В ночных пространствах

лубок

 

стих прозвенел, и ветер стих над просыпавшейся деревней

за клубом, что в былине древней, погнали наши городских

а к вечеру грозу надуло, и кулаком ударил гром

...жестянку солнца над селом работает кузнец вакула

и облаков мускулатура сгущается над большаком…

 

 

лирика

 

будь для правды открыт и отважен

в говоренье, идей пилигрим,

то, что ночью казалось важным,

днём рассеивается как дым.

ведь для кривды вечерней глуха

мастерская полдневных истин,

и уже — ни словесных смыслов,

ни стиха.

только «совестный дёготь труда»,

как писал ненавистник работы.

ваша рифма дурна, как икота,

господа!

ваша рифма — от перееданья,

от досугов — родни ахиней,

в ней ни толики панафиней,

только персть мирозданья,

а стихи — что стихии зиянье,

рифмы — рифы морей —

столько гибели для кораблей!

и проклятье изгнанья

из эдема — небесного зданья

к тропам — тропкам скорбей

да гадюкам гаданья…

 

 

лето

 

а пенье птиц — такая красота

и облаков реальность кучевая

и кажется, что лето — лучше рая

и благодать на землю пролита

   и темнота всего лишь полчаса

и белое пространство петербурга

не выключит из дружеского круга

рассвет. и снова птичьи голоса

 

 

партия

 

укатится солнце за август — за реку — туда, за мостки

так, будто бы карлсен магнус убрал с отсыревшей доски

убитой фигурой — бекаса? — вальдшнепа? — фазана-ферзя!

охотами вечером хмурым, где эндшпилем листья скользят —

гроссмейстерской волей — что пешки сметаемы с поля — в поля

когда я и конный, и пеший спешу разглядеть в тополях

полоски квадратного света — проигранной партии лета

где исстари я не хочу ничейных морозов ничью

где входят в студёные воды сентябрьскою скорой ладьёй

дурные капризы природы да воздух прощаний сырой

 

 

тонко

 

души осенняя усталость — свалилось солнце за дома

дыши! — уже на дне осталось портвейна да игры ума

бездомный да бездумный праздник в недолгом времени нас ждёт

сезон дождей, водобоязни — дурных вестей, дрянных погод

уже на зябком дне стакана звенит рассветный кубик льда

кадит туман. темнеет рано. да листья 1) на воде пруда —

вечерним утром в день субботний — 2) на амальгаме тонких луж

что стая уток перелётных, что выводок заблудших душ

лети, листва, как письма с фронта, сгорай, но тонкий мир не рушь!

 

 

о, счастливчик

 

осень, осень, листвы золотая орда

удался алхимический опыт!

бригантины твои в обмелевших прудах

ветер топит и топит

   но бессмертье окончено в стылом лесу

хотя золотом полон наш тигель

и декабрь уже ждёт-пождёт на носу

точно enfant terrible

   драгоценные слитки ноябрьских дубров

но сомнительны их миллионы

загадает загадку погодный дибров

и глядит благосклонно:

    отгадаешь? так будешь и жив, и здоров

и успешен до нового лета

ну, а нет — так умрёшь до больших холодов

и не медли с ответом!

    и летят облака, точно телестрока

судьбоносней не выдумать мига

да играет реклама по паркам, пока

осень ждёт, точно новая сфинга    

 

 

в сентябре

 

все лужи как муранское стекло

рябь фейерверков киснет на рябинах

и набережная полна неисцелимых

пугливых как осеннее тепло

и птицы улетать не зареклись

но медлят как в почётном карауле

минуло лето жизнь обманула

но бабье лето как вторая жизнь

 

 

бабье лето

 

и бродит мысль в уме, но всё не перебродит

покуда рифма вызревает, точно сусло

и жизнь похожа на себя, но вроде

искусства

и, как в кино, идёшь в кино, идёшь на рынок

литые пробуешь плоды — остатки лета

гроза последняя: гром, рыкнув

по-львиному, бросается из клетки

хотя метафора такая — верхоглядство

а улицы кишат, как «рамаяна»

и, может, я — не полководец, да румянцев —

герой какого-то бульварного романа

...и еду, велосипедист, в ночных пространствах

и девушку свою везу на раме

 

 

ночи декабря

 

— зима! — писала в мэйле вероника

как на окне кружочек надышав

на мониторе… дрогнула душа

в снегах курсором ходит ворониха

а веером распахнутая книга

белым-бела, как снег, как черемша

привет тебе, гомерова эллада!

сугробы — что валы иных морей

другой судьбы мне, видимо, не надо

нет, я не видел родины милей

куплю на рынке ветку винограда

переберу, как список кораблей

трещит мороз, я убегаю в книги

и волосы — созвездья — вероники

сулят триумфы музыки Твоей…

 

 

в холода

 

снег летит и летит, что батыева конница

мы в плену у ордынки-зимы

опрокинута лета пернатая звонница

где стрижи занимали взаймы

звонкий колокол солнца у грозного воздуха

грозового в купальский сезон

а теперь — лишь полозья скрипучих ворон

да боярыня наша морозова

троеперстье зимы: декабря — января —

февраля до творожных сумерек —

земляная ли яма владыки-царя

где всё горе нам мыкать, о, суриков?

 

 

*  *  *

 

опять туман ползёт над парком старым

(белила эти, что бельмо в глазу)

и лезут облака, как от опары

небесной, опрокинутой в лазурь

и бурый крап ночного листопада

тасовщик-ветер каждому раздай

когда дрожит над обомлевшим садом

как будто бы последняя звезда

 

 

надежда

 

когда в швейцарский северный кантон

придёт буран, на гребне перевала

увидишь ли улыбку сенбернара?

его дыханье крепким кипятком

согреет? а бочонок на груди

обдаст нутро горячим алкоголем?

когда уже нет света впереди

так больно, что уже не чуешь боли

и только снег над бездною гудит

в отчаянии скорбном и незрячем

любовь тебя оближет по-щенячьи

к собачке mail-a прикрепит аттачем

и понесёшь сквозь ледяной пустырь

в высокогорный облак-монастырь

для Жизни бесконечную цифирь —

решение земной задачи