Из цикла «Когда Бог смотрит в микроскоп»

ПРЕКРАСНАЯ И НЕСЧАСТНАЯ

 

Маша была прекрасна. Со всех сторон. Это было очевидно. Всем, но не самой Маше. Она сомневалась. Не верила. Смущалась. Говорила: «Да идите вы все…»

И прочие нелепости и неприятности в ответ на комплименты и похвалы.

Потому что скромная. И если будет себя ругать и запихивать под старый бабушкин комод, то люди непременно все правильно поймут и оценят. А что им, этим самым людям, больше делать нечего, кроме как разгадывать непростую Машину личность? Тратить время, внимание, усилия на распаковку ее нежной, загадочной и такой офигенной души.

Именно в душе, а не в другой какой части ее вполне себе симпатичного тела, Маша прекрасна: добра, щедра и любвеобильна. Все остальное — тлен и обман зрения.

Поэтому она будет честной, а значит холодной и неприступной. Чтобы мужчины понимали, что не надо обольщаться выпуклостями, впуклостями и округлостями. А сразу зрить в корень. Сквозь пуховик, толстый свитер, футболку, лифчик, кожу, грудную клетку — и прямо в «туда».

Куда? Ну, в душу, сердце, чакру или что там еще живет из «настоящего»?

Короче, надо именно так. Как в сказке про царевну-лягушку. Вот она, типа, такая страшная из себя вся, но на самом деле нет. А ты, блин, хоть и царевич, но догадайся, напрягись, шкуру сдери, сожги и Кощея победи.

Зачем?

Ну, для счастья.

А пока царевна Маша будет ходить в старом халате, с пучком грязных волос и без макияжа.

Кому надо, тот разглядит бриллиант. Слепой, ленивый и невдумчивый пусть идет лесом.

Собственно, таких оказалось большинство.

Вначале Маша только усмехалась. Лет эдак до 25. Потом презрительно фыркала до 35. В 40 немного растерялась. Стала пересматривать концепцию бытия и искать новые места в своей привлекательности.

Например, научилась вкусно готовить, вышивать крестиком и медитировать. Помыла и расчесала свой пучок, заказала платье с доставкой. Сходила в салон, на массаж, фитнес и тай чи.

Привела себя в такой вид, что зеркало, если бы могло, женилось на ней решительно и бесповоротно.

Да, Маша была прекрасна. Но еще не уверена.

В дверь позвонили.

— Кто там?

— Курьер. Доставка.

— Но я ничего не заказывала. Простите…

— Вы — нет, вам — да.

— Господи, а кто?

— Не знаю. Распишитесь и забирайте.

Маша испугалась, но пошла на риск.

— Вот. Цветы. Записка внутри. И еще…

— Да?

— Вы прям… ну, супер-секси… Замужем? Парень есть?

— До свидания.

Замок защелкнулся автоматически.

Маша прочитала на открытке:

«Привет! Я сосед. Живу за стенкой. Слушаю ночами вместе с тобой твои лекции по психологии, астрологии и что-то там еще про любовь и отношения. Со многим согласен. Хочу познакомиться. Уверен, ты прекрасная личность и доброй души человек. Все остальное неважно. Потому что я инвалид по зрению. Надеюсь, это тебя не испугает. Если все ок, то позвони в дверь три раза. Сергей».

Маша села там, где стояла. Прям, как и была — в новом платье на роскошной фигуре, с прической, маникюром, при макияже и на каблуках.

Маша была прекрасна. Она больше не сомневалась.

Быстро переоделась, накрутила пучок, умылась, сменила каблуки на тапки и позвонила в дверь соседа три раза.

 

 

НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЙ

 

Максим не знал почему, но сделал. Переспал вечером с женой, съел на завтрак блинчики с джемом, надел чистую рубаху, поцеловал сына, ушел на работу и больше не вернулся. Без объяснений. Поселился у другой.  У красивой, молодой, веселой, богатой? Нет. С внешнего виду — никакой. Обыденной, как маршрутка. Ничего особенно. И в этом вся соль, потому что непонятно. Даже ему самому.

На одной стороне была жена — «полный комплект» из достоинств и перспектив, на другой — ничего. Даже чистой рубахи.

Максим был счастлив. Абсолютно. Лежал в субботу на диване в дырявой вонючей футболке, щелкал семечки в потолок и требовал жареной картошки. Другая, в отличие от жены, не очень суетилась.

Налила себе пиво, начистила фисташек и включила сериал про бразильскую любовь.

Максим вышел на балкон, закурил, сходил на кухню за булкой, чтобы покрошить прожорливым голубям.

Он вообще делал все, что хотел. Как в детстве, когда родители пропадали на работе, возвращались ближе к ночи и падали от усталости, даже не поев. Про оценки иногда спрашивал отец, но редко — обычно в майские праздники или на третий день Нового года. Первые дни он отсыпался, приходил в себя, опохмелялся и вспоминал о родительском долге — выпороть или пригрозить. Второе случалось чаще. Потом они с матерью уезжали на дачу копать, сеять, поливать. И жизнь Максима входила в привычное ему дворовое русло. Бегал на улице сколько хотел, ни перед кем не отчитывался, рос самостоятельным и вольным.

К шестнадцати годам взыграли гормоны. Влюбился. В девочку с соседней парты. Стал портфель носить, записки писать, тюльпаны тырить в палисаднике дома напротив.

Девочка была волшебной. Со всех сторон. Огромные голубые глаза, банты в толстых косичках, задорный смех и ооочень стройные ножки. Лара была круглой отличницей и активисткой. Из семьи инженеров, которые переехали в их маленький город из большого еще студентами на практике. Здесь поженились. И вот — удачная карьера и дочка-умница-красавица-комсомолка-спортсменка. Все сложилось. Разумеется, девочке присматривали институт в столице, поэтому репетиторы только успевали поворачиваться. Она тоже оказалась прилежной. Старалась. На золотую медаль шла. А после выпускного гордо объявила родителям, что беременна.

Отец за ночь поседел прядями, мать слегла с давлением. Молодые расписались. Переехали жить в комнату Лары. Максим пошел работать на стройку. Возвращался поздно. Мылся, ел и проваливался в сон.

Жену видел в выходные. Не верил собственному счастью. В беременности она еще больше расцвела. Только смеяться перестала. Все больше молчала и говорила шепотом, чтобы родители за стенкой не слышали. Они новую семью в дом пустили, но морально еще не приняли. Отец не мог отойти от шока, мать разрывалась на два фронта.

Родился мальчик. Крепкий, румяный, громкий. Максим гордился.

Стал чаще дома появляться. Думал в техникум поступать. Планы строил, мечтал. Иногда воровал жене тюльпаны, но уже в другом районе.

И в целом был доволен своей жизнью, пока сильно не напился. С ребятами на стройке после смены. Что отмечали, он уже не помнил, однако проснулся в незнакомой квартире. Рядом сопела неизвестная женщина. Полненькая, мягкая, пахнущая детским мылом, с растрепанными обесцвеченными волосами.

Максим вскочил. Она потянулась, улыбнулась и, совершенно не стесняясь, голышом пошлепала в туалет. Максим убежал.

А потом еще несколько раз возвращался.

Зачем? Почему? От молодой стройной жены, благоухающей «Дзинтарс» в шелковом пеньюаре, к взрослой тетке в сатиновом халате. Из благоустроенной трехкомнатной квартиры с паркетом, роялем и дорогим фарфором в старенькую однушку с выцветшими обоями? От семьи, где деликатность и вежливость были как на серебряном подносе в переднем углу, к громко матерящейся даме в стоптанных тапках и бигудях?

Ответа не было. Только чувства — свободы, естественности и какой-то глупой радости, когда родители на даче, а ты можешь делать все, что хочешь.

 

 

БЛАГОДАРНАЯ

 

У Алены был срок. Причем приличный. Живот так давил на руль, что вдохни она поглубже — и прощай хрупкий заморский механизм. Он на таких отчаянных барышень не рассчитан, которые и на восьмом месяце беременности гоняют по трассе между городами.

Алена любила скорость и ветер в стекло. Так, чтобы Queen на полную мощность и педаль в днище. Она вышла на заправке купить воды и еды в дорогу. Потянулась, попыталась размять деревянную поясницу и заметила, что платье неудачно задралось выше колен.

Покрутила шеей. Закрыла машину…

— Ой, доча! Помоги, помоги мне, милая! Как тебя зовут, красавица?

Алена оглянулась и сквозь темные стекла очков увидела толстую тетку в фартуке. Она шла в галошах на босу ногу, переваливаясь, как утка, с одной стороны на другую. Большими красными руками женщина поправляла платок на голове и убирала непослушные локоны под цветастую ткань.

— Доча, девочка моя ненаглядная! Ты торопишься? Спешишь?

— А что? Что случилось?

— Ох, сейчас отдышусь, отдышусь, подожди. Дело у меня к тебе есть. Важное очень. Только обещай, что дождешься. Ты будь здесь, хорошо?  Я мигом, туда-обратно и вернусь. Не уезжай, стой здесь, поняла?

— Нет. Что вы хотите?

— Ничего не хочу, милая! Просто подожди меня и все. Я пулей.

Алена согласилась и пошла к магазину. Тетка укатилась в обратном направлении.

Алена выпила сок, кофе, съела бутерброд, полистала телеграмм, позвонила домой и начала нервничать. Прошло больше часа, а дама не появлялась. На Алену стали поглядывать водители и работники заправки. Ей и самой было не в радость это странное обстоятельство. Однако любопытно — чего ждать-то?

Или тетка сумасшедшая?

Солнце садится, а ей еще километров 200 по незнакомой дороге гнать. Может, махнуть рукой и ну ее? Мало ли кто тут проявляется периодически. Место подозрительное. И тошнит что-то.

Два часа прошло! Черт! Нафиг, все, поехала!

— Доча! Доченька, благодарю, моя ж ты золотая, что дождалась-таки. Вот, вот она я. Держи, это тебе-тебе в дорогу. Тяжелые, горячие, прямо из печки. Никакой химии, все натуральное, свежее. Это пирог с грибами, этот с яблоками, а пирожки с луком-яйцами, тут с картошкой.

— Да вы что?! Зачем? Это много, не надо! Куда мне столько?!

— А ты в багажник положи. Машина большая. Есть место. Не жадничай, бери!

— Господи! Да что мне со всем этим «богатством» делать? Магазин открывать?

— Не знаю, доченька, не знаю, милая! Что хочешь делай, только бери. У меня дочка в Москву уехала. Года два уже как. Не звонит, не пишет. Что с ней? Как она? Где? С кем? Ничего не знаю. Только Бога молю, чтобы сберег, защитил и послал добрых людей на пути. Видела во сне, что беременная она, сидит одна и плачет. Пошла козу загонять, гляжу через дорогу, а там ты. Тут мне мысль пришла. Дай, думаю, я через тебя ей помощь передам. Чем могу.

— Ну, так я не в Москву еду, тетя. И дочь вашу не увижу.

— Знаю, знаю. Но я так рассуждаю: помогу тебе, а ей может там, в далеком городе, кто-то другой поможет. А? Что думаешь? Не пирогами, так хоть ласковым словом.

Алена кивнула. Разместила горячие пироги на заднем сидении. Обняла тетку. Записала адрес. Обещала на обратном пути заехать за помидорами и тыквой.

Алена летела на предельной скорости. Как обычно. Хотела успеть в детский дом, пока там ворота не закрыли. Она часто завозила туда игрушки, а в этот раз у нее были подарки повкуснее…

А в далекой Москве одинокая беременная женщина возвращалась с работы. Засмотрелась в телефон, пошатнулась и увидела электрические рельсы подземки… В этот же миг почувствовала, что кто-то уверенно обхватил ее за плечи и резко притянул к себе. Опомнилась на лавочке, в слезах и в утешающих объятиях незнакомого мужчины. Он спас ее. Чудом. Даже сам не мог осознать, как это произошло…

Перед образом Богородицы в углу на распухших больных коленях стояла тетка и благодарила Деву заступницу за удачный день и терпеливую беременную женщину на дороге.

 

 

ЛЮБИМАЯ

 

Снежану бабка Люба особенно любила. Она досталась ей кульком сразу из роддома. Сноху в больницу отвезли. А младенца родственникам, то есть бабушке, вручили. Сын, он же отец, еще не был готов к такому событию. Поэтому жил пока в бараке с рабочими. Они дорогу строили и шабашили по возможности.

Бабка Люба была счастлива. Принесла домой деточку. С соседкой договорилась, что та молоко козье поставлять будет трехлитровыми банками. Чтобы парное и самое свежее. Медсестра из поликлиники направление на детскую кухню выписала. Дед Владимир люльку к потолку прибил.

Все складывалось правильно. Снежану окрестили, приняли в семью и крепко полюбили.

Мать-то, конечно, вскоре вернулась. Идти-то ей было некуда, вот и осталась там же, где дочка. Вскоре и Севка присоединился. Поженились уже официально.

Пока взрослые решали свои социальные вопросы, Снежана закатывала истерики с первым зубом. Ее капризы и болезни раздражали всех, кроме бабки Любы. Она умилялась. К ним теперь массажистка приходила, ножки ребенку разминала.

Потом сын со снохой драться начали. Дед Владимир их выселил из квартиры.

Развелись. Сноха ушла в общежитие. Севка вернулся в барак. Внучку свою бабка Люба отстояла. Жить стали втроем. Точнее, вчетвером, если считать кота Семена.

Через три года мать Снежаны вышла замуж и забрала дочь у свекрови. Но на выходные и праздники девочку отправляли «в семью». К бабушке с дедушкой и котом. Отец, он же Севка, из барака вскоре переместился в места отдаленные и холодные. Говорили, что вроде тоже в барак, но уже без зарплаты. Бабка Люба не горевала. У нее принцесса росла, муж лежал парализованный и кот сдох от непонятной болезни.

А потом девочка резко повзрослела. Подала документы в институт.  К тому времени дед Владимир помер и был похоронен недалеко от кота. Бывшая сноха три раза развелась и после второго брака одна тянула сына — как могла. А Снежана на попечении бабки Любы так и сохранилась. Красивая девка получилась. Видная.

Но молодой растет, а старый старится.

И слегла бабка. Не хотела, но так получилось. Смущалась она этого обстоятельства страшно. Обременять никого точно уж не желала. Но что ж поделать, если девятый десяток начался. Против времени не пойдешь.  И против природы тоже.

Осталась она одна в нетопленой осенней квартире. Пришла красавица и модница Снежана. Огляделась вокруг. Н-да, мрачновато как-то. Не позитивно. Вызвала скорую. Покачала права в поликлинике. И уехала с любовником отдыхать на море. Ну, право, не отменять же свое счастье ради умирающей бабки? Она свою жизнь прожила, а у нее, у Снежаны, все только начинается.

И осталась женщина одна. Сын из бараков так и не вернулся. С мужем и котом всё понятно. Но пришел к ней Павлик. Сводный брат любимой внучки. Не родственник даже. А просто потому, что забежал он к бабке однажды после школы за сестрой старшей, а та усадила его за стол и вдоволь накормила. Борща налила с клецками, картошки жареной с рыбой запечной наложила и кисель с ягодами подала. Наелся тогда Павлуша так, что почувствовал себя самым настоящим шариком, готовым лопнуть от любого прикосновения. Сел на старенький диван и уснул, как ангел. Бабка Люба его одеялом байковым накрыла и свет притушила.

Запомнил этот момент Павлуша как счастливый и самый спокойный в его тревожной жизни с нервной матерью и ее бесконечными мужьями.  И так возблагодарил в душе бабку, что примчался к ней сразу, как узнал о ее болезни.

Бульоны куриные варил, тазики с отходами жизнедеятельности выносил, мокрое от пота белье менял. Ничем не брезговал. На все был готов, кроме того, чтобы потерять свой единственный источник света и тепла.

А бабка Люба все ждала любимую внучку Снежану, в забытьи звала ее и первые несколько суток была уверена, что это она рядом и ухаживает за ней день за днем.

Павлику было все равно. Он спасал дорогого ему человека.

А Снежана, допивая свой очередной алкогольный коктейль, была обеспокоена лишь тем, на кого опять положил глаз ее ветреный, но такой желанный любовник.