Купание синего коня

Станешь птицей

 

станешь птицей внезапно на станции сокол

сквозь решётки ещё не упавшие вниз

сколько их — улетающих от узкого ока

и живёшь как во сне — не снись мне прежняя жизнь

 

здесь уроки армянского — нежности боли терпенья

в каждой букве растёт куст гранатовый ввысь

вылетает из буквы птица райского пенья

и поёт и поёт — не снись мне прежняя жизнь

 

из гранатовых зёрен то кровь, то птенцы вырастают

снова градом побиты младенцы а небесный хачкар

так молчит посреди весеннего рая

что порезалась высь и звенит как потерянный дар

 

 

Девушка пела не в хоре церковном

 

1

 

Но что там видит и поёт?

и я не знаю чем живет,

каким воздушным дышит виноградом

 

и красота её живёт,

саму себя не сознаёт

и кто-то за руку ведёт её вечерним садом.

 

Когда б в тебе она взяла разбег,

то снег ослепший выпал бы в тебе

и горечь тайная живой взошла оградой.

 

Как музыка, летящая на свет,

ни для чего, но где она там свет,

ни от чего, но каждому наградой.

 

2

 

Девушка пела — не в хоре церковном —

перед художниками и гостями.

И голос высокий сквозь питерский морок

в сердце распахивал дверь как в храме.

 

И от бездны голос вёл, нарастая,

будто спасенье — в смертельной ране.

Пела, сияющая и слепая,

будто сам голос — тропа перед нами.

 

 

Зима Галина Петровна

 

Пришла зима — Зима Галина Петровна,

открыла класс — Зима Галина Петровна,

за партой каждой — сугробика два смирных,

— К доске пойдёт... /убейте сразу!/ Марина.

 

— На чём писать? всё замело, Галина Петровна,

и игрек, и икс в тоске у доски позора,

а роз меловых, летящих на лапу Азора,

тряпкой прихлопнет снайпер Петровна-Зорро:

 

— Кол за подсказку, Глазко-Титков-Морковин!

серёжки напялила? Снять! — прицел галин-петровин

— Нет, это «гво́здики»-искры! /кому партизанской крови?/ —

Космодемьянской стою, фашисты — в Галине Петровне.

 

Операция «перехват» —  к нам Штирлиц Петровной,

шифровку читая, сурово нахмурит брови:

«Девчонки, бу-ухнём! есть пласты — Лэд Зэппелин и Зэ Битлз»,

класс — на ушах, а Штирлиц: добьётесь, дэбилы!

 

Конечно, дебилы, добьёмся, как же, Галин-Петровна,

один из «афганцев», Олежка, в земле, Глина-Петровна,

и кое-кто спился палёнкой из нас, одарённых,

но пали не все в долбёжке из недодолблённых.

 

Дебилам бы нам — Неевклидову какую Петровну,

но падает снег, заходит всё та же — зима в голову,

смело́ дневники — а в клеточки крови бескровно

нет-нет и завалит Зима Галина Петровна...

 

 

Купание синего коня

 

во сне мой конь летящий

будто плыл и я была

легонько под узцы его вела

 

иной и настоящей

он облаком намыливал бока

мы плыли-шли сквозь облака

 

не замечая что летим

небесные переплывали реки

вокруг всё было голубым

 

коленями плечом и мордами двумя

толкали голубые снеги

и фыркали смеясь с ума

 

мой конь стал вдруг особенно живой 

и синий цвет играл на нём как пламень

Фархад — сказала я — когда-нибудь с тобой

небесной синевой мы станем

 

конь улыбался божьим оком

неистощимая цвела

там за зрачком ночным — вся синева

 

я в ней проснулась захватив

лишь тонкое свидетельство как стих

что вынимаем из прорех небес — 

 

и тесно умирать и одиноко

и пусть не скоро

пусть ещё не скоро

 

оставшимся товарищам моим

когда-нибудь потом

когда проходит здесь —

 

есть конь небесный

— синий конь небес

в его зрачке — как тайна нескончаема —

 

дорога

 

 

*  *  *

 

Ах, какие были в святки

холода!

Сердце стало камень гладкий,

как слюда.

 

Засинел от слёз вчерашних

взгляд морей.

Как же глупо, как же страшно

быть твоей.

 

Словно птицы эти руки

поднялись.

Лёгкой-лёгкой стала скука —

эта жизнь.

 

Что красавчика такого

не имать,

Ангела — Отравный Корень —

благодать!

 

 

Вере дерев

 

Деревья верят в небо

и кронами не лгут,

когда вот-вот с разбега

вдруг крыльями взмахнут

 

Деревья верят в землю

корнями говорят:

Я — корень твой, я смею

здесь на своём стоять

 

Деревья верят в ветер —

в тот налетевший дух,

что схватит света бредень

и ловит слово вслух

 

Так верят в воскресенье,

стеклянные, зимой —

что ты внутри весенний,

как листик молодой.

 

 

Плыви, маленькая черепаха

 

плыви, маленькая черепаха

и черепаха обгонит Ахилла

не замечая его печали

океан — это маленькая черепаха в начале

 

океан — это небо дарующее разгон

впереди и со всех сторон

штурмуй своё небо без страха

плыви маленькая черепаха

 

вселенная — не что иное

как твой рюкзачок за спиной

в нём мобильник с морской звездой

и голос — накатывающий прибоем

 

это бог глубин говорит в пути

это спящее на предплечьях любимых

одно на двоих — незримо

неотменяемое как «прости»

 

где истина точно не в силе

мираж остаётся в Ахилле

океан — точка сборки в объятии рук

как небо заверченное вокруг

океан — это заново ты

 

твоих строчек сердцебиение

живое — как в формуле гения

и когда в каждой капле крови́

в сокровенности и простоте

океан запоёт на твоей частоте —

 

маленькая черепаха, лети

 

 

*  *  *

 

у тишины возьми взаймы

синь речки до краёв размыв

и стрекозы сквозной полёт

со взглядом в полный оборот

 

и листьев вспыхнувших в траве

как языков сошедших свет

апостольскою тишиной

заговорит с тобой

 

взлетевшей птицы тетива

обронит вдруг на грудь слова

что ты не чаял отыскать

как чудо или благодать