Новый Гиперборей, 1921
А не создать ли нам «Гиперборей»,
Четыре с первым номером тетради?
Зачем, вы спросите? Забавы ради,
А может, чтоб закончить побыстрей.
Да, наши строки — не для букварей,
За это не приставят нас к награде,
Но Некто в хаотическом распаде,
Средь бесконечных красных октябрей
Не даст гектографическим страницам
Развеяться видением безлицым
Среди летейских или невских вод,
Чтоб век спустя, в вернувшейся России,
Как прежде на отрогах Пиэрии,
Камены повели свой хоровод.
Осёл, 1 по Р. Х.
Ex orientis partibus
Advenavit asinus.
Средневековое
В хлеву природу пел осёл,
достигнув полного ума.
Николай Заболоцкий
Давно хозяин корму мне не сыпет,
От блох, клещей совсем я изошёл,
Едва терплю я этот произвол!..
Воды запас давно уж мною выпит...
В ноздрях моих весьма противно щипет,
Мне на ухо сопит сосед мой вол,
Как невозможно жить, коль ты осёл,
Отсюда бы сбежать... да хоть в Египет!
Но в хлев пришли короны и тюрбаны;
Стоит от благовоний воздух пряный,
Верблюды, драгоценности, масла...
Надеюсь, никому не помешаю,
Коль дерзновенно-скромно примешаю
К младенческому крику рёв осла!
Антоний Римлянин, 1106
Стал основаньем храмовой твердыни
Кифа иль Петр, иначе же — Скала;
На ней воздвиглись лжеученья ныне,
Творят свой столп греховные дела.
От гнета заблуждений тяжела,
Лишенная опоры в благостыне,
Она упала в глубь морской пустыни —
Меня же за собою увлекла.
Несом я бурной пенною волною,
Но нет, не вóды злобы предо мною —
Лишь океан Божественной любви.
Спаситель, что приял венец терновый,
Путь укажи мне водный в Город Новый
И церковь на скале возобнови!
Степь, 1185
Те червлёные щиты и синие молнии,
которыми начиналась русская словесность.
Владимир Набоков
В пяток поганых половцев полки
Разбились о червлёные преграды.
Уложенные в пёстрые громады,
Горят тела сражённых у реки,
А уцелевших, не боясь засады,
Преследует полк левыя руки.
Есть аксамитов целые тюки,
Есть много красных девок для услады...
Блестят царьградской выделки доспехи,
Гремит победным песнопеньем медь,
Пылает в небе стяг червлёно-алый,
Под орлий клёкот и лисичьи брехи
Ступает чередой за кметем кметь
На берега неведомой Каялы.
Столетняя война, 1337 — 1453
Сражались лилии и леопарды,
И на сеньоров налетали лорды,
Стреляли требушеты и бомбарды,
Пронзали раненых мизерикорды,
Шли, протазаны взяв и алебарды,
На арманьяков бургиньонов орды,
Играли органистры и гимбарды,
От винопитья разбухали морды,
В часовнях освящались орифламмы,
В энненах рыцарей встречали дамы,
На цитадели сыпались удары,
Подробно разбирая стратагемы,
Враждующих властителей дилеммы,
Писали для потомков Фруассары.
Николас де Мело, 1605
Я просвещал и перса, и японца,
И в Мексику я нёс Господень крест,
За все труды — я узник этих мест,
Где только раз в полгода всходит солнце.
Объехал от Итиля до Олонца
Я скифский край; непрост был тот разъезд,
Не знал я лени, не справлял сиест,
И вот все силы вычерпал до донца.
Гиперборейская сгустилась тьма,
И стынет соловецкая тюрьма,
Молю я о кончине христианской.
Господь, я весь земной объехал круг,
Не Север пусть убьёт меня, а Юг.
Помилуй чернеца земли гишпанской!
Vanitas, 1631
Aeterne pungit, cito volat et occidit
«Всё суета, — сказал Екклесиаст, —
Удел земной и суетен, и горек,
Любой на меланхолии горазд,
В любом веселье спрятан бедный Йорик,
Потом нас бросят за борт, как балласт,
Нас не заметит будущий историк,
Не вышутит новейший Теофраст
Увядший век поэтик и риторик;
Итак, я повторю: всё суета,
Мы — череп у подножия креста,
Но кровь нас воскресит ещё нескоро,
И посреди Амуров и Мадонн
Спит в погребальном саване Джон Донн
Под бдительным надзором Командора».
Кунсткамера, 1718
Зовусь я монструм, чудище, урод.
Зародыш тлена и детёныш праха,
Я прожил пять минут — почти не в счёт,
Над жизнью пролетел я, словно птаха.
Три у глаза у меня, щербатый рот,
Я предназначен для внушенья страха,
Мой дом — на полке; там со мною крот,
Лангуста, панголин и черепаха.
Я не один оживший препарат,
Мне чудится — сквозь банку говорят
Со мною заспиртованные люди…
Я отбыл службу в Лейдене свою,
В Гиперборее нынче я стою,
Свидетельствуя всем о Божьем чуде.
Авось, 1807
Блажен, кто промышлением небес
От скудости своей и безземелья
Взойдёт на деревянный волнорез,
С рассветами справляя новоселье,
Насмотрится диковин и чудес,
В чужом пиру отведает похмелья
И отстоит державы интерес,
Танцуя с сеньоритой Аргуэльо,
Воочию увидит, как живут
Японец, бразильянец, алеут,
Фавор изведав, гнев узнает царский,
И в завершенье бурных одиссей
Вдали на тыщи вёрст от всех морей
Найдёт свой гроб в каком-то Красноярске.
Воспоминания в Царском Селе, 1815
Кругом стоят ряды столов и кресел,
Блистает зала. Юный лицеист
В гнезде наук издал свой первый свист —
А я уже и голову повесил.
Все шепчутся — Державин, мол, невесел, —
А мне-то что? Я пред собою чист,
Сижу дремлю, не громок, не речист —
Иль вы хотите, чтоб я здесь чудесил?
Встряхнул меня словесностью Лицей,
И отступился от меня Морфей,
Но всё ж я стар — почти живые мощи!
И снова я тихонько прикорнул...
Вдруг некий смуглый отрок затянул
Строку: «Навис покров угрюмой нощи...»
Николай Павлович, 1859
В Варшаве гул, немотствует Петрополь;
Не слышать больше нам твоих шагов,
Нет поступи гвардейских сапогов,
Молчит и Петропавловский некрополь.
Скажи нам, повелитель: не Европа ль
У киммерийских гибла берегов,
Не кости ли бесчисленных врагов
Им устилали путь на Севастополь?..
Столичный град немотствует... Но вот
Галл Монферран, остзейский немец Клодт
Отныне в дар тебе вручают время.
Скачи в густой гиперборейской мгле
Наперекор презренью и хуле,
О самодержец в лейб-гвардейском шлеме!
Мёртвый Лондон, 1898
What powerful but unrecorded race
Once dwelt in that annihilated place?
H. Smith, 1819
И когда, наконец, корабли марсиан
У земного окажутся шара...
Николай Гумилев, 1918
Столкнувшихся миров идёт война,
Шагают марсианские треноги,
Рать йоменов лучами сожжена,
Напрасны звуки боевой тревоги.
Неотвратимой поступью грядёт
Металла неземного грозный скрежет,
И солнце красное вот-вот взойдёт,
Кровавая заря вот-вот забрезжит.
Над Лондоном — стенания и вой,
Сгоняют скот людской на Пикадилли,
И зарастает красною травой
Надгробье немца в хайгетской могиле.
...Но от стрелы незримой враг погиб —
Так древле был сражен Сеннахериб.
Адмирал, 1920
В гиперборейских льдах я вёл «Вайгач»,
В понтийских тёплых водах вёл «Марию»,
На твёрдой суше вёл я в бой Россию —
И вот к реке ведёт меня палач.
Чекист, скорее место обозначь,
Где возвращусь я в водную стихию;
Льды Ушаковки — створки гробовые,
Стенанья ветра — погребальный плач…
В кровавой белизне ревёт метель,
И ждёт меня смертельная купель —
От новой власти лучшая награда,
Но в небесах не гаснет никогда,
Горит нам вифлеемская звезда,
Чтоб осветить кремнистый путь из ада.
Ленинградская античность, 1948
SPQR — официальное государственное сокращение, как у нас «СССР».
С. П. Кондратьев, А. И. Васнецов. Учебник латинского яз.
для 8-10 кл. ср. шк., изд. 5-е, стр. 14
Проскрипционный список пишет Сулла,
Тевтонов с алеманнами свирепей;
В эргастулах пока надёжны цепи,
Ещё шумит кровавый пир Лукулла.
Стоит Петрополь, сгорбившись сутуло
Среди руин былых великолепий...
Но вот весна приходит к скифам в степи —
В них ветром с Моря Нашего подуло.
И вот зубрит прилежный пролетарий,
Зачем скрывался в Карфагене Марий
И много ль из Нерона выйдет толка,
А по садам непокорённой Трои
Идут, нежнее Дафниса и Хлои,
В обнимку комсомолец с комсомолкой.
Рыбная элегия, 1973
В горах звучал мне Оссианов глас,
Бывал я там, где пела Партенопа,
Я слышал два притопа, три прихлопа,
Песнь про рыбачку и её баркас.
Закусывая рыбой пеленгас
(Чего дают, то, гражданин, и лопай),
Я вопрошаю: нет ли гороскопа,
Где звёзды нам сулят счастливый час?
Да, неглубок пучинами Азов,
Но, может, зазвучит сирены зов
Там, где распелся рыболов поддатый?
Пусть я с Океанидами знаком —
Не завершить ли вяленым бычком
Лукуллов пир на тризне Митридата?
Скиф, 500 до P. Х.
Звериные рельефы древних чаш,
И безымянных всадников курганы,
И смятые копытами поляны —
Всё это, скиф, потомкам ты отдашь.
Все меж Китаем и Элладой страны
Заявят: «Скиф, когда-то был ты наш!»…
Пошли со мной сооружать шалаш,
Вдыхать на тризне воздух конопляный.
Судьбу мы любопытную найдём:
Будь пастухом простым или вождём —
Историкам доставишь ты заботу.
Нам истины, быть может, не обресть,
Но, право, не великая ли честь —
Остаться примечаньем к Геродоту?