Кувшинки плывут

Дачная элегия

 

Если везло — видел соек.

Ну а жеманных сорóк

столько взлетало с построек,

что сосчитать я не мог.

 

Листья ушли, как реформы.

Ветки сродни чертежу.

Тонкой иглой патефонной

я здесь кругами хожу.

 

«Здравствуйте», — через заборчик

тихо сосед передаст.

Более всех разговорчив

мой в телефоне подкаст.

 

Кто-нибудь скажет: ну чем не

отдых, приятный для масс?

Вы загляните в учебник —

что там творилось сейчас.

 

Я ли иду по тропинкам,

Руки держа как замок?

А подо мною пластинка —

словно земля из-под ног.

 

 

*  *  *

 

Стиральной машинки экстаз

в твоей предыдущей квартире

я помню: она каждый раз

взлетала, как ТУ-104.

 

Хотелось умчаться в подвал,

хотелось грустить каждый вечер —

ей словно отмашку давал

какой-то незримый диспетчер.

 

Кричал ей: «Свободно! Пора!»

А я размышлял чуть поодаль,

вернутся ли все свитера

и что там сегодня с погодой.

 

 

*  *  *

 

Вот мальчик. Он подбрасывает кегли

в подземном переходе на Сенной.

Они взлетают вверх, рисуют петли —

он держит всё цепочкою сплошной.

 

На первый взгляд, ничуть не уставая.

Внизу монеты, парочка банкнот.

Но главное — цепочка всё сплошная,

всё так же продолжается полёт.

 

Я быстро в книге заложил страницу —

смотрю на кегли, тренирую взгляд.

И хочется скорее научиться

чему-нибудь, пока они летят.

 

 

*  *  *

 

                                     Наташе

 Ты читаешь сосисок состав

между Шиллером и Метерлинком.

Он серьёзней, чем весь книжный шкаф.

В нём слова побуждают к заминкам.

 Я хотел предложить: «Просто брось»,

стоя возле бурлящей кастрюли,

но подумал — как чудно сошлось,

что сосиски нас рядом столкнули

 и вовсю подсказать норовят

нам из бездны своей восьмиштучной:

я твой натрий, ты мой глутамат —

оттого мы всегда неразлучны!

 

 

*  *  *

 

Удивительна, как тюбетейка,

наша связь — тоже вся из тепла.

Мы бежали подобно ищейкам,

мы крутились как будто юла,

а она уже с нами была.

 Притворялась обычным беретом,

в полной мере была не видна,

но я помню, что изредка где-то,

видя ласковый свет из окна,

говорил себе: это она.

 

 

*  *  *

 

И даже в подъезде стена

зелёною частью, покатой,

к Моне отсылает сполна,

особенно если без мата.

 

По ней, непохожей на пруд,

на прежних холстов величины,

всё те же кувшинки плывут,

невидимы, но различимы.

 

В пруды не вернутся назад

и тихо, совсем без огласки,

по краске зелёной скользят,

такой государственной краске.

 

 

*  *  *

 

Я, как деревце, чем-то подвязан

и хотя трепещу на ветру,

но тянусь к разлинованным вазам

и пример с них беру.

 Просто верю, что это не тщетно,

что ветрами меня не снесёт.

Я не знаю откуда, но чем-то

я подвязан, и всё.

 Вот дома, как безродные комья,

рассыпаются в будние дни.

Если ты понимаешь, о чём я, —

покажись да кивни.

 Если ты понимаешь — таким вот

нужен колышек, нужен сургуч, —

и, как рублик, тебя не подкинут

и не скажут: живуч.