СТИХИ
Светлана Кекова. «Однажды мне приснился сон»
Поэзия Светланы Кековой – настоящая музыка в каждой строке, каждом созвучии. Поэт изящно владеет мастерством слова и превращает его в подлинное искусство, оставляя в стихотворении самое главное – свое сердце, открытость и чуткость по отношению к Богу, людям, родной стране, целому миру – прекрасному и печальному.
Подводя итог, что скажу я тебе, сестра?
Что молва пестра, музыкальная речь быстра,
что пространство прошлого прожито и забыто.
Мы сидим с тобою и греемся у костра –
а зажег Господь его ночью в пустыне быта.
Что ж, приходит время пространству платить оброк…
Но восходит к небу и пушкинский пламень строк,
и волненье Моцарта, и славословье Баха.
Золотым сияньем отмечены эти дни.
Ты свои ладони к пламени протяни –
и восстанут звуки, как феникс восстал из праха.
Мария Козлова. «Журавлик»
Стихи Марии Козловой определяют, как «поэзию высокого звука». И правда, поэт совершенно виртуозно выстраивает мелодику своих стихотворений, при этом без отрыва от их смысла и предназначения, обращаясь к своим предшественникам и современникам. Предназначение же – высокое: делиться опытом, сомнениями и размышлениями – о жизни и смерти, о человеке и человечности. А ответы у каждого читателя – свои. Как и у автора.
По-над цветистыми слогами
Из песни выкинутых слов
Летит журавлик оригами,
Из острых слаженный углов.
А там, внизу, земля ютится,
Она не шар, она не диск –
Надежды малая крупица,
Любви карманный обелиск.
Лежит себе, как на поддоне,
У сонной вечности в руке,
Точнее, прямо на ладони,
На жизни влажном бугорке.
На ней сарайчик вроде тира,
Там проливают чью-то кровь.
А он, бумажный, просит мира,
Как будто в мире есть любовь.
Андрей Василевский. «Два стихотворения»
Два небольших текста – емких, одновременно тихих и тревожных – об актуальном, о наболевшем.
Светит месяц,
Светит ясный,
Далеко идет война,
Далеко она видна.
………………………
Алексей Комаревцев. «Кувшинки плывут»
Первая публикация автора в «Новом мире». Эти стихотворения можно обозначить как «поэзия быта» – настолько оживают, обретают дыхание и даже собственный характер совершенно будничные предметы и явления. Впрочем, это все по блейковским заветам («в одной песчинке видеть Вечность»), вот, как если увидеть парящего ангела в неисправной стиральной машине или импрессионистский пейзаж в стене, покрытой «казенным» зеленым цветом… Быть может, именно это и есть истинная поэзия?
Стиральной машинки экстаз
в твоей предыдущей квартире
я помню: она каждый раз
взлетала, как ТУ-104.
Хотелось умчаться в подвал,
хотелось грустить каждый вечер –
ей словно отмашку давал
какой-то незримый диспетчер.
Кричал ей: «Свободно! Пора!»
А я размышлял чуть поодаль,
вернутся ли все свитера
и что там сегодня с погодой.
Григорий Князев. «Памяти Насти»
Памятный цикл стихотворений – по-детски простой (и в то же время мудрый), искренний разговор – с ушедшей из земной жизни – женой. Разговор, полный горя, воспоминаний, нежности, надежды и – несмотря ни на что – горячего желания научиться жить заново, не теряя душевной связи с родной половинкой. «…Ходить, смотреть, дышать, любить и петь».
Помнишь наших запретных свиданий огонь –
Как мы прятались, как шифровались от прочих?
Нам казалось: как вазу, любовь нашу тронь –
И она разобьется, не склеить кусочки.
Как мы, дети смешные, друг другу клялись,
До озноба, до боли счастливые оба,
Что не на год, не на два – на целую жизнь
Будем вместе от школьной доски и до гроба.
Как меня исцеляла от страсти больной
Ты заботой сердечной, мой ангел-хранитель,
И на каждой ступени ты шла предо мной,
Протянув мне защиты незримые нити.
Мы прожили двенадцать подаренных лет
Неразлучно – от комы твоей и до смерти.
И, посланий твоих ожидая в ответ,
Шлю тебе я стихи и молитвы в конверте.
ПРОЗА
Илья Кочергин. «Запасный выход»
Повесть
Эту повесть во время чтения порой так и тянет назвать поэмой – это настоящая лирическая проза, которая временами превращается в сценарий авторского кинофильма, наполненного образами, флешбэками, непривычными крупными планами. А история несложна и знакома: лавируя между ностальгией по детству и суетой нашего века, человек ищет «запасный выход» туда, где сможет выдохнуть. Взять однажды и уехать в самую глушь, построить собственными руками дом да еще и завести «старенького коня… которого по окончании спортивной карьеры вместо того, чтобы сдать на скотобойню, отправили на деревню дедушке» – почему бы нет? Так «запасный выход» превращается в настоящий спасательный круг, помогающий человеку вернуться к самому себе, ощутить себя цельным, провести «переработку пространства» – в первую очередь, собственной жизни и души.
Умрешь – начнешь опять сначала. Будешь слушать приятный даже на ощупь шелест срезаемой травы, потихоньку переступая ногами входить, размахивая косой, в освежающую тень от деревьев, потом выходить на солнце, тело будет радоваться в хорошей работе, голова будет восхитительно пуста. Тебя будут окружать неколебимые гнедые стволы лиственниц, травянистые южные склоны Сойока и мохнатые от кедров северные склоны Баштуу, крики кедровок и стрекот саранчи. Осмысленный и яркий свет. <…>
Что за странный человек? – ответите вы. Зачем ему не живется в своей московской квартире?.. Зачем он заводит старого коня и косит ему по утрам и вечерам траву, тешет жерди, строит конюшни и пашет огород? Зачем он провел столько времени в юности в плацкартных вагонах, маленьких поселковых гостиницах «заежках», в вертолетах. Зачем он учился косить, запрягать лошадей в сани, печь хлеб, шить обувь, ночевать зимой у костра, чесать козий пух и резать овец?
Разве мы можем узнать себя в этом человеке? <..>
Это в некотором смысле «аварийный выход». Вспомните, разве посещая какое-нибудь здание, вы ищете что-то знакомое и похожее на вашу жизнь, глядя на запертую (и у кого находятся ключи – неизвестно) дверь с табличкой «ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД»… Но вот настает ситуация, когда по каким-то причинам обычный нормальный выход перестает работать. Или его использование истощает вас, или там начинают пропускать только по пропускам. В таком случае вам может пригодиться знание о том, что у вас на полке стоит в твердой обложке проторенная узенькая тропинка в сторону от скоростной трассы, а на покосе в Ташту-меесе до сих пор растет трава и возвышаются толстые лиственницы, под которыми можно разжечь костерок. Что чуть ниже по течению говорливой речки Кулаш до сих пор видны старые, но крепкие домики заповедницкого кордона, остался даже дом Абая и его чуть покосившийся аил – деревянная юрта с крышей из коры, хотя самого Абая давно уже нет на свете. Всё это существует взаправду.
Евгений Шкловский. «Искусство заваривания кофе»
Рассказы
Небольшие рассказы, в которых автор предстает как мастер художественной детализации, а через детализацию – и рефлексии, чуткого психологизма и внимательности к своим персонажам и ситуациям, в которые они попадают – маленьким «повседневным чудесам» жизни.
На следующий год в мае, в самом начале сезона, он привозит с собой семена мальвы. Отношения у них не улучшились, а вошли в состояние спокойной отчужденности. Особой неприязни или даже враждебности, к счастью, нет, и это уже хорошо. Но раздражение периодически накрывает то ее. то его. Приезжает он на дачу один, она не захотела, потому что еще довольно холодно, дом не прогрет, ему приходится напяливать на себя свитер и сверху еще куртку.
<…>
Вместе они приезжают через две недели. Стоит жаркий майский день, но все еще пока в начале цветения, листики и трава нежно зеленые, совсем юные, кое-где еще почки. И вдруг он слышит ее вскрик:
- Боже мой, ты взгляни!
Вздрогнув от такого неожиданного возгласа, он подбегает к ней, застывшей перед забором, в том месте, где она обычно развешивает сушиться белье, и что видит? Рядом с рабицей высокие стебли той самой мальвы, семена которой он закапывал две недели назад, и на стеблях – большие розовые цветы с нежными лепестками.
В изумлении они стоят и смотрят на цветы, которые если и должны были распуститься, то не раньше июля, они соприкасаются плечами, мальва и мальва, красивое растение, ничего не скажешь, но все равно перед ними несомненно чудо, самое настоящее. Она поворачивает к нему еще бледное после долгой зимы лицо с блестящими бирюзовыми глазами, и в глубине их что-то давнее, прежнее, почти забытое и очень теплое, родственное.
Кто знает, может, тоже сон, ну, вроде того, что она видела прошлым летом, и тоже с мальвой. Все может быть. Но на душе хорошо, радостно и тоже тепло. Так они и стоят рядом, вплотную друг к другу, щедрое майское солнце в самом зените, ну и весна, весна…
Дмитрий Брисенко. «Как я украл Лу Рида»
Рассказы
Так случается, что порой автор берет своих персонажей и помещает в странные обстоятельства – такое условие задачи, так «дано» – и смотрит, как сложится. А складывается подчастую сплошной магический реализм, но неужели так не случается и с каждым, кто умеет воспринимать мир хотя бы на толику тоньше, глубже и острее других людей? Почему бы и не почувствовать себя персонажем сюрреалистической истории – может быть, самой короткой на свете, длиною в несколько мгновений – и на всю жизнь.
Иногда звонил телефон, Игорь отвечал на вопросы и говорил, что на работу он не сможет выйти в ближайшее время, он тяжело заболел. Ему сочувствовали. Спрашивали про мебель и сколько она стоит. Игорь понимал, что ошиблись номером. Он говорил: «Вы набрали неправильный номер». Переставали звонить и спрашивать, но Игорь для надежности отключил телефон.
Игорь подолгу задерживался у окна. Пейзаж не сообщал ничего нового. Квартира куда-то ехала, а пейзажу было все равно: он прилип к окнам, не мытым с прошлой осени. Так и ехали: квартира, Игорь, пейзаж. Вот только вороны и люди: они те же или уже другие. Игорь перестал про это думать. Он вообще сейчас мало думал. Смотрел телевизор, сидел на земле, спал. Вороны, люди, пейзаж – какая разница.
Евгений Кремчуков. «Двадцатого века не было»
стихотворений в прозе вторая часть
Первая часть стихотворений в прозе Евгения Кремчукова – «Кинотеатр Родина» - была опубликована в журнале «Новый мир» в ноябре 2022 года. Перед читателем – вторая часть лирической прозы автора, а точнее – автобиографических миниатюр, осколков воспоминаний, впечатлений, встреч и разговоров, доказывающих бессилие времени, несостоятельность его разрушительной силы. Каждая строчка, каждый осколочек, написанный – выхваченный – Евгением Кремчуковым, утверждает жизнь и только жизнь, в каком бы обличии она ни являлась.
…Это, увы, не бессмертие, нет, но – полнолуние жизни вокруг. И всякое мое письмо до сих пор кажется мне отчасти ретроспективным – тянущимся сквозь десятилетия…
В действительности все мы встречались, верь мне, уже не единожды. Ведь что человек – появляется он на земле, исчезает и появляется вновь. Что человек? Исчезая, он превращается в прах, пыль, пищу, траву и воздух. Но ровно так же и нежная майская листва, и солнечная синева, и частицы мироздания, сейчас несомые куда-то мимолетным ветерком, - в конце концов, через тысячу превращений, окажутся человеком.
ОПЫТЫ
Павел Глушаков. «“Стрекоза и Муравей”: Poetica et Moralia»
Что, казалось бы, можно особенного сказать о знакомой нам с детства басне Ивана Андреевича Крылова? И все же не так она проста и однозначна, как может показаться на первый взгляд. В 1862 году вышла статья В. И. Водовозова «О педагогическом значении басен И. А. Крылова», где ведущее мнение принадлежит детям – основной «крыловской» читательской аудитории. Позже Лев Выготский отмечает «двусмысленность», «двуплановость» и «двусторонность» басни, а сам Павел Глушаков сопоставляет ее ни больше ни меньше с пушкинской трагедией «Моцарт и Сальери», находит переклички с гоголевской «Шинелью» и параллели с гораздо более поздним «Превращением» Кафки. При этом автор статьи рассматривает не только морально-этическую сторону басни, но и особенности самой ее поэтики, так или иначе влияющие на смысловую составляющую произведения.
ПУБЛИКАЦИИ И СООБЩЕНИЯ
Алексей Коровашко. «Обнаженное время»
Один из романов Бориса Пильняка назывался довольно странно – «Голый год». О смысле этого заглавия задумывался сам Солженицын: «Почему так названо? Вначале думаешь: год – голодный? год – нищий для страны? оказывается, нет: голый – как обнажение человеческих инстинктов (а затем – и тел)». Правда, в отношении 1919 года – года написания романа – такая трактовка довольно сомнительна. Интерпретировать многоплановое название романа литературоведы пытались и спустя десятилетия после его выхода в печать – настолько заинтриговала их загадочность словосочетания «голый год». Опираясь на документалистику, историю самой эпохи и особенности творчества Бориса Пильняка, Алексей Коровашко старается определить подлинный смысл заголовка «Голый год» в контексте времени.
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Константин Шакарян. «Советский» «антисоветский» Сельвинский
В «перестроечные» годы, в 1989 году, вышло двухтомное избранное Ильи Сельвинского, куда вошли не только его общеизвестные произведения, но и «неподцензурная лирика», десятилетиями ожидавшая своего часа. В своей статье Константин Шакарян обращается именно к этим почти неизвестным стихотворениям Сельвинского из цикла «Pro domo sua», о котором даже исследователи творчества поэта не всегда упоминают. Сельвинский – тот самый «советский поэт», который искренне верил в ценности того времени, в которое жил и работал, и постепенно окончательно в этой системе разочаровался. И даже в этом случае он оставался предельно честен и с собой, и с читателем – и ничего не замалчивал в своей поэзии. Цикл «Pro domo sua» – прямой разговор о насущных проблемах родной страны.
ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
Галина Калинкина. «Не с людьми, а рядом с ними»
О книге Романа Сенчина «Десятые»
Новая книга Сенчина – не столько о конкретной временной эпохе – десятые – сколько о человеке, при этом она отчасти автобиографична: в персонажей явно вложены черты и мировоззрение самого писателя. Но о признаках времени всё же сказано: в Прологе – и довольно противоречиво. С одной стороны, десятые – это «сегодня люди воруют меньше и вообще как-то бережнее друг к другу относятся», с другой – совершенно противоположные картины бытия этой эпохи. Персонажи рассказов сборника – нечто среднее между «лишними» и «маленькими людьми»: почти бесцветная жизнь – и все же попытка рефлексии, поиска своего места даже в этой жизни, чего окружающие не понимают. «Вероятно, эта намеренная неприкаянность, потерянность, аморфность типажа протагониста есть реакция на давление социально-политических событий», – делает вывод Галина Калинкина. И с большим участием рассказывает читателю о каждом из персонажей сенчиновского сборника.
РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ
Александр Марков. «Лекции для Фауста и для нас всех»
Рецензия на книгу Фридриха Киттлера «Философия литературы. Берлинские лекции 2002»
Книга немецкого медиатеоретика Фридриха Киттлера посвящена философскому осмыслению поэзии: «в центре книги – учительство: как философия может научить чему-то поэтов, а не только научиться у них». Для Киттлера изобретателями современной поэзии стали немецкие трансценденталисты – Фихте, Гегель, Шеллинг, которые впервые стали обращаться к читателю, в то время как прежде книги писались для ученых и для коллег по перу. Именно после трудов Канта и Гегеля у читателей появляется самостоятельное мировоззрение, и они получают полное право не просто быть причастными к высокому миру поэзии, но и сами стать поэтами. Значимую часть книги занимает исследование Киттлера о том, почему поэтическое мировоззрение, поэтическая эстетика и всё, что касается немецкой поэзии, низвелись до поверхностного изучения немецкого языка на школьной скамье – безусловно, это связано с «немецкой виной» во Второй мировой войне, которая отчасти сохраняется и по сей день.
Александр Чанцев. «Экология человека»
Рецензия на книги C Pam Zhang
«Land of Milk and Honey» и Christine Lai
«Landscapes. USA: Two Dollar Press»
Обзор двух художественных книг авторов азиатского происхождения, посвященных единой теме – экологическим проблемам, при этом обе писательницы уже отмечены литературными премиями и признанием. «Земля, текущая молоком и медом» Си Памжань – роман-антиутопия о городе, в котором произошла экологическая катастрофа, вызвавшая смог, опасный для хозяйства, здоровья и жизни людей и скота. Ресурсы постепенно иссякают, и приходится существовать в новых условиях. Но главное – это роман о человеческих взаимоотношениях и почти библейской жертвы во имя возрождения Земли.
Второй роман – Кристина Лай «Пейзажи» - посвящен главным образом «экологии души, отношений и боли», иными словами экологии человека. Это также фантастика, условное далекое будущее, в котором бушуют экологические бедствия сразу в нескольких стихиях. Каждый из героев принес в трудное настоящее воспоминания из прошедшего – об отцовском саде, о флорентийских музеях, о классической музыке и литературе. Переживая сложности в личных отношениях, герои довольно своеобразно странствуют – и не столько в пространстве, сколько по закоулкам своего сознания, размышляя о том, куда и зачем им идти и насколько в жизненном путешествии важно зрение – физическое и душевное.
БЫТЬ НИКЕМ. КНИЖНАЯ ПОЛКА ДМИТРИЯ БАВИЛЬСКОГО
Вниманию читателей – новый библиографический обзор книг от Дмитрия Бавильского. В новой подборке писатель рекомендует «очень странную книгу» бразильского психолога Марии Риты Кель «Время и собака: депрессии современности», экзистенциальное эссе о кошках Джона Грея «Кошачья философия. Кошки и смысл жизни», исповедальную автобиографическую книгу математика Майкла Фрейма «Геометрия скорби. Размышления о математике, об утрате близких и о жизни», «Песни души» святого Иоанна Креста, «Статьи и письма 1934 – 1943» Симоны Вейль, записи Теодора В. Адорно «Minima moralia. Размышления из поврежденной жизни», последнюю прижизненную книгу Мориса Бланшо «Голос, пришедший извне», размышление о трагедии массового уничтожения людей Валерия Подороги «Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное зло», книгу историка литературы Ксении Филимоновой «Эволюция эстетических вглядов Варлама Шаламова и русский литературный процесс» и документальную книгу Ирины Паперно «Осада человека: Записки Ольги Фрейденберг как мифологическая теория сталинизма».
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЛИСТКИ
КНИГИ
Аннотируются три новых издания: Семен Бобров «Древняя ночь вселенной, или Странствующий слепец» – философская поэма XVIII века, невероятно масштабная и даже авангардная для своей эпохи; издание «Илиады» и «Одиссеи» Гомера в пересказе Сергея Носова – переложение знаменитого эпоса «своими словами», и вот перед нами прекрасная лирическая проза, которая будет понятна даже ребенку; «Солженицынские тетради: материалы и исследования» – девятый сборник неизвестных произведений Александра Солженицына, включая документальные: записки писателя, неопубликованные письма, литературоведческие исследования солженицынского творчества.
ПЕРИОДИКА
Мартовское обозрение интересных публикаций в онлайн- и печатных СМИ, таких как «Сюжетология и сюжетография», «Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература», «Пролиткульт», «Волга», «Год литературы», «Палимпсест», «Знамя», «Prosōdia», «Новая Юность», «Звезда», «Москва», «Формаслов», «Новое литературное обозрение», «Коммерсант Weekend», «Горький», «Топос», «Литературная газета», «Кварта», «Дружба народов».
Например:
Сергей Баталов. В поисках лирического героя. – «Пролиткульт», № 16, декабрь 2023.
«Я не случайно столь подробно пересказываю Тынянова. В этих заметках я постараюсь его критерии применить к другим поэтам XX и XXI века. У нас будет одна простая задача – мы будем искать лирического героя. Прежде, чем начать поиски, стоит напомнить, что хотя понятие “лирический герой” и закрепилось как в литературоведении, так и в литературной критике и сейчас легко применяется к творчеству самых разных поэтов, наличие лирического героя – вовсе не имманентное свойство поэзии как таковой».
«Замечу, что следов “лирического героя” также не стоит искать ни у первого, ни у второго поэтического поколения XXI века. Очень похоже на то, что “лирический герой” как осознанная поэтическая стратегия присущ исключительно четвертой фазе поколенческого цикла – странникам, как Блок или Рыжий, у которых идеализм юности соединился со скепсисом зрелости. По большому счету, появление “лирического героя” в практике больших поэтов – знак усталости поэзии, когда новый язык еще не появился, и для выражения новых эмоций пытаются приспособить старые поэтические практики. “Лирический герой” – это всегда немного игра в литературу, даже если эта игра ведется талантливыми, может быть, даже великими поэтами. Но может быть, такой разговор – без масок, даже гениальных – еще интереснее».