У этих шести стихотворений Третьей книги од поэта двусмысленная слава и несправедливая судьба. В русской поэзии можно найти им лишь одну параллель — так называемую «Оду Сталину» Мандельштама и примыкающее к ней стихотворение «Если б меня наши враги взяли…». На что только ни шли творцы образа поэта-героя, вступившего в смертельную схватку с «людоедским режимом»: и меняли «будить разум и жизнь» на «губить разум и жизнь», и упрятывали эти шедевры в самый дальний угол дополнений и приложений даже к многотомнику Полн. собр. соч. (2009 — 2011).
То же, но с поправкой на два тысячелетия, знавшие еще не такие панегирики и не таких тиранов, выпало на долю этих шести стихотворений, созданных в начале 20-х годов до н. э., то есть после окончания Гражданских войн, тянувшихся с перерывами более полувека. Идеологи абсолютных и конституционных монархий, патриоты заморских и континентальных империй заставляли гимназистов заучивать их строфы наизусть, над ними иронизировал Энгельс («ползание на брюхе перед Августом»; Маркс, напротив, серьезно и много цитировал поэта), но никто не оказался в силах вырваться из представлений об «универсальности» буржуазных порядков и этических требований эпохи европейского парламентаризма, которые вменялись в долг поэту.
Гимназический и университетский Гораций символизировал Мудрость и Красоту, а то, что за ними зияли прорехи с отталкивающими пейзажами рабства и колониального грабежа, усеянные трупами поля сражений за власть между олигархами, только портило Идеал — и их прикрывали идиллическими декорациями.
Однако Диктатор, их адресат, если взглянуть на него глазами провинциалов и городских низов, получивших социальный лифт, или крестьян, наделенных землей, выглядит иначе, чем мы, самовлюбленно разделяя точку зрения привилегированных слоев, привыкли о нем судить.
Всего этого было бы достаточно лишь чтобы «простить» Горацию грех «Римских од». Пережив же их экстатический восторг, переходящий в ужас и обратно, как это мы находим в упомянутых стихах Мандельштама или в ряде произведений Шостаковича, можно сделать следующий шаг и погрузиться в эти чувства, тем более что история не раз приглашала нас на подобные зловещие празднества.
У читателя, безусловно, знакомого с русскими переводами Горация столетней давности (как правило прекрасными), возникнет вопрос: зачем его переводить заново? Не сродни ли это «режиссерской» опере, презревшей великую музыку?
Но нет; эта работа скорее должна вызвать ассоциацию с аутентичным исполнительством: я постарался убрать «новодел» спекулятивных метрических теорий эпохи Просвещения, полвека назад отмененных возмужавшим стиховедением. Увы, передать античное метрическое стихосложение средствами силлабо-тоники оказалось невозможно по «естественным» лингвистическим причинам — отсутствия в нашем языке долгих и кратких слогов: в результате подобных экспериментов гексаметр (гомеровский героический марш), например, превратился, по словам А. Н. Егунова, в вальс. К счастью, сегодня силлабо-тоника и различные формы свободного стиха уравнены в правах и внимание читателя больше сосредоточено на слове, а не на размере.
Проложил путь этому способу работы с древним текстом М. Л. Гаспаров, высший в России авторитет и в стиховедении, и в переводе (Пиндар!) и в античной литературе. 25 од (по преимуществу тех, что на слуху у читателя) уже были опубликованы в моей книге: Сергей Завьялов. Оды. СПб., «Пальмира», 2022. Сейчас я предлагаю аудитории реабилитировать в своем сердце наименее читаемые и наименее переводимые из его шедевров.
Перевод и комментарии после текста выполнены автором по изданиям:
Q. Horatius Flaccus. Opera. Edidit F. Klingner. 6 Auflage. Leipzig, 1982.
A Commentary on Horace, Odes, Book III by R. G. M. Nisbet & Niall Rudd. Oxford, 2004.
I [Хору юношей и дев]
Сейчас нестерпимо присутствие непосвященных:
да воцарится молчание! Жрец Муз,
я воспою гимн еще неведомый
отрокам и девам.
Цари вселяют страх в толпы людей;
сами же цари во власти победителя Гигантов:
Юпитер повелевает вселенной
мановеньем брови.
А у кого-то виноградники обширней, чем у соседей,
кто-то, родом знатнее других, на поле Марсовом
решается стяжать почет,
кого-то к славе приводит
собственная доблесть, кому-то скопища клиентов
придают важность, но един закон Неизбежности —
равен жребий гордых и смиренных: в урне
есть место любому из них.
И если над твоей шеей навис обнаженный меч,
не пробудят аппетита никакие яства Сицилии,
и ни пенье птиц, ни звуки кифары
сна не вернут:
но ты с легкостью победишь брезгливость
пред неряшеством крестьянских лачуг,
не станешь чураться ни сумрачных пойм,
ни выстуженных ущелий.
Довольствующегося необходимым
не встревожат ни морская буря,
ни порывы ветра при заходе Арктура
и восходе Возничего,
не встревожат ни градом побитые лозы, ни неурожай,
то из-за дождей, затопивших оливы,
то из-за звезды, иссушившей поля,
то из-за неблагоприятной зимы.
А тут, рыб разгоняя, в море вторгается мол:
подрядчик гонит рабов
сбрасывать в воду могучие глыбы —
хозяину берег постыл;
но Страх и Предчувствия не отступят от него,
и Забота с ним не расстанется
ни на обитой медью палубе,
ни в конском седле.
И если ни фригийский мрамор,
ни сидонский пурпур, ни фалернское,
ни умащения ахеменидов
боли не утолят,
зачем по последней моде мне строить
возбуждающий зависть атриум? Зачем
менять на хлопотную роскошь
сабинский дол?
Сейчас нестерпимо присутствие непосвященных: / да воцарится молчание!
Перевод следует пониманию vulgus profanum не как «темная толпа», т. е. в социальном смысле, а как «толпа непосвященных в таинства», т. е. в религиозном смысле; сам же поэт выступает здесь в роли жреца. Социальное понимание до последнего времени разделялось большинством ученых, что нашло отражение и в переводах и в репликах: «И толковала чернь тупая…», «Молчи, бессмысленный народ…» у Пушкина, переводящего однозначно религиозную цитату из «Энеиды» Вергилия (Procul este, profani VI, 258 ) опять-таки в социальный регистр.
На поле Марсовом — там, где происходили выборы консулов и преторов.
Обнаженный меч, сицилийские яства — урок, преподнесенный сицилийским тираном Дионисием Сиракузским своему фавориту Дамоклу (подвешенный над его головой обнаженный меч на конском волосе. См.: Цицерон, «Тускуланские беседы», V. 21, 61).
Заход Арктура и восход Возничего. Арктур — звезда в созвездии Волопаса и (в оригинале) Козлята — звезды в созвездии Возничего связаны с осенней переменой погоды в конце сентября.
Фригийский мрамор — белый с красными прожилками.
Сидонский пурпур. Сидон — финикийский город, ныне Сайда в Ливане.
Фалернское — белое вино высокого качества из северной Кампании.
Ахемениды — персидская династия (ок. 700 — 330 гг. до н. э.).
Атриум — парадный внутренний двор в римском доме с бассейном.
Сабинский дол — вилла Горация в окрестностях Тибура в Сабинских горах.
II [Друзьям]
Доблестный юноша пусть без ропота переносит
тяготы и лишения воинской службы: пусть конный
безупречно овладеет копьем
к ужасу диких парфян;
презирая опасность, пусть привыкнет спать на голой земле.
Пусть в ужасе его со стены заприметит
вдова варварского вождя,
а у дочери —
перехватит дыхание: как бы ее венценосный жених
не разъярил льва, бешеного в прыжке,
которого злая свирепость
бросает в гущу резни.
Сладко и красиво умереть за родину.
Смерть нагонит бросившегося бежать,
она не пощадит ни задрожавших поджилок,
ни втянутых в плечи голов.
Доблесть, не знающая поражений,
сверкает незапятнанной славой: она не примет
и не сложит с себя высшей власти
по своеволию вздорной толпы.
Доблесть, открывая небо достойным бессмертья,
выводит их на нехоженый путь
и, на крылах уносясь, избегает сборищ людских
на пропитанной влагой земле.
Но есть и воздаяние немоте:
разгласившему сокровенные тайны Цереры
нет места под одной крышей, нет места
на одном судне со мной:
Юпитер, казня нечестивца, нередко
задевает невинного — не жди,
что хромоногая Фурия споткнется,
настигая злодея.
Конный — после поражения при Каррах (53 г. до н. э.), которое Красс потерпел от парфянской конницы, одной из задач реформирования римской армии стало усиление кавалерии.
Со стены заприметит — так называемая «тейхоскопия» (смотр со стены) отсылает читателя к гомеровской сцене (Илиада. III, 161 — 244).
Не разъярил льва — реминисценции гомеровского образа («Илиада», V, 136 — 139).
Сладко и красиво умереть за родину — парафраз строки Тиртея (10, 1).
Смерть нагонит… — цитата из утраченного треноса Симонида (PMG 524).
На пропитанной влагой земле — платоновская космология (Федон, 109 b).
Cокровенные тайны Цереры — отсылка к Элевсинским мистериям в честь Деметры, с которой римляне ассоциировали Цереру.
III [Музам об Августе]
Мужу доблестному, несгибаемому в решеньях
не поколеблет трезвого разума
ни толпы тяга к бесчинствам,
ни тирана тяжелый взгляд.
Что ему Австр, властелин Адриатики?
что громовержца разящий удар?
Пусть рухнет мир — бестрепетно
он падет под его обломками.
Такими были Поллукс и Геракл,
рвавшийся в звездную высь;
меж ними однажды возлегши,
и наш Август нeктара коснется губами.
Так и тебя, Вакх, удостоенного небес,
тигры везли, непривычные к упряжи,
так и ты, Квирин, избежал Ахеронта
на присланных Марсом конях.
Это тогда воззвала Юнона к собранью богов:
«О Илион! Гибельный нечестивый судья
и чужеземная женщина
обратили тебя в руины;
Но еще когда Лаомедонт лишил богов
обещанной платы, ты был уже проклят
девственницей Минервой и мной, и твой народ —
заодно с вероломным правителем.
Уж больше не блещет пред распутной лаконянкой
Гость, бесславием покрывший себя,
и дом клятвопреступный Приама не истребляет
дланью Гектора свирепых ахейцев.
Вот и утихла война, распри возбудившая между нами:
отныне и ярость свою и ненавистного внука,
отпрыска троянской жрицы,
я Марсу передаю.
Я согласна допустить Квирина
к лучистым чертогам, обучить его
утолять жажду нектаром, причислить
к безмятежному сонму богов.
Но только чтобы между Римом и Троей
широкое море легло: пусть беглецы
селятся где угодно,
но Приама и Париса останки
да топчут стада, да таят там
свой приплод дикие звери. Да возносится
Капитолий ввысь и Рим неуемный
плененным персам диктует закон.
Пусть его имя, наводящее ужас,
раздастся в дальних краях: и там, где море
разрезает Европу и Африку, и там, где
Нил многоводный поит поля.
Пусть будет он стоек в презрении к золоту,
что скрывает в себе земля, пусть лучше
оно пропадает не вырытым, нежели святыня
будет обесценена рутинными нуждами.
И где бы ни пролегала граница мира,
пусть он силой проверит ее на прочность
в жажде изведать края, где палящий зной
и где туманы, ливни и сырость.
Но я заклинаю буйных квиритов:
слишком не усердствуйте в благочестии и слишком
не верьте в удачу, замыслив
отстроить стены дедовской Трои,
Трои, судьба которой, если она возродится,
будет страшна. Я сама,
сестра и супруга Юпитера, на нее поведу
победоносную рать.
И пусть хоть трижды Аполлон восстановит
ее могучие стены — их трижды обрушат
ахейцы, и трижды обращенные в рабство женщины
оплачут своих мужей и детей».
Но скромной лире повествовать о подобном
не под силу — на что ты, Муза, настроилась?
Не пытайся воспроизводить речи богов,
уничижать великое малым.
Австр — восточный ветер.
Август — обратим внимание на то, что обожествление Августа пока предполагается только после смерти, хотя он уже получил титул Divi filius (сын бога; имеется в виду усыновивший его Цезарь). Однако с 19 г. его гению стали приносить жертвы, в 8 г. (год смерти Горация) в честь него был переименован месяц секстилий, а в 5 г. он получил титул Pater patriae (отец отечества). Тем не менее окончательное обожествление было посмертным.
Квирин — эпитет Ромула после его обоготворения.
И тогда воззвала Юнона — речь занимает большую часть оды (13 из 18 строф). Существует гипотеза о дебатировавшемся тогда проекте переноса столицы на Восток (что в конце концов и произошло в IV веке), в итоге отвергнутом Октавианом. Речь Юноны, проклинающая Трою, троянцев и их потомков-римлян, вместе с тем прославляет созданную ими Римскую империю.
Лаомедонт — троянский царь, отец Приама. Наказанные Зевсом за поддержку Геры Посейдон и Аполлон построили для него городские стены, но были лишены обещанной платы.
Нечестивый судья и чужеземная женщина — суд Париса и Прекрасная Елена.
Внук, троянская жрица — Ромул-Квирин и его мать, весталка Рея Сильвия.
Да тая́т там свой приплод дикие звери — комментаторы находят здесь отсылку к одному из общих мест ближневосточной риторики (например, Исайя 13: 21-22).
Где море разрезает Европу и Африку — Fretum Gaditanum (Гибралтарский пролив).
Презрение к золоту — в 17 г. Август направляется в северо-западную Испанию с целью установить контроль над золотыми рудниками.
Где палящий зной — в 27 — 25 гг. происходила экспансия в Мавретанию (северное Марокко и северный Алжир), в результате которой там было создан протекторат под управлением Юбы II.
Где туманы ливни и сырость — в 27 г. до н. э. Август в очередной (третий) раз замышляет поход в Британию, так и оставшийся неосуществленным.
IV [Каллиопе]
О Каллиопа, богиня, снизойди
и протяжную песню исполни на флейте,
или, может быть, тебе по душе
высокий голос и струны кифары?
Вы слышите? или меня обольщает
сладостное безумье? и я уже вижу себя бредущим
сквозь священные рощи среди трепетных
дуновений и быстрых ручьев?
Помню однажды в детстве на склоне Вольтура,
ускользнув от кормилицы, я, сморенный игрой,
заснул, и лесные голуби забросали меня
свежей листвой.
Все пришли тогда в изумленье:
и ацерантийские пастухи, и охотники
из банцийского леса, и хозяева
плодородных наделов в Форенте.
Как отважно я спал, невредимый
среди медведей и черных гадюк, упрятанный
священной зеленью лавра и мирта,
охраняем богами.
Я ваш, о Камены, я ваш!
и поднимаясь на сабинские кручи,
и в холодном Пренесте над Тибуром
и в Байях с прозрачной водой.
Влюбленному в многоголосье ключевых ваших вод
не повредят ни войско, повернувшее вспять
при Филиппах, ни проклятое дерево,
ни сицилийские волны у Палинура.
Только останьтесь со мной — и я брошусь
хоть к бушующему Боспору на корабле,
хоть пешком — в выжженные пески
Ассирийского края.
Вашим заступничеством невредим, я увижу и бриттов,
беспощадных к пришельцам, и конканов,
упивающихся конской кровью, и метких гелонов
на берегу скифской реки.
А когда из похода в свои города
вернутся когорты усталых легионеров,
вы Цезаря, жаждущего отдохнуть от трудов,
пробудите в гроте Пиерии;
и там в самозабвенье вы обратитесь к нему
с искренним словом: мы помним,
как разъяренное скопище гнусных Титанов
умертвил брошенной молнией
тот, кто правит недвижной землей,
бурным морем, скорбными городами и царствами,
богами и смертными, кто один
наделен подобною властью;
и мы помним, как остервенелые братья,
дерзая своими руками на Олимп
взгромоздить Пелион, ввели Юпитера
в небывалый ужас.
Но что Тифоей? что могучий Мимант?
что исполин Порфирион?
что Рет? что Энкелад,
вырывающий с корнем стволы?
Против звенящей эгиды непорочной Паллады
Что они могут? Здесь — Вулкан в ожидании схватки
там — Юнона владычица
а там — сгибающий лук,
купающий в кастальской струе пышные кудри
владелец зарослей Ликии, пальмовых рощ
родного острова, Патарец,
Делиец — бог Аполлон.
Непричастная благоразумию сила
рушится под собственной тяжестью; боги
возвеличат трезвую, но они же возненавидят
ту, что нечестие порождает в душе.
Тому свидетели — и сторукий гигант,
и пресловутый преследователь Дианы
Орион, пораженный
ее девственным острием.
Земле больно от втиснутого обратно потомства,
отправленных молнией к Орку она оплакивает детей:
ведь Этну, придавившую их,
не прожжет насквозь быстрый огонь.
Печень дерзновенного Тития не оставляет орел —
сторож, приставленный к нечестивцам,
а женолюб Пирифой окован
тремястами цепей.
Каллиопа — Муза эпической поэзии. Гесиод в «Теогонии» (ст. 79) называет Каллиопу первой среди Муз. Уже первый известный нам римский поэт Ливий Андроник отождествляет их с древними римскими Каменами, божествами источников близ храма Весты.
Вольтур — гора в Апулии к западу от Венузии, родного города поэта.
Ацерунция, Банция, Форент — находящиеся на южном склоне Вольтура, ближайшие к лежащей на его восточном склоне Венузии городки.
Сабинские кручи — имение Горация в Сабинских горах.
Пренесте — город неподалеку от Тибура (Тиволи), где находилась дача Горация.
Байи — роскошный приморский курорт в Кампании.
Битва при Филиппах между республиканцами под командованием Кассия и Брута и триумвирами Октавианом и Антонием в Восточной Македонии произошла в 42 г. до н. э. и закончилась разгромом республиканцев. Двадцатитрехлетний поэт принимал в ней участие в качестве военного трибуна (под его началом, скорее всего, была когорта, т. е. около полутысячи солдат).
Про́клятое дерево — в одах II. 13 и III. 8 Гораций рассказывает, как во время прогулки по лесу едва не был убит рухнувшим деревом.
Сицилийские волны… Палинур — мыс в Лукании (Базиликата). Римляне связывали с ним имя кормчего корабля Энея, погубленного Юноной. В 36 г. до н. э. Антоний находился в Сицилии, когда Октавиан направил на него свой флот. У мыса Палинур флот попал в сильнейший шторм: погибло множество кораблей. В этом походе участвовал и Меценат; из данного пассажа можно предположить, что и Гораций был его участником.
Боспор… Ассирия — Боспора было два: Фракийский (современный Босфор / Истанбул богазы) или Киммерийский (Керченский пролив). Ассирия, занимавшая северную часть Месопотамии, не имеет выхода к морю, однако в римской литературе многочисленны примеры взаимозаменяемости названий Ассирия и Сирия, восточная часть которой пустынна (именно здесь пролегала граница между Римом и Парфией).
Гелоны — один из упомянутых Геродотом народов Скифии, живший к востоку от Танаиса (современный Дон). Среди многочисленных и противоречивых гипотез об их происхождении и месте их жительства имеется и мордовская.
Конканы — одно из кантабрийских племен в Северной Испании. В 29 году начинаются кантабрийские войны (29 — 19 гг. до н. э.), закончившиеся окончательным покорением Испании.
Скифская река — Танаис (современный Дон), считавшийся границей Европы и Азии.
Пиерия — Горная область к северу от Олимпа, «обетованная земля» для поэтов. Возможно, речь идет о чтении Вергилием «Георгик» в присутствии Августа, Мецената и Горация.
Скорбными городами и царствами — в загробном мире.
Остервенелые братья — внуки Посейдона От и Эфиальт, грозившие, поставив одну на другую горы Осса и Пелион, забраться на Олимп и свергнуть богов.
Тифоей (Тифон) / Tiphoeus (Typhon) — не путать с возлюбленным Эос, которого звали Тифон (Tiphonus) — получеловек-полудракон, сын Тартара и Геи/Терры. Зевс, победив его, завалил сверху горами; Этна и Везувий извергают огни из его пасти.
Мимант, Порфирион, Рет, Энкелад — гиганты, участники гигантомахии. Убиты соответственно Вулканом, Юпитером и Геркулесом, Вакхом, Минервой.
Эгида — щит или панцырь.
Не расстающийся с луком — Аполлон.
Касталия — источник на горе Парнас в окрестностях Дельф.
Делос, Патара в Ликии — центры культа Аполлона.
Сторукий гигант — гекатонхейр.
Орион — знаменитый охотник, различные варианты легенд о котором противоречат друг другу.
Титий — великан, пытавшийся овладеть Латоной. Был убит Аполлоном и Артемидой.
Пирифой — сын Иксиона, царь лапифов (племя в северной Фессалии). Друг Тезея, согласившегося ему помогать в похищении Персефоны. Впоследствии Тезей был богами прощен, а Пирифой остался в царстве Аида.
V [Божественному Августу]
Юпитер, мечущий громы и молнии,
царствует в небе; Божественный Август
повелевает империей, сокрушитель
грозных бриттов и яростных персов.
Как же мог остаться в живых
воин Красса? Как мог с дочерью варвара
вступить в унизительный брак? Как c оружьем
тестя в руках дряхлеть? О, падшие нравы!
Апулийцы и марсы отреклись в парфянском плену
от священных щитов, от своего гражданства, своих имен
и бессмертной Весты, хотя все так же неколебимо
высились Рим и изваянье Юпитера.
Некогда Регул, провидя подобный исход,
отверг поставленные ему условья
как пример несмываемого позора,
как дорогу ко всеобщей гибели.
Чтобы юношество было готово
к смерти в бою «Я видел, —
он произнес, — легионных орлов, прибитых
к стенам карфагенских святилищ,
видел оружие, брошенное выжившими,
видел скрученные за спиной руки свободных,
незапертые городские ворота, видел
воинов Марса, пашущих
поля, которые они перед тем разорили.
Выкупленный на волю от этого
не станет воинственней. Как пурпурная шерсть
не вернет себе естественный цвет,
так и доблесть: потерял — не вернется.
Бросится ли опять в схватку олень,
уже испытавший тенета? удержит ли строй тот,
кто однажды покорился врагам?
Готов ли сокрушить в новом сраженье пунийца
тот, чьи мышцы помнят тугие оковы,
кто, беспомощный, ждал смерти,
дыхание затаив?
Кто метался отчаянно в жажде спасти свою жизнь
уже не в силах отличить поражение от победы.
О бесчестье! О величие Карфагена, проросшее
на руинах Италии!»
И вот, отстранившись от поцелуев
благочестивой жены и малолетних детей,
он потупляет свой царственный взор
словно лишившийся чести.
Так, укрепляя души колеблющихся,
являя им немыслимый прежде пример,
он спешит сквозь толпу безутешных друзей
в героическое изгнанье.
Он хорошо знает, что у варваров
его ожидает палач; но, отвернувшись от близких,
он рассекает потоки сограждан,
что пытаются его удержать,
словно бы рассудив рутинные тяжбы клиентов,
он теперь отправляется в путь к Венафранским долинам
или же дальше — в лакедемонянами
учрежденный Тарент.
Воин Красса. Оружие тестя — имеется в виду битва при Каррах в 53 г. до н. э. Количество римлян, попавших в плен, Плутарх оценивал в 10 тыс. Плиний Старший (VI, 47) сообщает, что пленные были поселены на крайнем востоке Парфянского царства в городе Антиохия Маргиана (современный город Мары в Туркменистане). Известно также, что у пленников были жены и что пленники поступали на службу в парфянскую армию. Проперций (II, 30a, 19) намекает на столкновение между ними и воинами посланного туда позднее римского отряда.
О падшие нравы — здесь можно увидеть парафраз восклицания из Первой речи против Катилины Цицерона: «О времена! О нравы!»
Апулийцы — народ на крайнем юго-востоке Италии. Современная область Пулья. Гораций был по происхождению апулийцем. Марсы — италийский народ, живший в центральных Апеннинах и до конца IV века упорно сопротивлявшийся римлянам. Те и другие активно участвовали в Союзнической войне (91 — 88 гг. до н. э.) за равноправие италийцев в Римском государстве.
Священные щиты — во времена Нумы Помпилия (кон. VIII — нач. VII вв. до н. э.) с неба упал щит. Его признали священным и во избежание похищения изготовили 11 копий. Их хранителями стали Салии, жрецы Марса.
Веста — имеется в виду вечный огонь в ее храме — символ бессмертия Рима.
Изваянье Юпитера — в Капитолийском храме, посвященном Юпитеру, Юноне и Минерве.
Поставленные условия — Марк Атилий Регул, консул во времена Первой Пунической войны (264 — 241 гг. до н. э.), во главе римской армии высадился в Африке, но потерпел поражение и попал в плен к карфагенянам. Затем его отпустили с тем, чтобы он передал римлянам условия мира. Регул выступил в Сенате с призывом продолжать войну до победы и вернулся, согласно данному слову, в Карфаген, где был казнен.
Незапертые городские ворота — имеется в виду демонстративное поведение Карфагена после поражения римской армии, которая перед этим его осаждала.
Венафр — город в Самнии на Латинской дороге, соединявший Рим с южными портами. Здесь, в живописной предгорной местности находилась вилла Регула.
Тарент — современнный Таранто в области Апулия. Основан спартанцами, к мужественной репутации которых и относит нас последняя строка стихотворения.
VI [Римскому народу]
Римлянин, ты безвинно расплачиваешься
за злодеяния предков: твои святыни в развалинах —
обрушившиеся жилища богов,
обломки попираемых монументов.
Только вера делает тебя повелителем,
только в ней — начало и завершенье,
а отступничество приводит к краху
истерзанную Гесперию.
Вот уже дважды парфянские полчища
отбивали наш натиск, у богов не испрошенный
должным образом; и вот — торжествуют,
умножив добычей свои побрякушки.
А на Город, предавшийся междоусобицам,
дак с эфиопом напасть силятся,
первый копьями угрожая,
второй — военными кораблями.
Век, погрязший в пороке, в грязь втаптывает
брачный союз, семью, материнство,
и в этом месиве захлебываются
римский народ и государство.
И вот девочка, еще не созрев, учится
ионийским танцам и ухищрениям,
загипнотизированная развратом,
мечтающая о непотребствах;
едва выйдя замуж, уже высматривает
за праздничным столом бездельника,
с которым можно, потушив лампу,
изведать запретную утеху;
ну а потом, не церемонясь с мужем, в открытую
отдается любому, кто только объявится:
что лавочнику, что судовладельцу,
что купцу, швыряющемуся деньгами.
Не в таких семьях рождались юноши,
что обагрили море кровью пунийскою,
сразили Пирра, могучего Антиоха,
несравнимого в свирепости Ганнибала;
это была раса крестьян-воителей,
привыкшая поднимать новь сабинскими заступами,
а после, подчиняясь хозяйке дома,
для очага рубить кустарник
в час, когда солнце, тени гор делая длинными,
дарит уставшим волам отдохновение
и удаляется на своей колеснице,
принося нам отрадные минуты.
Чего не обрушивает время тлетворное?
хуже дедовского отцов поколение,
а что мы, жалкие, оставим?
какое беспомощное потомство?
Пафос оды, написанной еще до окончания Гражданской войны, совпадает с программой, которую впоследствии начнет осуществлять Октавиан: восстановление старых и строительство новых храмов, устрашение соседей, укрепление семьи, обращение к традиционным ценностям.
Тем не менее ее пессимистический финал противоречит общему тону цикла.
Гесперия — страна на Западе. Греки иногда так называли Италию.
Парфянские полчища — имеются в виду поражения Антония в 40 и 36 гг. до н. э.
Дак — дакский царь Буребиста вмешивался в Гражданскую войну на стороне Помпея.
Эфиоп — имеется в виду Египет в годы совместного правления Антония и Клеопатры.
Иония — населенная греками область Малой Азии, славящаяся изысканной культурой, в том числе изнеженностью и изощренным развратом.
Пирр — царь греческой области Эпир в III в. до н. э.
Антиох III Великий — царь Сирии во II в. до н. э.
Сабинские заступы — часто встречающийся у Горация мотив подчеркивания достоинства всех без исключения (а не только латинов), италийских народов.