Моя бегущая строка

_Дверь

 

Мы заместим собою всех, кто отлучился —

или навеки убыл,

что, конечно, горько.

 

Жаль, что амфибрахий

нам не заменит остывающих пространств.

 

Не потому ли двери приоткрыты,

бездействуют замок, крючок, задвижка —

все разом —

это сочетанье навряд ли гарантирует покой.

 

Замки с ключами — только от испуга,

привычки всё беречь вовне и возле

бессчётного количества предметов,

ветшающих

вдоль времени и вкось.

 

Я постараюсь справиться с задвижкой,

с ключом,

который плохо был изваян,

с замком,

когда-то названным английским, —

и выйду на порог, где слышен шум

 

от тех теней, что ходят по ступеням

то вверх, то вниз,

здороваясь небрежно,

легко касаясь полукруга шляп,

присматриваясь к тем, кто с любопытством 

глядит на них,

сжимая в связке ключ.

 

 

*  *  *

 

За чертой городской будет ровно.

Если вытянуть руку вперёд,

прочертить по линейке прямую,

встать по струнке, скользить в гололёд

иль на лезвиях быстрых ножей —

рисовать ими юрких ужей, —

всё ж не будет прямого прямей,

чем спина у сосны, и ровней,

чем озёрный невидимый лёд,

чем холодной зимы небосвод.

 

 

*  *  *

 

Дух весенний опять

превозносит себя.

 

Все, кто выжил зимой,

горевали не зря,

и тепло сберегли

под корнями и снегом —

 

чтобы первый ручей

с залихватским разбегом

побежал, как бежит

городской сумасшедший,

с ярким блеском в глазах

к новой жизни восшедший.

 

 

_{В стране безобидных растений}

 

Не будет причин для волнений

в стране безобидных растений.

 

Что думает летом кудрявый вьюнок?

Ах, если бы мог бы, ах, если бы мог —

пружиной зелёной бы вился,

и длился под солнцем, и длился.

 

Что думает дуб — исполин-истукан?

Налил бы себе пьяной браги стакан,

шумел бы хмельною листвой у дороги,

где жмутся в траве васильки-недотроги.

 

В ознобе трясётся осиновый лес —

его взял в полон мухоморовый бес.

Не требует жизнь объяснений

в стране безобидных растений.

 

Осталось лишь выбрать, кто будет сморчком,

берёзой, пожухшим от зноя лучком —

растением, вросшим в свой лес или сад,

с корнями, растущими вкось, наугад.

 

 

*  *  *

 

Приманивать ветер, как будто в ладонях

он прядей волос никогда не держал,

как будто не дёргал он женских подолов,

как будто, кружась, никогда не бежал

 

с обрывком газеты,

косынкой и шаром —

воздушным и ярким,

доставшимся даром.

 

Приманивать ветер весенний — ему

подолы и платья пока ни к чему,

и нет ему дела до прядей волос —

до них, как мальчишка, ещё не дорос —

 

несётся под небом

и над тротуаром

во власти свободы,

доставшейся даром.

 

 

*  *  *

 

Моя бегущая строка  —

гонима ветром, уязвима

и фантастически незрима,

и с поэтическим сюжетом —

была жива минувшим летом.

 

Она упруга от дождя,

цветов и трав.

Жуков закрылки

трещат над ней, и стрекозы

подъёмный мощный механизм,

и леса тайный организм

ей отдают упругость ветра

и скорость света, скорость лета.

 

Луг собирает насекомых

в отряды маленьких убийц.

Стада коров, жующих травы,

их превращают постепенно,

неотвратимо и степенно

в воздушной пены молоко.

 

И открывается в ответ

большого лета Божье око.

 

И так далёко, так высоко

тот сад чудес.

Тот сад чудес.