Обычных вещей голоса

*  *  *

 

Был колодец в начале деревни

У дороги, в тени под Москвой,

И над ним шелестели деревья

Припылённой густою листвой.

 

Он был вырыт для всех, для прохожих,

Но стоял не совсем на виду —

В светлых днях, бузиною заросших,

В том столетии, в тихом году.

 

И скрипел древней музыкой ворот,

И ведро опускалось до дна,

Где желанный пронзительный холод

И звезда голубая видна.

 

То казалась вода эта мёртвой,

Обжигая росой ключевой,

То потом, на глоток на четвёртый —

Вдруг опять становилась живой.

 

У хозяйки, горбатой старухи,

Был сынок пожилой Серафим,

В поле козы, как вещие духи,

Дребезжали дискантом сухим.

 

Там, укрыты листвой, небесами,

Где идут на восток поезда,

Умирали мы и воскресали

И цвела голубая звезда.

 

Будь у Бога, душа, под приглядом,

Впрок, колодезный ворот, скрипи,

Даже врыта скамья была рядом,

Даже кружка была на цепи.

 

 

*  *  *

 

За своих, говорит, только сердце болит?

(Круг погибший семейный имея в виду.)

Ведь, Андрей, говорит, тут война, говорит.

За своих, за своих, где ж чужих я найду?

 

Чуть иначе заходит на тот же предмет —

Море крови, гляди, на душе — тишь да гладь,

Снегопады, дожди, ветер, солнечный свет.

Назови — кому следует зла пожелать?

 

Ищет голос больной, куда б ненависть вдеть,

Точит русло, где б чёрному горю простор,

На припёке любви вьётся аспидом смерть,

Тень давай, говорит, горячо, что за вздор.

 

Где ж чужих, дорогая, тебе я найду?

Ад ликует, железные кольца клубя,

И бессильна любовь, знаю, — но и в аду

Она общим лучом освещает тебя.

 

 

«Иван»

 

Ветхие письма читаю с трудом,

В дом из роддома, из дома в роддом,

Все об одном, все об одном.

 

Мальчик здоровенький издалека,

Пришло молозиво, нет молока,

Ничего не надо пока.

 

Раечка, гиацинты завяли, нет?

На кого наш Ванюша похож?

Ждём не дождёмся, от Сони привет.

Если на меня, то что ж...

 

Главное, Митя, чтоб вытерта пыль

Перед тем, как вернёмся домой.

Ваня не нравится мне, ты забыл,

Ищи другое. Лоб, кажется, мой.

 

Еле разборчивый волосяной

Почерк стоит последней стеной

Между мною и мной.

 

Скоро дотлеет бумаги старьё,

Тряпка смахнёт, прибирая жильё,

С пылью и ветхое имя моё.

 

 

*  *  *

 

 

Худо мне было от детских обид,

«Мама — еврейка», — вдруг двор говорит,

Дразнят трусливым и толстым,

Много ли надо невзрослым?

 

Толстый-то ладно — легко пережить,

Дальше играть можно, даже дружить,

Кто трусоват? Это я-то?

Мама-то в чём виновата…

 

И по сугробам, как в детском аду,

Долго домой, спотыкаясь, иду,

Даже не знаю, немея, —

Кто они, эти евреи?

 

Крыши, деревья парят в серебре,

Только один в допотопном дворе

Взгляд протянул, словно руку, —

Чтоб я запомнил науку.

 

Коля безбашенный, старше на класс,

Грудь нараспашку, прищуренный глаз —

Эй, мелюзга, шире плечи —

Молвил — и стало полегче.

 

Господи, пусть он на Страшном суде

Тихо войдёт в рай пешком по воде,

Ангельских риз не омочит —

Мама моя похлопочет.

 

 

*  *  *

 

 

И память желтеет, крошится, как фото,

В ней так же на улице мало народа,

Широкие брюки и шляпы из фетра,

И длинные платья из света и ветра.

 

Из памяти вынешь дорогу от школы,

Где стриженый мальчик спрягает глаголы,

Живём, будем жить, доживём и до лета,

И светлая карточка щурится слепо.

 

Рабочий, колхозница, складки движений,

Высокий на выставку вход достижений,

Асфальт и деревья из вечного завтра

Уходят навек по ту сторону кадра.

 

Черты дорогие невзрослой вселенной

Бледнеют, как выцветший фильм довоенный,

Как ворох одежды в чулане на вынос,

Когда кто-то умер, уехал и вырос.

 

Меж прошлым и будущим слёзы слоями

Стоят и становятся только словами,

Потерянным раем, советской иконой,

Надеждой на счастье и песней знакомой.

 

 

*  *  *

 

Не скоро служба кончится,

Пока не рассвело,

Зима ещё, спать хочется,

А всё-таки тепло,

 

Тепло от вздохов в храмине,

От песен и речей,

От маленького пламени

Лампадок и свечей.

 

Текут молитвы древние

Насущным чередом,

Текут снега с деревьями

И реки подо льдом.

 

Дрожит огонь — не тронь меня, —

На пальцы воск бежит,

Вдруг бабочка не вовремя

Воскресла и кружит.

 

Не чудо ли — крапивница,

Горсть пятен, завитков,

Живых цветков кормилица,

Из местных мотыльков —

 

Покинула в царапинках

Высокий потолок,

Живая, крылья в крапинках,

Обычный ангелок.

 

Текут слова старинные

И реки подо льдом,

Мелькают крылья дивные

Сквозь сон ещё, с трудом.

 

Трепещет и снижается,

Как снег среди полей, —

На книгу, что читается

Там, где всего теплей.

 

 

 

*  *  *

  

Марине Бородицкой

 

Ты девчонка, ты открытка,

Ты индейцы из кино,

Взгляд и детская улыбка,

Сразу адрес и письмо.

 

За душой счастливый фантик,

Ветер, крылышки стрижа,

Над макушкой, словно бантик,

Вьётся бабочка-душа.

 

Детский бантик на макушке,

Счастья камешек в руке,

Словно ты кудрявый Пушкин,

Черноглазый, налегке.

 

За одною партой в школе

Махом, без черновиков

Написалось чудом, что ли,

Столько песен и стихов.

 

Про солдатика и скрипку,

Про «секретик» и Китай,

Про любовь черкни открытку,

В полный голос прочитай,

 

Про весёлое унынье,

Про луну и лёгкий снег

На мелодию «как ныне

В путь сбирается Олег»…

 

 

*  *  *

 

На картинах Марке этих лет

Тот же воздух жемчужный и свет,

Тот же парус и лёгкий мазок,

Тихий ветер солёный в висок.

 

Сердце вздрогнет — здесь что-то не то,

Взгляд расстёгнут, как настежь пальто,

Словно смотришь тайком с чердака —

Там патруль, фонари и река.

 

Он уехал на волю в Алжир,

И писал, и войну пережил,

И на каждой работе тех лет

Чуть заметно, что Франции нет.

 

Тихий голос, святая рука,

Проницательный глаз старика,

И на всём, что он пишет сейчас, —

Комендантский чуть видимый час.

 

Светлый парус поёт и вода,

Что на родине милой беда,

Голый воздух и жёлтый песок,

Тихий ветер солёный в висок.

 

 

*  *  *

 

 

В летней тени, полускрытый травой,

Дятел на спинке лежит неживой,

 

В шапочке красной, поджав коготки.

Пахнут вокруг голубые цветки.

 

Может, от старости, силы не те,

Может быть, врезался в дуб в темноте,

 

Или ударила в грудку гроза…

Что же попался ты мне на глаза?

 

Роза кому-то, венец красоты,

Бабочка нежная, а мне вот — ты.

 

Что ж, за лопатой к сараю схожу,

В землю сухую тебя положу,

 

Холмик насыплю, укрою корой,

«Умер вчера сероглазый король».

 

Вместо молитвы, вздохнув, постучу

Пальцем по дереву.

И помолчу.

 

 

*  *  *

 

Кто рядом — тех Бог и послал,

Болезни, труды и заботы,

Слова утешенья «Ну, что ты…»,

Молитва за тех, кто устал.

 

Ладони, живые глаза,

Дрожащее в сумерках веко,

Дыханье, душа человека,

Обычных вещей голоса.

 

Случайный ребёнок в метро,

На улице встречный прохожий,

Вас Бог посылает мне всё же —

В платочке, в коляске, в пальто.

 

Спроси — что я делаю здесь?

Синица, мой ангел-хранитель,

По ветке и веку сожитель,

Ответит — спасение есть.