Кабинет

Анонс № 9 2024



СТИХИ

Геннадий Русаков. «Высокие уроки»

«Мы до сих пор у жизни учимся / такой безделице – пожить». Сентябрьский номер «Нового мира» открывается поэтическим циклом Геннадия Русакова – «высокими уроками» жизни, итоги которых лирический герой поэта подводит в одиннадцати стихотворениях. В них нет ни тоски, ни нравоучений – только полное принятие, светлая память о прошедшем и ожидание встречи с Богом.



Когда я рос, врастая в ремесло,
и постигал в себе свои пороки,
то я запоминал не их число,
а ремесла высокие уроки.
И стал пером для пишущей руки,
опорой затухающему зренью:
чтоб видеть то, что видят старики
без жалости к себе и к поколенью.
Я пробный лист, исписанный не мной,
я буквица подсказанного слога…
Творец за все берет большой ценой,
зато и оставляет очень много:
когда-то Он раскрыл свою тетрадь
(в ней от восторга зайчики играют)
и вычеркнул там слово «умирать».
С тех пор слова в стихе не умирают.



Наталия Черных. «Из цикла «Опыты ароматов»
Поэтические эссе

Тончайшая лирика Наталии Черных в этих текстах обретает не только мелодику и цвета, но и ароматы. Стебель за стеблем поэт приветствует Жизнь – бережно складывает словами букеты, плетет венки, очеловечивает их – цветы, травы, деревья – и вот они уже обрели собственные души, чувства, воспоминания и чаяния. И строчками этими – как будто находишься на лесной лужайке – не надышаться.



Сирень (московский вальс)

Смотри, сойдем: сиреневый нам сад, и там нас ждут четыреста сортов, и мы станцуем там, моя надежда…

Стен исторических преображенских желтых стройны и вечно юны тополя. На Радоницу кладбище цветное глядит на вальс мирской как будто вскользь и улыбается. Ведь кладбищу приятно в прозрачный строгий сон впустить невинный вальс.

И нет здесь слез – а радость и надежда.

Танцует пыль – она сандалом пахнет после дождя. Но это тополя покинули свои проклеенные почки и руки тянут к маленькой сирени.

Я, братья, здесь. Я с вами навсегда. И школьный вальс, и свадебный со мною. Пока я здесь, пока иду в круженье, все лавки будут пищей наполнены, отрезов ткани лучшей на платья и костюмы хватит всем, старуха не споткнется, и мужчина не сопьется, и будет лишь гроза.

Гроза нежна, как я.

Так дайте руку мне, дворовой сирени, я расцветаю снова.



Стефано Гардзонио (Степан Фрязин). Из цикла «Моё чистилище»

Первая публикация в «Новом мире» стихов итальянского филолога-русиста и поэта, пишущего на русском языке под псевдонимом Степан Фрязин. Цикл «Моё чистилище» интересен в первую очередь тем, что каждое его стихотворение создано как некая заметка, реакция на прочитанную песнь «Божественной комедии» Данте. Подборка опубликована со вступительным словом Игоря Вишневецкого.



Не сон, не бодрствование волшебно
Мой шаг откроют к загадочной заре.
Не то русалки, не то Сирены песнь похабна
Разорвала вуаль тумана в белизне.
Косноязычие и нагота увечья,
Испуг и трепет сладостных страстей,
Меня то губят, то мнимо лечат,
И грех косым зрачком пронзит сильней!
Смотри, меня крылом лебединым будит сознание,
Весь смрад разложения оттолкнув,
Да скаредный я и продажный от вожделения,
И в землю уткнувшись лежу, спину согнув!



Андрей Высокосов. «Путем частичного стихосложения наказаний»

Первая публикация автора в «Новом мире». Мир поэзии Высокосова экзистенциален и глубоко трагичен, постоянно то соприкасаясь, то плотно переплетаясь со смертью, которая сквозит сквозь многочисленные цитаты и с детства знакомые – что самое страшное («верный филя с мертвой тетей валей») – образы, – от которой не сбежать.



положите мне в гроб автомат ппш
и патронов на первое время
бьется в тесной печурке родная душа
и роняет то сопли то семя

а с небес то зарядит овечий горох
то на месяц кукушкины слезы
то какой-нибудь позднеаттический бог
лейтенантской нарежется прозы

и с большой грановитой гранатой в руке
раздвигая собою осины
поглядит как купаясь в своем молоке
наши реки легки на плотины

поглядит как кисельны вокруг берега
как аллеи темны и таежны
как ничья и нигде не ступала нога
как окрашено все осторожно

и тогда он гранатой бабах по гвоздю
и повесит на гвоздь портупею
за водой родниковой уйдет по дождю
и по снегу а я не успею



Надежда Келарева. «Можно не засыпать»

У Пушкина были «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы». Эти же стихотворения – скорее для тех, кто не спит: столько здесь от тишины, ветра, шелеста деревьев, незримого присутствия Бога, отголосков детских воспоминаний и шума моря, – то ли все-таки набегающего сна, то ли сердечного ритма – волнами.



Равновесие –
Это уверенность.

Невозмутимо
Красноносый кулик
Принимает волны,
Продолжая камень.

На доске бирюзовой
Плывем,
Но кажется – возвращаемся.

На ветру
Чего только стоит – упасть,
Удержаться –
Стоит примерно того же.

А что там, в конце моря?
Спрашивает племянница.

Берег, – отвечаю. – Наверное.



ПРОЗА

Борис Екимов. «Дождь»
Житейские истории

Четыре небольших рассказа – четыре окошка в незатейливую и трогательную жизнь деревенских людей, полную труда, сердечности и веры, которая вольна творить настоящие чудеса, если душа по-детски искренне и глубоко открывается Богу.



Грешу… Ругаюсь. И меня ругают… – и через глубокий вздох: – А дома – сын, два внука растут. Не вижу их, скучаю. И они скучают. – И снова глубокий вздох.

Чем я мог успокоить незнакомого человека?.. Мне ли чужую жизнь судить, когда в своей толком не разобрался.

Но вдруг, вовсе не думая, произнес я невесть откуда пришедшие слова, которым сам удивился:

Все устроит Господь… – сказал я и повторил: – Господь устроит.

Сосед мой поглядел на меня удивленно. Помолчал. Как-то посветлел лицом, даже улыбнулся, соглашаясь.

Это правильно. Устроит Господь.

И даже головой повертел, словно изумляясь: как просто все.



Надя Алексеева. «Белград»
Роман. Окончание

Окончание романа, первая половина которого опубликована в августовском номере журнала. Главная героиня Аня, казалось бы, не одна, есть у нее и мама, и близкий мужчина, и работа – и все-таки она одинока и не понята даже самыми родными людьми. Однако ее одиночество созерцательно и созидательно: оно влечет ее из Москвы в Белград, а затем в Ялту – последнее пристанище Антона Павловича Чехова. Именно одиночество тянет ее к близкой, пусть и жившей совсем в иную эпоху душе – Ольге Книппер. О ней и Чехове Аня пишет книгу – и сама проживает написанное, потому что ее персонажи так или иначе вплетаются в жизнь, становясь реальными.

Во второй половине романа действие происходит преимущественно в Сербии во время войны, где начинается очередной поворот в Аниной жизни – и переворот в душе.



До нынешней зимы Аня не понимала Чехова. Выуживала цитаты, интонацию, тоску. Рассматривала поближе и откладывала, как пройденное. Как отработанное.

Сейчас. Вот здесь. Слабая, бестолковая, с забитым носом и пятном собачьей крови на куртке она его наконец поняла. Напротив сидит Суров: никого не стесняясь, держит ее руки своими, будто она сбежит: нежно, как собственник держит; забирает место Руслана. Показалось, что это Чехов вглядывается в Аню. Ждет, что она скажет теперь о своей собственной жизни. О том, рассчиталась ли она за счастье, за которое всегда надо платить. О матери с ее навязчивой заботой. О Душане, который с Нового года прочищал свой автомат, о старухе Мариночке, спасенной от расстрела самой Ольгой Книппер, о белой церкви, теперь заставленной геранями, о белобрысом мальчишке, попутавшем волну с войной. О любви, в которой паришь, пока тебя за веревочку не затянут, не закрутят назад, на землю. А там снаряд – свист, шар огня, туча пепла и дыма, грохот до глухоты, Землю бьет небо. Ты больше не в счет, самый маленький человек. В новостях скажут ты – «сопутствующая потеря», ты ни при чем, в тебя не целились. Я это знаю теперь, Антон Палыч.

Мария Розова. «Ваш выход»
Пьеса в трех актах

Первая публикация автора в «Новом мире». Пьеса внутри пьесы – «Гамлет» изнутри, в закулисье, а там разыгрывается своя трагедия, вырастающая из комических моментов, театральных интриг, зависти, человеческих страстей. Что важнее – слава от исполнения главной – легендарной! – роли или проживание своего персонажа, глубокая любовь к театру и жизнь ради него? История пушкинских Моцарта и Сальери на новый лад в шекспировско-закулисной атмосфере.



Белецкая. Боюсь, завтра может не наступить. Пора остановиться. Поиграли – и хватит. Он тебя загонит.
Елагин. Я тебя люблю – потому и рассказал. Другим знать незачем.
Белецкая. И я тебя люблю, Феденька. Но рисковать не хочу. И потому все расскажу Аристарху Платоновичу. Спектакль того не стоит.
Елагин. Стоит.
Белецкая. Это же все… (пренебрежительно дергает за складки своего платья) вымысел!! Игра! Как ты не понимаешь?
Елагин. Понимаю. Потому и говорю. Для актера вымысел и есть жизнь.
Белецкая. Но у тебя есть я! Твоя жизнь – со мной! (В горле стоят слезы.) Ты нужен мне. Я просыпаюсь по ночам – дышишь ты или нет. (Плачет.) Подумай хотя бы обо мне.

Елагин встает, целует Белецкую и смотрит ласково, как на ребенка.

Признайся Аристарху Платоновичу, останови спектакль!
Елагин. Нет.
Белецкая. Ты выбираешь вместо меня – театр?

Елагин молчит.

Феденька… Тебе нельзя… Ничем хорошим это не кончится.
Елагин. Пора. Мой выход.



Георгий Давыдов. «Театр теней»
Тетрадь третья

Заметки формата записных книжек об искусстве, обществе, истории, наблюдения за жизнью, запомнившиеся цитаты из книг, миниатюрные размышления. Предыдущие две тетради публиковались в выпусках № 9/2021 и 10/2023.



Анаксимандр учил, что люди происходят от… рыб. Парменид учил, что люди происходят из… солнца. Современный человек, надо думать, станет хихикать над подобными сумасбродствами. Но оба грека, в сущности, эволюционисты: мы, если не дети рыб, то правнуки; если не дети солнца, то праправнуки. Мы несем в себе вещество, из которого сделаны и рыбы, и солнце. Вот и утверждай после этого, что был не прав Лоренцо Валла (1407 – 1457), когда говорил, что в раю мы будем плавать под водой лучше рыб и летать по воздуху лучше птиц, а пищей станет только евхаристия (которая, по слову Осипа Мандельштама, длится как вечный полдень). Неужели вы думаете, что, читая эти строки, вы все еще здесь, а не стали звездным светом?



ОПЫТЫ

Александр Марков, Оксана Штайн. «Образ Серафима Саровского
у М. М. Бахтина: каким бывает гротескное тело»

Личность Серафима Саровского, его житие занимали в жизни и творчестве Михаила Бахтина особенное место и отдельное – в контексте понятия гротескного тела – некоего реального образа, вызывающего эмпатию, в искусственных условиях. В случае с Серафимом Саровским это собственно сам святой в ситуации повторяющейся умной молитвы как средства достижения божественной благодати и икона святого в обстановке храма – то есть также в условиях постоянной молитвы. Более подробно роль Серафима Саровского в жизни Михаила Бахтина и концепция гротескного тела представлены в самой статье.



Над рабочим столом Бахтина висела икона св. Серафима Саровского. Объяснять это можно по-разному. М. М. Бахтин в 1920-е годы примыкал к нескольким кружкам или по крайней мере соотносил себя с ними: кроме кружка «Воскресение» А. А. Мейера, членство в котором и было причиной ареста философа, это было и неформальное «Братство святого Серафима Саровского», принадлежность к которому вменили Бахтину, по его собственному рассказу, в вину на основании наличия иконы святого в доме, а также «Космическая академия наук», по делу которой был арестован Д. С. Лихачев. Связан был Бахтин с этими группами особым напряженным интересом, а не разделяемыми правилами участия, держась некоторых ценностей и общих интуиций этих групп «благодаря его возможной дружбе с их лидерами».



ПУБЛИКАЦИИ И СООБЩЕНИЯ

Виктор Есипов. «Рыцарство не воодушевило предков наших…»

Как поэт относился к явлению европейского рыцарства? Иронизировал ли он в своих письмах Чаадаеву или говорил серьезно? Какое место занимает образ рыцаря в творчестве Пушкина? Этим вопросам посвящена обстоятельная статья Виктора Есипова, проиллюстрированная примерами из писем, стихотворений и пьес поэта.



Теперь попробуем охарактеризовать пушкинское отношение к рыцарству в его собственных рыцарских сюжетах.

Начнем со «Сцен из рыцарских времен», оставив в стороне известные историософские подходы к ним советских литературоведов, например, В. Б. Шкловского и С. М. Бонди, в которых они представлены прежде всего как попытка Пушкина художественно осмыслить историю Средних веков или, если выразиться точнее, конец высокого Средневековья.

При взгляде на «Сцены…» не сквозь призму историко-литературных комментариев, а просто как на литературное произведение, мы увидим, что их фабулу составляет противоборство мещанина Франца со знатным рыцарем Ротенфельдом.



ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

Ирина Сурат. «Жизнь святого Алексея»
О переводческих стратегиях Осипа Мандельштама

Статья посвящена мандельштамовскому переводу одного из ранних памятников французской литературы «Жизнь святого Алексея» об Алексии Человеке Божием. Ирина Сурат поясняет особенности этой легенды и рассказывает историю выбора Мандельштамом этого необыкновенного жития (причем отрывка «без начала и конца») и собственно «биографию» его перевода на русский язык. «Это не просто перевод – …как-то странно заговорила судьба», писала Надежда Яковлевна Мандельштам. Кроме того, отрывок легенды, переведенный Мандельштамом, это пока единственный опыт перевода старофранцузской поэмы о святом Алексее на русский язык.



В мае 1922 года Осип Мандельштам сдает в Государственное издательство рукопись под названием «Избранные отрывки из старо-французской эпической литературы (Chansons de geste). Перевод Осипа Мандельштама». Сдача антологии проходила, судя по всему, в два этапа – в архиве Института мировой литературы отложились два различающихся списка руки Надежды Яковлевны, в отрывках представлены «Песнь о Роланде», «Паломничество Карла Великого в Иерусалим и Константинополь», «Коронование Людовика», «Алисканс», «Сыновья Аймона», «Жизнь святого Алексея» и «Берта Большая нога».



Кирилл Анкудинов. «Юрий Кузнецов и Иосиф Бродский: криптоинтертекстуальность как односторонний диалог»

Особое место в статье уделено так называемой криптоинтертекстуальности – скрытым цитатам в тексте, которые, как правило, обычному читателю непросто выявить, да и автор на это не рассчитывает. Кирилл Анкудинов рассматривает «односторонний диалог» поэзии Юрия Кузнецова с Бродским, подробно анализируя варианты цитирования и связи между текстами, разбирая аукающиеся образы, формы, метафоры.



Как ни странно, «почвенник» Юрий Кузнецов по степени «цитатонасыщенности» своей поэзии приближается к Осипу Мандельштаму, что также связано с некоторыми концептуальными предпосылками. В парадигме «мифоориентированности» культура воспринимается Юрием Кузнецовым как всеобщая сокровищница архетипов (в том числе сюжетных), порой ошибочных и требующих полемического отклика, но чаще использующихся инструментально (и, как правило, без отсылок к их первоавторам)1. Найти «цитату как предмет полемики» в текстах Ю. Кузнецова легко. Сложнее иметь дело с иными формами цитирования. Юрий Кузнецов – поэт с привычкой отталкиваться от «чужого слова», иногда с целью полемики, иногда инструментально, иногда без осознания (бессознательно). В первом случае мы имеем дело с модернистской интертекстуальностью, в третьем и очень часто во втором случае – с явлением, которое возможно определить как «криптоинтертекстуальность». Это скрытые цитаты. Их трудно выявить, и выявление таких цитат читательской аудиторией не входит в цели автора.



РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ

Дмитрий Бавильский. «Как победить энтропию и хаос?»
Рецензия на сборник рассказов Евгения Шкловского «Синдром неизвестности»

Уже в самом начале рецензии Дмитрий Бавильский отмечает особенность авторского стиля Шкловского – «максимально верные формулы для описания “обычной”, повседневной жизни, сообразно писательскому чувству меры, лишенные акцентов и акцентуаций» и «писательское отчуждение», остраненность. Книга поделена на три раздела, в каждом – несколько, казалось бы, совершенно обыденных историй о среднестатистических людях – таких даже в толпе не отметишь – как все. Именно через такую «обычность» Шкловский говорит о деликатных, важных вещах. Сделать или не сделать нечто, что может в корне поменять жизнь? Сказать или не сказать? Открыть или не открыть? Что может означать случайно (или нет?) брошенный взгляд? Сомнения иногда настолько велики, что рассказ так и завершается открытым финалом, бездействием персонажа, и можно только предполагать, что бы случилось, если бы выбор был сделан иной.



«Шкловский остался с нормой», – утверждал важнейший критик рубежа веков Александр Агеев, имея ввиду и «добротный психологический реализм» Шкловского и норму «мирнотекущей, несмотря на все катаклизмы, человеческой жизни», в которой, правда, всегда есть место покою мироощущения и интонационной логике поступка. «Культ белого цвета», один из лучших текстов предпоследнего раздела книги «Локации», неторопливо, намеренно в замедленном ритме, описывает жизнь человека, решившего покрасить стены дома в белый цвет. Особенно после того, как на нем появляется граффити с отвратительной закорючкой. Рассказ посвящен тому, как день за днем, поверхность за поверхностью, мужчина красит дом белым цветом, и тому, как жена и сын реагируют на этот ремонт.



Кирилл Ямщиков. «Роман с ключом зажигания»
Рецензия на роман Александра Старостина «Никакая волна»

Роман Александра Старостина (он же Федор Сволочь из легендарной музыкальной группы «Theodor Bastard») на самом деле был написан пятнадцать лет назад, но все никак не мог дойти до читателя. Действие происходит в начале двухтысячных, а это значит рубеж веков, смена поколений, концерты с отсылками на звезд русского альтернативного рока (которые на самом деле представляют собой неловкую стилизацию западных групп), «неспокойные» мысли молодежи… Роман, с одной стороны, талантливо иронизирует над современным русским роком, а с другой – предлагает одуматься, опомниться и очистить зерна от плевел, а подлинное – от яркой и шумной шелухи.



КНИЖНАЯ ПОЛКА АННЫ АЛИКЕВИЧ

Рекомендательная библиографическая подборка от Анны Аликевич. В числе книжных предпочтений поэта – сборник «телеграм-эссе» Марины Кудимовой «Фобия длинных слов. Записи 2013 – 2020 гг.», сборник рассказов Александры Шалашовой «Красные блокноты Кристины», поэтический сборник Александра Дьячкова «Жизнь удалась», книга статей о русской литературе Ольги Седаковой «О русской словесности. От Александра Пушкина до Юза Алешковского», роман Карло Вечче «Улыбка Катерины. История матери Леонардо», роман японского модерниста-классика Юкио Мисимы «Дом Кеко», книга эссе Бориса Рогинского «Прогулка не будет скучна. Этюды о стихах», литературоведческое исследование Ульриха Штельтнера «Проза и лирика романа «Доктор Живаго», книга эссе Петера Надаша «Золотая Адель. Эссе об искусстве» и редкое оригинальное исследование американского литературоведа Сета Моглена «Скорбя о современности. Литература модернизма и травмы американского капитализма».



БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЛИСТКИ

КНИГИ

В сентябрьском выпуске читателям рекомендуются следующие издания: сборники пьес Владимира Набокова «Скитальцы» и «Человек из СССР», сборник Егора Холмогорова «Истина в кино – II. От “Однажды в Голливуде” до “Слова пацана”. Очерки консервативной кинокритики», книга Синтии Л. Хэвен «Человек, первым открывший Бродского Западу. Беседы с Джорджем Клайном» и некоторые другие издания.



ПЕРИОДИКА

В сентябрьском номере «Нового мира» составитель знакомит читателей с наиболее интересными материалами из печатных и онлайн-СМИ, таких как «Дружба народов», «Урал», «Знамя», «Волга», «Критика и семиотика», «Нева», «Москва», «Вестник РФФИ», «Prosodia», «Формаслов», «Правмир», «Звезда», «Коммерсантъ Weekend», «Русская литература», «Русская речь», «Сюжетология и сюжетография», «Детские чтения» и др.

Например:



Алексей Алёхин. Наперегонки с велотренажером. Записные книжечки. – «Дружба народов», 2024, № 7.

«Нынче дамы и на светских тусовках одеты невзрачней телеграфисток позапрошлого века. Тех я видел на старой фотографии: сидят в пышных платьях с оборками и воланами за своими аппаратами».

«В своем лондонском цикле Клод Моне писал главным образом туман. Как и в “Стогах” запечатлен солнечный свет, а не кучи сена».

«Нашел в шкафу телефонный справочник 1934 года. Могу теперь Пастернаку позвонить».

Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация