену и двоих детей Петр Петрович оставил в России, с собой взял только шестилетнего внука Ивана. О дальнейшей судьбе его семьи известно следующее. Сын Петр и дочь Анна оставшуюся часть жизни по большей части провели в ГУЛАГе — по причине родства с духоборским вождем. Петр в 1942 году умер от голода в лагере. Анна выжила и каким-то чудом в мае 1960 года получила разрешение на приезд в Канаду и спустя 32 года увидела сына Ивана.

 

Возвращение

 

Как только духоборы узнали о Февральской революции, 23 марта 1917 года Петр Васильевич Веригин отбил Временному правительству телеграмму: «Духоборцы в количестве десяти тысяч человек желают возвратиться в Россию как хорошие земледельцы и садоводы». В тот же день он отправил другую телеграмму, адресованную председателю Думы М. В. Родзянко, с просьбой «передать Николаю Александровичу Романову душевную благодарность» за добровольное отречение от престола, что предотвратило пролитие крови. Временное правительство вроде бы сочувственно отнеслось к просьбе духоборцев, но на телеграмму не ответило.

Вторая попытка случилась уже после Гражданской войны. В марте 1921 года духоборы послали письмо Советскому правительству с просьбой пустить их обратно. Просьба мотивировалась тем, что «рассвет свободы поднялся над нашей родиной»^[21].

То был период большой дружбы с сектантами, к тому же Советская власть была заинтересована в возвращении в Россию опытных фермеров, готовых вложить американский опыт в новые коммуны, особенно если они привезут с собой американское оборудование — трактора и прочее.

В 1919 году в Нью-Йорке русскими эмигрантами была организована Ассоциация технической помощи Советской России. Одной из ее задач было рекрутирование тех, кто хотел возвращаться. Духоборы, естественно, попали в ее поле зрения, в Саскачеван и Британскую Колумбию из Нью-Йорка отправились агитаторы. От двух до трех тысяч духоборов выразили желание вернуться^[22].

Марк Поповский, исследовавший этот вопрос в США, считает, что на духоборов была сделана серьезная ставка. В доказательство он приводит донесение из Канады «советского агента» Д. Павлова от 17 ноября 1924 года: «Опыт русских крестьян-духоборов нам предстоит заимствовать. <...> Духоборческий коллектив в пять семейств <...> собирает ежегодно 14 — 17 тысяч пудов зерна. Следовательно, на одного члена коллектива ежегодно вырабатывается около 550 — 650 пудов зерна. У нас же ежегодная выработка на одного сельского жителя не превышает 40 — 50 пудов. Таким образом, крестьяне-духоборы в Канаде при машинном <...> труде увеличили свою производительность в 10 — 12 раз»^[23].

Духоборам обещали выполнить все их просьбы (освободить на двадцать лет от налогов, дать возможность обучать детей согласно своим традициям, освободить молодежь от армии) и выделили землю рядом с Мелитополем. Первые 22 человека приехали уже в 1923 году и основали село Первое Канадское. Подразумевалось, что скоро будет второе и третье. На Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в 1923 году новой духоборской коммуне был присужден диплом признательности^[24], там демонстрировались фотографии передовых духоборских тружеников.

Переезд, однако, шел ни шатко ни валко. В 1924 году приехали 23 фермера из Камсака, потом еще полторы сотни человек. Привезли из Канады невиданную в этих краях сельхозтехнику. Вскоре начался обратный процесс. В июле 1925 года в Канаду вернулись первые шестнадцать реэмигрантов. Они рассказывали, что окрестные крестьяне считали их кулаками, воровали у них. В 1927 году юношей из Первого Канадского начали призывать в армию. Летом 1928 года почти все вернулись в Канаду — «по семейным обстоятельствам».

 

История одного заблуждения

 

В популярной среди пользователей Интернета статье Н. В. Сомина «Духоборы» (на нее есть ссылка в Википедии) и в некоторых других современных источниках рассказывается о предпринятой духоборами «еще одной попытке вернуться на родину». В подтверждение приводятся слова из письма П. П. Веригина Сталину (1931 год): «А теперь вот уже 33 года, как мы живем в Канаде полной коммунистической жизнью и упорно строим коммунизм в окружении капитализма. Ввиду всего этого мы просим Вас, уважаемый тов. Сталин, разрешить нам въезд в страну»^[25]. На этом автор обрывает цитирование, сообщив читателю: «Причины отказа неизвестны».

В Америке мне удалось найти книгу с опубликованным письмом и на странице, на которую ссылается автор, обнаружить окончание оборванного предложения, совершенно неожиданное — «разрешить нам въезд в страну, где уже отцы наши страдали за нашу общую идею, для того, чтобы лично и непосредственно переговорить с Вами и другими товарищами и совместно обсудить назревшие вопросы»^[26]. Причем письмо это подписано не Веригиным, а членами делегации, направленной духоборами летом 1931 года в Советскую Россию. О каких «назревших вопросах» шла речь?

В поисках следов той делегации я обнаружил статью в издававшейся в Саскачеване русской газете «Канадский гудок» от 23 мая 1931 года. В ней опубликован репортаж с собрания в честь шести делегатов из Британской Колумбии, уезжавших «просить советское правительство, чтобы дало разрешение выехать духоборцам из России»^[27].

Получается с точностью до наоборот — духоборы не только не собирались возвращаться, а, напротив, хотели добиться эмиграции из СССР своих единоверцев.

24 июня 1931 года Валентин Федорович Булгаков (в то время бывший секретарь Толстого жил в Праге как эмигрант) получил из Нью-Йорка от П. П. Веригина телеграмму: «Делегация духоборцев, состоящая из 6 членов, выезжает 14 июня из Нью-Йорка на пароходе „Бремен”, направляясь в Европу». 20 июня Булгаков встретил их в немецком порту Бремергафен с плакатом, на котором было написано по-русски: «Братьям-духоборцам — привет!», проводил их до Берлина, устроил в недорогом отеле и показал вегетарианскую столовую.

Приехали они затем, чтобы добиться визы для въезда в СССР и начать переговоры с советским правительством — но вовсе не о переселении на родину, а, напротив, о переезде единоверцев оттуда в Америку. По словам Булгакова, «американские собратья готовы были им помочь чем только могли: ассигнованием средств на переезд их через океан, устройством на сельскохозяйственные и другие работы»^[28]. В те годы у оставшихся в России духоборов — за отказ от участия в непонятной им коллективизации —  отнимали скот и зерно, реквизировали имущество. Недовольных выселяли семьями в Сибирь и Казахстан, а духовные отцы, они же кулаки, направлялись прямиком в ГУЛАГ.

Булгаков вместе с делегацией ходил в советское посольство на Унтер-ден-Линден, помогал духоборам сочинять прошения на имя Калинина и Сталина. Ему удалось привлечь в качестве ходатаев влиятельных европейцев. Под письмом, отправленным в Москву, среди других стояли подписи Альберта Эйнштейна и Ромена Роллана.

В то время в Берлине оказался Луначарский, с которым Булгакову по старой памяти удалось свести делегацию. Луначарский, заметим, был уже не тот, что в 1924 году, когда на XIII съезде партии голосовал за «особо внимательное отношение к сектантам» и рассказывал делегатам, что сектантство — зародыш реформации в России. Лавируя вместе с линией партии, в мае 1929 года на XIV Всероссийском съезде Советов Анатолий Васильевич пел совсем другое. «Сектанты, говорил он, начали с того, что-де „царь нас угнетал, а советская власть дала свободу вероучения”, и они в свои псалмы вставляли слова молитвы за Ленина, за Совнарком. Но это <…> для декларации. На самом деле та злейшая реакция, которая движется кулаком вместе со всякого рода разложившимися интеллигентами, находит в сектантстве прячущуюся за внешней легальностью организацию...»^[29].

Советская власть отказала делегации духоборов во всем, даже в возможности хотя бы на один день в сопровождении советских представителей посетить Москву для непосредственных переговоров с правительством, не говоря уже о разрешении живущим в Советской России духоборам эмигрировать в Америку.

 

«Канадское правительство будет очень радо избавиться от нервных»

 

 Это цитата из американской русскоязычной газеты «Novaya zarya» от 12 января 1950 года, где рассказывается о желании «свободников» переселиться в СССР.  «Сжигание школ, — пишет автор статьи, — поступок непростительный. Не посылать своих детей в школы — это одно, но сжигать школы — это озорство и полное отрицание христианской заповеди: люби ближнего своего. И это неблагородно по отношению к правительству страны, давшей им приют»^[30].

В 1957 году лидеры «свободников» попросили политического убежища в Советском Союзе. В своем обращении к советскому правительству они особенно подчеркивали то, что приехали в Канаду, спасаясь от преследований, но претерпели там самые серьезные репрессии за всю их четырехсотлетнюю историю^[31].

В канадской прессе писали, что их к этому склонили советские агенты. В годы «холодной войны» духоборов периодически объявляли «советскими шпионами».

Канадское правительство и вправду было «радо избавиться от нервных».
В августе 1958 года власти предложили оплатить дорогу в СССР, но только тем, кто откажется от гражданства до 1 октября. Лидеры «свободников» представили список из 2440 подписей духоборов, желающих эмигрировать, но отказались от гражданства меньше ста.

В течение года власти СССР хранили молчание. Весной 1959 года советский посол в Канаде Амазасп Арутюнян встретился с ходатаями. Он сказал им, что это некрасивый жест по отношению к Канаде — хлопнуть перед нею дверью. И помимо всего прочего, Советский Союз не хотел бы ухудшить торговые отношения со страной, которая покупает у него хлеб.

О том, к чему привело стремление духоборов вернуться в Россию четверть века спустя, можно узнать из мемуаров советского посла Алексея Родионова. Он передает содержание беседы с Иваном Ивановичем Веригиным — почетным председателем «Союза духовных общин Христа», состоявшейся осенью 1983 года. Это тот самый внук Петра Петровича, в шестилетнем возрасте взятый им с собой в Канаду в 1927 году.

«И. И. Веригин в беседе со мной добавил о возможной угрозе благополучному осуществлению давнишней мечты духоборов — недавнем крушении южнокорейского самолета и раздувавшейся антисоветской пропаганде»^[32].

То, как аккуратно духоборский лидер говорил о «крушении» сбитого южнокорейского самолета, может сравниться лишь с памятным сообщением ТАСС о том событии. Из него мы, советские люди, узнали, что, покинув воздушное пространство СССР, нарушитель «исчез с экранов радаров и улетел в сторону моря».

В мемуарах посла я нашел упоминание и об Илье Алексеевиче Попове. Духоборский писатель оказался большим другом Советского Союза. «В 1982 году, — пишет Родионов, — духоборческая делегация во главе с И. А. Поповым посетила Советский Союз, где она была принята Председателем Совета национальностей Верховного Совета СССР Виталием Петровичем Рубеном. <...> [В. П. Рубен] подробно информировал делегацию о миролюбивой внешней политике советского правительства».

Попов, в свою очередь, информировал советскую сторону о давнишних намерениях духоборов возвратиться на Родину. Было сказано, что «духоборы ясно представляют себе все сложности, которые могут возникнуть <...> и не хотели бы, чтобы предполагаемое переселение духоборцев на свою Родину нанесло ущерб советско-канадским отношениям. Реакционные силы в Канаде при постоянном давлении со стороны США представляют собой большую опасность».

Вот каким знатоком ранимых душ советских чинов оказался писатель. Что же он услышал в ответ? «С советской стороны И. А. Попову и его делегации было сказано, что их предложения заслуживают большого внимания и будут тщательно рассмотрены». Жаль, не успели, год, повторяю, был 1982-й — год смерти Брежнева.

 

Находки в Толстовском фонде

 

Честно говоря, я и не чаял туда попасть, напуганный  объявлением на сайте, посвященном архивам русского зарубежья — «архив временно закрыт для посетителей». Тем не менее директор фонда Виктория Волсен вняла моим просьбам и допустила в маленький домик в Вэлли-Коттедж, пригороде Нью-Йорка, рядом с православной церковью. Был январь 2010 года, там шла некоторая суета, связанная с землетрясением на Гаити, звонки и визиты тех, кто хотел помочь пострадавшим, — на вид все эти люди принадлежали к потомкам первой и второй волн русской эмиграции. Фонд благотворительный, ничего удивительного.

Думаю, есть смысл рассказать немного о его основательнице. Александра — младшая дочь Л. Н. Толстого, в последние годы жизни стала самым близким ему человеком в семье, она единственная была посвящена в тайну ухода из Ясной Поляны в 1910 году и оставалась рядом с отцом до последних мгновений, ей он завещал все права на свои произведения. Пройдя сестрой милосердия фронты Первой мировой войны, получив три Георгиевские медали за мужество, в 1917 году Александра Львовна вернулась в Ясную Поляну.

Вот несколько штрихов ее биографии, рассказанных ею самой в двух интервью для «Радио Свобода», данных в 1964 году Л. Оболенской^[33] и в 1965 году А. Малышеву^[34].

«Мы принялись разбирать рукописи Толстого. С этого началась подготовка первого полного собрания сочинений — вышло больше девяноста томов, туда вошли все тексты, дневники, письма, все варианты „Войны и мира”. Купить я его не могла: во-первых, тираж был очень маленький, а во-вторых, денег у меня не было никаких. Любопытно, что единственный человек, имевший отношение к этому собранию, чье имя в нем ни разу не упоминается, — это я».

Чекисты арестовывали ее пять раз, в том числе в 1919 году по громкому делу «Тактического центра», будто бы готовившего план контрреволюционного мятежа и захвата Кремля. По просьбе ее друга историка С. П. Мельгунова она  предоставила им квартиру для собраний.

«Но сами их собрания меня совершенно не интересовали, я, может быть, очень сочувствовала бы заговору и участвовала бы в нем, но как-то не пришлось. Это было единственное мое участие, я так и ответила прокурору Крылову на суде, когда он меня спросил: „Понимаете ли вы, за что приговорены?” Я ответила: „За то, что ставила самовар”». Впоследствии ее «подпольная деятельность» нашла отражение в юмористическом стихотворении:

 

Смиряйте свой гражданский жар
В стране, где смелую девицу
Сажают в тесную темницу
За то, что ставит самовар.

 

Просидела она недолго, меньше года, потом работала в Ясной Поляне, создавала музей Льва Николаевича. «И вот нас заставляли вставать под Интернационал, мне навязывали какую-то антирелигиозную пропаганду, от которой я, конечно же, уклонялась. Но все-таки совесть катилась книзу. Приходилось делать вещи против совести — для того, чтобы спасти свою жизнь. Это была главная причина, почему я уехала из Советской России. <...> Я выехала из Советского Союза в 1929 году. 20 месяцев провела в Японии, читала лекции о своем отце. Затем приехала в Соединенные Штаты в 1931 году, осенью».

В бумагах Толстовского фонда я обнаружил свидетельство того, что первоначально из Японии Толстая предполагала эмигрировать в Канаду и обращалась за помощью к духоборам. Как сказано в адресованном ей в Токио письме от 13 апреля 1931 года, отправленном из Веригино в Саскачеване от имени Центрального исполнительного комитета «Именованных духоборцев», там «обсуждали вопрос помочь Вам выбраться из Японии в Канаду, но при настоящем положении дел это не так-то легко сделать: вот уже скоро год будет, как в Канаде стоит во главе консервативное правительство, которое издало закон не впускать в страну никого с Европы и Азии». Но если ей «удастся пробраться в Соединенные Штаты хотя бы на шесть месяцев, а отсюда уже — будет гораздо легче устроить Ваш въезд в Канаду».

По-видимому, ей не было известно о судьбе Веригина-старшего — вероятно, в ответ на ее вопрос в письме сообщается о его смерти «от взрыва бомбы неизвестных злоумышленников». «Петр Петрович (сын покойного Петра Васильевича, которого Вы знаете) шлет Вам свой привет».

Первые шесть лет в Америке она работала на ферме — «чистила курятники, доила коров, копала в своем огороде и написала в это время три книги». В 1939 году, как только на финской стороне стали появляться пленные красноармейцы, Александра Львовна объявила о создании Толстовского фонда. В его организации приняли участие Сергей Рахманинов, бывший посол в США Борис Бахметьев, графиня Софья Панина, историк Михаил Ростовцев. При содействии Толстовского фонда в США въехали около 40 тысяч человек, включая «перемещенных лиц» времен Второй мировой войны, старообрядцев из Турции, беженцев из Китая.

Понятно, что у нас в стране любая информация о фонде семьдесят лет была под запретом. Из всех фотоснимков и кинохроник, примечаний, мемуаров и музейных экспозиций вырезали и вымарывали и Александру Толстую.

 

«Когда я изучаю духоборов, мои мысли и сердце — с Вами»

 

Это цитата из письма Симмы Холт от 25 января 1963 года Александре Львовне Толстой, обнаруженного мною в Толстовском фонде. Симма Холт — автор опубликованной в 1964 году книги «Террор именем Бога»^[35], рассказывающей о подвигах «свободников» в послевоенный период.  В предисловии сказано, что она писала книгу, держа в сознании образ Анюты Кутниковой и ее сына, которого та «воспитала в ненависти к окружающему миру. Она была преданной матерью, но учила сына следовать тому единственному образу жизни, который вела сама».

Гарри Кутников родился в 1944 году и рос, постоянно вдыхая запах гари, — в то время возобновились пожары. На протяжении его детства маму трижды сажали в тюрьму. В 1953 году правительство Британской Колумбии приняло решение, что все духоборские дети должны идти в школу. У «сыновей свободы» отобрали детей и отправили в интернаты. Гарри из интерната не раз сбегал. Когда в 15-летнем возрасте вернулся домой, стал работать на фабрике, а в выходные готовил пожары и взрывы. В 1962 году запланировал взрыв здания суда в городе Нельсоне. Но план провалился, проезжавший мимо таксист заметил огонек вдоль стены суда и загасил бикфордов шнур. Тогда Гарри с другом Джоном собрали бомбу и поехали взрывать почту в Киниярде. Бомба взорвалась по дороге, и он погиб.

Из письма видно, что Симма Холт и прежде, во время работы над своей книгой, переписывалась с Толстой, присылала ей материалы о духоборах (как видно, криминального характера). При этом просила в случае их использования не упоминать конкретные имена, так как не может позволить себе судиться по обвинению в диффамации. Вероятно, у нее были основания опасаться судебных исков — в духоборской среде плохо восприняли книгу, обвиняли ее в сенсационности и желтизне.

В своем ответе от 31 января 1963 года Александра Львовна сообщила ей, что «решила больше не заниматься „свободниками” — это безнадежно, и только правительство способно принять меры, чтобы остановить этих сумасшедших („crazy people”)»^[36].

Современный духоборский публицист Кузьма Тарасов призывает не ставить «свободников» на одну доску с остальными духоборами, поскольку «хорошо известен тот факт, что как только человек начинает участвовать в акте насилия, он или она тотчас перестает быть духобором»^[37].

Эта логика автору, как старому коммунисту, хорошо известна. У нас ведь как было — считалось, что коммунист не может совершить преступление. Поэтому если член КПСС все-таки его совершал, его исключали из партии и перед судом представал беспартийный.

Конечно, не все духоборы относились к «свободникам», но все «свободники» были духоборами. Пацифизм их носил, так сказать, весьма активный характер. Когда речь идет о Первой мировой войне, из XXI века это выглядит безобидно, а вот когда о Второй мировой — как-то не очень.

Кузьма Тарасов с гордостью рассказывает, что в 1943 году массовый бойкот нескольких сотен духоборов — плотников и строительных рабочих — создал угрозу невыполнения проекта постройки плотины, которая нужна была для увеличения производства гидроэнергии в военный период. Власти были вынуждены в Квебеке искать людей для их замены. А вот когда 60 «свободников» прошли голыми по шоссе, протестуя против установленных в военное время мер национальной регистрации, Тарасов называет их фанатиками.

В целом же он, разумеется, прав, вот только что поделаешь — хорошая слава лежит, а плохая бежит.

В наши дни число потомков приехавших в Канаду духоборов составляет около 40 тысяч человек. Они стали получать образование, выучились на врачей, инженеров, агрономов и юристов. К последнему десятилетию прошлого века «свободники» наконец угомонились. Реформированным «сынам свободы» (так они теперь себя называют) разрешили вести коллективный образ жизни (коммуной), освободили от налогов, передали в траст (доверительное управление) землю.

 

«Мою кошку зовут Тутцы»

 

19 июня 1969 года Александра Львовна получила приглашение, подписанное Иваном И. Веригиным и Ильей А. Поповым, «в местность Веригино-Камсак в Саскачеване на празднование семидесятилетия переселения духоборцев в Канаду».

Язык, которым написано приглашение, заслуживает внимания: «В глубокой признательности Вашему высокочтимому отцу Льву Николаевичу Толстому, который так много помог духоборцам во время их тяжелых переживаний от гонения за отказ от милитаризма. <...> Мы чувствуем, что было бы очень на месте Вам, как его единственной оставшейся в живых дочери, быть на этом нашем торжестве». Правда, они извиняются, что не могут оплатить расходы по приезду, но обещают «снабдить приезжих квартирой и угощением»^[38].

В ответ на приглашение Александра Львовна написала, что «хотела бы приехать, чтобы лично Вас поздравить и побыть с Вами, но мне уже 85 лет и я стала прихварывать и боюсь пускаться в такое дальнее путешествие». «Помню, — пишет она далее, — приезд братьев-духоборцев к моему отцу, помню его громадный интерес к духоборцам и его глубокое сочувствие вашим христианским взглядам, которые не отличались от того, во что он верил сам. Ради этих убеждений покойные братья ваши терпели страдания, преследования, тюрьмы, телесные наказания, и отец страдал вместе с ними».

«Дорогие братья и сестры! Чем старше я становлюсь, тем больше, наблюдая за тем, что происходит в мире, я прихожу к убеждению, что люди без веры — гибнут.

Прошло 70 лет, как вы поселились в Канаде — и сейчас мы видим кругом насилие, злобу, поругание и преследование всякой религии, как это уже происходит больше 50-ти лет в Советской России, увлечение материальными благами, полное равнодушие к духовным вопросам всего культурного мира, и, в связи с этим, увеличение преступности, падение морали, религии — и душевная пустота.

Отец мой верил духоборцам, всегда надеялся и верил, что вы — духоборцы будете помнить то, что сделало для вас канадское правительство, и окажетесь хорошими, верными гражданами этой страны (здесь явный намек на „свободников”. — Л. С.). Он был бы счастлив знать, что среди морального упадка человечества вы удержали веру в Бога и Заветы Иисуса Христа».

Еще в письме выражено пожелание «воспитать ваше молодое поколение в вере Отцов и Дедов Ваших».

Спустя два года, в 1971 году, Александре Львовне представилась возможность самой пообщаться с «молодым поколением», пусть и в эпистолярном жанре.

13 октября 1971 года ей написал из Монреаля журналист Андрей Ливен о том, как в Британской Колумбии провел урок русского языка в английской школе, где обучаются дети духоборов. По-видимому, они были знакомы — ее корреспондент принадлежал к княжескому роду, вся его семья в свое время эмигрировала в Константинополь, затем перебралась в Болгарию. В Канаде, где он жил после войны, Ливен занимался организацией религиозных передач для России.

«Я рассказал им о Вас и Вашем отце, о романе „Воскресенье”, о переезде их предков в Канаду, — пишет Ливен. — В этом классе было 14 учеников в возрасте от 15-ти до 17-ти лет». Их учитель Петр Васильевич Самойлов «организовал в этом городе Касльгаре, где 30 процентов населения составляют духоборы, прекрасный молодежный хор в сто голосов». По предложению учителя ученики написали ей письма, которые он прислал адресату.

Похоже, прежде о Льве Толстом они слыхом не слыхивали. Просят Александру Львовну прислать фотографию ее отца. «Сколько я знаю про нево, я думаю, что он был очень хороший человек, — пишет Ларион Григорьевич Стушнов (и он, и все остальные  величают себя по имени-отчеству. — Л. С.). — В наших духоборских участках живут до сих пор наши дедушки и бабушки, которые приехали с России».

По-русски, правда, пишут с ошибками, «жи-ши» — через «ы».

«С преветом к вам Василий Иванович Колесников. Как вы пожываете? Мы пожываем помаленько. <...> В нашей фамилии пять человек. Мы живем на фарме и мы держим пара коров, пара телят, три кошки и одна собака. <...> Я кончаю свой последний год в школе. <...> На прошлой неделе господин Левен из Монреаля приехал и сказал нам очень интересный разговор. Он рассказал как Духоборцы приехали в Канаду из России. Я очень интересуюсь в хоккей, в баскетбол и в бейсбол».

«Мое имя Агафия Петровна Плотникова. <...> У меня есть один брат и две сестры, Я (на английский манер пишет местоимение с большой буквы. — Л. С.) старшая, у меня семнадцать лет. Сегодня моя кошка родила четыре котен, один желтый, а другие черные. Мою кошку зовут „тутцы”. Моя мама не любила эту, она хочет отдавать. Как ваше здоровье? Мое здоровье хорошо. Как погода у вас там в Нью-Йорке? У нас теперь дождь идет».

3 ноября 1971 года Александра Львовна ответила детям. В своем письме она вспомнила Льва Николаевича, рассказав, как «он волновался и как он старался кончить свой роман „Воскресенье”, и на деньги, полученные от издателя, помочь духоборам выехать в Канаду».

«Спасибо вам за ваши милые и сердечные письма. Дай Вам Бог всего наилучшего. Это „лучшее” не состоит только в материальном благополучии: еде, хорошем жилище, удовольствиях, но и в душевном покое и радости, а радость достигается помощью другим и в сохранении самого драгоценного, что есть в каждом человеке: веры в Бога и в следовании учению Христа».