Деревенский детектив Фазиля Искандера

Рассказ «Бригадир Кязым» был опубликован в 1981 году в апрельском номере журнала «Новый мир». Позже в значительно расширенном и отредактированном виде рассказ вошел в первое полное советское издание книги «Сандро из Чегема» (1989). Промежуточным этапом в пересмотре идейной концепции рассказа стал фильм «Чегемский детектив» («Мосфильм» совместно с «Грузия-фильм», 1986), снятый по мотивам произведений Фазиля Искандера. Режиссер картины Александр Светлов сохранил детективную основу «Бригадира Кязыма», но, разумеется, должен был считаться со спецификой языка кино, понимая, что буквальный перенос рассказа на экран невозможен. Кроме того, за пять лет, что отделяют рассказ от киносценария, автором которого был сам Ф. Искандер, существенно изменилась общественно-политическая ситуация в стране, и это не могло не сказаться на трактовке криминального сюжета.

Показательны для понимания эволюции авторского замысла перемены в портретной характеристике антигероя — бывшего председателя, Почетного Гражданина Села Чегем Теймыра (Тимура) Жванба, укравшего деньги из колхозного сейфа. В журнальной публикации внешность Теймыра в сцене ночного поединка с Кязымом представлена минималистично: «В лунном свете круглая, бритая голова Тимура с теменью глазниц казалась страшноватой. <…> Тимур остановился на дороге и уставился на Кязыма темными глазами, и круглая бритая голова его сияла в лунном свете»^[1].

На страницах романа в условиях ослабления советской цензуры Искандер вывел запрятанные ранее в подтекст намеки на поверхность: «В лунном свете круглая, бритая голова Тимура с теменью глазниц казалась страшноватой.  И вдруг Кязым вспомнил из рассказов людей, сидевших в тюрьме, что арестантов бреют. „Господи, — подумал Кязым, — если все правильно пойдет, его и брить не надо будет. А ведь он всю жизнь ходил бритоголовый, так что в любой год можно было сажать, а лучше всего сразу, семнадцать лет назад. Он уже тогда был бритоголовый”, — мелькнуло в голове у Кязыма и погасло. <…>

Тимур остановился на дороге и уставился на Кязыма своими темными глазами, и круглая, бритая голова его в лунном свете казалась странной, потусторонней»^[2]. Главное преступление Теймыра — это, оказывается, даже не кража, посадить его следовало семнадцать лет назад, то есть в 1930 году, когда он раскулачивал и ссылал чегемцев в Сибирь. Доведенный Кязымом до бешенства Теймыр сокрушается, что упустил тогда возможность расправиться с семейством Хабуга: «— Я тебя искал, кулацкое отродье, — изо всех сил сдерживаясь, тихо клокотнул Теймыр, — чтобы сказать, до чего я жалею, что не упек вас в тридцатом в Сибирь!» (642). Выражение «кулацкое отродье» появилось в тексте лишь в 1989 году, до этого было «вражье отродье» («Новый мир») и «шакалье отродье» («Чегемский детектив»).

В лунном свете «страшноватая», «круглая бритая голова» Теймыра «с теменью глазниц» и так напоминала череп, но в «Сандро из Чегема» Искандер закрепляет ассоциации, добавив еще два эпитета «странная, потусторонняя».

В «Чегемском детективе» роль Теймыра исполнял Гиви Сарчемелидзе, чей облик подогнать под данное описание было весьма затруднительно. Режиссер и оператор фильма нашли свое решение. Актера в ночном эпизоде снимали таким образом, что его голова оставалась в тени и была практически не видна, зато белоснежный китель героя действительно «сиял в лунном свете». Символический потенциал этой сцены станет понятен, если вспомнить, что раньше в очень необычном ракурсе оператор снял портрет Сталина, висящий в кабинете председателя Аслана Айба. Портрет виден зрителю только частично. Знаменитый сталинский френч со звездой Героя Социалистического Труда легко опознает каждый, примечательно при этом, что лик вождя в кадр не попадет ни разу.

Власть безлика, править может даже пустой костюм. Это убеждение разделяли многие русские классики — от Салтыкова-Щедрина до Булгакова. Так, в романе «Мастер и Маргарита» после того, как председателя Зрелищной комиссии забрали черти, его «костюм продолжает сидеть в кабинете и успешно выполнять все функции пропавшего Прохора Петровича: принимать посетителей, накладывать резолюции (которые вернувшийся хозяин впоследствии все одобрил)»^[3]. Создателями «Чегемского детектива», пусть и не столь прямолинейно, заявлена та же мысль.

Символически нагружен в фильме А. Светлова еще один портрет. Ключ от колхозной кассы Теймыр прячет за фотографией человека, внешне несколько напоминающего молодого Сталина. Узнав, что Кязым обманул его, Теймыр в ярости срывает рамку со стены и разбивает ее. Первоначально Искандер никак не конкретизировал что за фотографию Теймыр использовал в качестве тайника, на ней мог быть изображен кто угодно: «Рядом с ним валялись клочки большой фотографии, осколки стекла и обломки рамы. Видно, ключ был заложен за эту фотографию, висевшую на стене»^[4]. В романе «Сандро из Чегема» писатель уточнил: «Рядом с ним валялись разорванные клочья большой фотографии его отца» (655). Ярый сталинист Теймыр, конечно, ни при каких обстоятельствах не мог бы посягнуть на портрет вождя. Разорвав в клочья фотографию отца, он совершает поступок кощунственный уже не с политической, а с общечеловеческой точки зрения.

Наряду с портретом и костюмом, важнейший символ и рассказа, и фильма — ключ. Кязым прекрасно понимает, что ключ нужен Теймыру не столько для воровства денег из колхозного сейфа (эти деньги так и пролежат мертвым грузом в тайнике), сколько для того, чтобы чувствовать, что власть в Чегеме все еще принадлежит ему. Но его время прошло, на что прозрачно намекает Кязым: «Ключ от власти… теперь он у меня в руках» (642). «Ключ от власти» в рассказе и в романе переходит к Кязыму по праву, ведь он «считается одним из самых умных людей Чегема». Вот почему молодой председатель колхоза Аслан Айба, «не испытывая никакого стеснения», приезжает «просить помощи у неграмотного бригадира» (615, 616).

В фильме все сложнее. Роль председателя в «Чегемском детективе» сыграл Шарах Пачалия (1914 — 2000). Он на пятнадцать лет старше Теймыра — Гиви Сарчемелидзе, родившегося в 1929 году. Если в рассказе старую сталинскую гвардию сменяет новое поколение руководителей, то в фильме характер власти принципиальных изменений не претерпевает. Кязым просит ключ от сейфа всего на один день, но получает отказ. Председатель боится, что уступив власть на короткое время, можно потерять ее навсегда. Подозревая Кязыма в коварстве, Аслан Айба встречает его инициативу настороженно и даже делает оскорбительное предположение: «Сделать копию ключа можно всего за час». Ключ надо добывать обманом, чтобы раскрыть преступление придется совершить еще одно преступление. Друг Кязыма Бахут сначала крадет корову Аслана, а затем удачно «находит» ее. Власть вообще не слишком заинтересована в поиске настоящего вора. Если в рассказе к Кязыму обращался председатель колхоза, то в фильме сам подозреваемый в краже бухгалтер Чичико.

«Чегемский детектив» снимался в конце так называемой «пятилетки пышных похорон», когда один за другим уходили из жизни престарелые советские вожди. Курьезно, что провожали генсеков под «Лебединое озеро», «а советские люди, услышав внеплановую трансляцию этого балета, понимали: в стране что-то стряслось»^[5]. Авторы картины нашли музыке Чайковского неожиданное применение. Мельник Цурумия приносит на праздник проспоренный Бахуту патефон с самой лучшей своей пластинкой — к удивлению гостей это запись «Танца маленьких лебедей». Хотя Бахут и Цурумия после недолгого замешательства будут лихо отплясывать под этот неподходящий аккомпанемент лезгинку, происходит явно «неплановое» включение балета Чайковского в фильм. Зрителю середины восьмидесятых намек был понятен. Под приглушенное звучание «Лебединого озера» Бахут вручает Кязыму «ключ от власти». Во время застолья Теймыр будет окончательно разоблачен. Когда Кязым ставит точку в словесном поединке с бывшим председателем, прямо назвав его преступником, снова начинает звучать музыка Чайковского. Пиршество для Теймыра обернется «веселыми похоронами». Почетный Гражданин Села не просто уличен в краже, он подвергнут карнавальному развенчанию, на что обратили внимание Петр Вайль и Александр Генис^*: «Основа карнавала — представление о круговороте, социальном кувырке. Как день сменяет ночь, а зима лето, так и король меняется местами с нищим. Отсюда в карнавальных празднествах обряд увенчания-развенчания»^[6].

Масштабность образа Теймыра подчеркнута включением в его характеристику аллюзий на биографии трех советских вождей — Сталина, Хрущева, Брежнева. Любопытно, что в романе «Сандро из Чегема» Искандер допускает очевидную непоследовательность. В главе 7 «История молельного дерева» сказано, что председатель Тимур Жванба «проработал в Чегеме около тридцати лет. <…> Уже в наше время Тимур Жванба благополучно ушел в отставку и даже получил малоизвестный титул Почетного Гражданина Села, но тут с ним случился необычный казус, полностью исключавший не только ношение этого высокого, хотя и малоизвестного титула, но и обыкновенной гражданской одежды» (147 — 148). Несложные подсчеты позволяют предположить, что третью кражу денег из колхозной кассы Теймыр совершил в конце 1950-х или в начале 1960-х гг. Однако в главе 18 «Бригадир Кязым» другая информация: «Прожив в Чегеме больше пятнадцати лет, Тимур так и не научился по-настоящему хозяйствовать, хотя время от времени пробовал у себя на усадьбе  всякие вздорные новшества. Так, он в один год половину своей усадьбы засеял арбузными семенами, хотя арбуз в условиях Чегема не вызревал и весь урожай ему пришлось скормить скотине. В другой раз он закупил полсотни мандариновых саженцев, но они высохли той же зимой» (630). В соответствии с этой временной шкалой, указано, что кражи Теймыр совершил «в течение войны и двух послевоенных лет» (615). В «Чегемском детективе» датировка последнего ограбления еще точнее — «через три года после Отечественной войны». Хронологический сбой дает автору возможность соединить приметы разных эпох. Расправа с неугодными навешиванием таких ярлыков, как «троцкисты» и «кулацкое отродье» (630, 642), — это, конечно, симптом периода сталинских репрессий. А вот «вздорные новшества» Теймыра по выращиванию арбузов и мандаринов в неподходящем климате скорее сродни хрущевским экспериментам конца 1950-х — начала 1960-х с кукурузой.

Искандер, впрочем, не собирался ограничиваться рамками советского мира, разъяснив в предисловии к роману: «История рода, история села Чегем, история Абхазии и весь остальной мир, как он видится с чегемских высот, вот канва замысла» (5). В таком глобальном контексте Тимур Жванба предстает как воплощение власти вообще. Его имя в переводе с монгольского означает «железо»^[7]. Прославил это имя тюрко-монгольский завоеватель XIV века, о невероятной жестокости которого слагались легенды. Кроме того, безусловно, правомерна проекция персонажа Искандера и на другого правителя, выбравшего себе металлическое имя.

В «Чегемском детективе» есть еще одна историческая параллель — в эпизоде посещения дома Кязыма Теймыр, потрепав по щеке маленького Гулика, притворно ласково произнесет: «Какой хороший мальчик!» У советского зрителя этот жест, благодаря культовому сериалу «Семнадцать мгновений весны» (1973), где были воспроизведены кадры немецкой кинохроники, определенно ассоциировался с Гитлером. Важно, что главный герой фильма штандартенфюрер Штирлиц (он же Максим Максимович Исаев) в закадровом комментарии подчеркнет шаблонность поведения вождей: «Вот этот жест, в точности повторенный сейчас Кальтенбруннером, напомнил ему события сорок второго года. Все они хотят быть похожи на фюрера, непременно на фюрера».

«Власть — это когда нельзя никого любить», — такова обобщенная формула власти, выведенная Фазилем Искандером в романе «Сандро из Чегема». В главе «Пиры Валтасара» он приписывает Сталину очень горькие (и, по-видимому, свои собственные) мысли о природе власти: «Они думают, власть — это мед… Нет, власть — это невозможность никого любить, вот что такое власть. Человек может прожить свою жизнь, никого не любя, но он делается несчастным, если знает, что ему нельзя никого любить» (218). Теймыр Жванба не столь умен, чтобы философствовать о высоких материях, но его судьба — наглядное доказательство правильности суждений «Величайшего гения всех времен и народов».

По мнению П. Вайля и А. Гениса^*, «Фазиль Искандер создал нечто такое, что с первого взгляда очень похоже на эпос. Есть в „Сандро из Чегема” черты, которые роднят его абхазцев с ахейцами и калеваловскими финнами. <…> Абхазцы, с обычаем вместо конституции и кровной местью вместо милиции, не фон романа, а плоть его»^[8]. Многие преступления, совершаемые в Чегеме, и в самом деле словно бы пришли из глубины веков, из времен «Нибелунгов». Кража Теймыра вполне заурядна, но чтобы ее раскрыть Кязыму придется сослаться на весьма неординарный случай: «Нури был младшим сыном Хабуга. Перед войной он повздорил с мужем своей сестры и, будучи необычайно вспыльчивым парнем, запустил в него топором, и тот умер от кровотечения. Дело удалось замять, потому что властям никто не жаловался, однако на семейном совете Нури был навсегда изгнан из семейного клана и Чегема» (625 — 626). Разумеется, Нури судят вовсе не по советским законам, а по нормам архаического права. Вынесенный ему на семейном совете приговор по сути равносилен высшей мере наказания. В средневековой Исландии, например, изгнание и объявление вне закона было «равноценно смертной казни, поскольку приговоренный лишался всего имущества и мог быть безнаказанно убит (мстить за него запрещалось)»^[9]. А «…согласно тексту постановлений короля Этельреда (X в.), человек, которого отлучили от общины, т. е. „изгой”, рассматривался не просто как „человек вне закона” — др.-англ. ut-laga (совр. англ. outlaw), но и как „выродок”, в мифологии подобный демону, в законодательстве — волку. Именно волк олицетворяет собой существо без рода и племени»^[10].

Теймыру за кражи грозит лет десять тюрьмы, но не в этом заключается главное наказание. Лишенный власти, он «совсем осатанел, одичал и оскотинился, как говорили чегемцы» (630), превратился в того самого «изгоя», «существо без рода и племени», о котором говорится в средневековых законах. Теймыр, проживший свою жизнь, никого не любя (а в его лице и все властители — от Тамерлана до Сталина), приговорен Искандером к высшей мере наказания.