Король-можжевельник

Уличная магия

 

Ветер — хитрая штука,

Память воздушных масс.

Не запомнит нас,

Даже развеяв нас.

Черешня падает в лужу

Сатурном на плодоножке,

Я знаю, что всё понарошку,

Понарошка идёт по дорожке,

Сворачивает в подъезд.

Оп, исчез.

 

 

*  *  *

 

Старый учитель русского языка

Сентябрьским утром превращается в чайку.

Окно открывается, и по стеклу рука

Соскальзывает, ни единого отпечатка

Не оставляя. Это уже крыло.

Учитель взлетает выше. Огненные колесницы

Его обгоняют. Небо белым-бело,

Чем-то напоминает ненаписанные страницы

Голубиной и чаячьей книги...

Он всегда сторонился религий,

А тут прилетает к Богу,

Садится Ему на плечо.

Говорит, говорит так много,

Что кажется — ни о чём.

Бог кивает. Прищуривает глаз.

Он всё понял, хотя — поди нас пойми.

За пятым небом защёлкали стёртые шестерни.

Учитель видит окно в облаках, летит и попадает в класс.

Всё замирает. Как же красивы их лица...

Преодолев тишину, разлитую в солнечном свете,

Класс встаёт. Учитель садится,

Берёт в руки журнал:

— Здравствуйте, дети!

 

 

*  *  *

 

Я идиот, мне 30 лет,

У меня в шкафу не один скелет,

У меня есть вопрос на любой ответ,

И это мучительно страшно.

 

Мои 30 лет уходят в песок,

Я не могу найти свой носок,

У меня начинает болеть висок,

Я молча ем свое брашно.

 

Вокруг — королевство закрытых зеркал.

От них я устал, и ещё раз устал.

И придумал тень черноморских скал,

Шлем витязя на песке.

 

Этот витязь из всей своей роты остался один,

Бродит по берегу, неприкаян и нелюдим,

Не открывая ни перед кем своего лица.

Три раза бросался на остриё меча-кладенца.

Да только всё мимо.

 

Гора становится небом, небо — тяжёлой горой.

Там, наверху, прекрасно, но жрать охота порой.

В кого бы ни превращался мой лирический негерой,

Сказка неотворима.

 

Мне 30 лет, и я идиот.

У меня в голове жар-птица поёт,

Крыльями бьёт и в висок клюёт,

И колотится изнутри.

 

Но я идиот и доволен вполне.

На кухню пойду и пожру при луне,

А ты, читатель, не плачь обо мне

И слёзы свои утри.

 

 

*  *  *

 

поезд качнуло термос упал

вода толкается в лежащей бутылке

внутри — киты в окружении рыб-прилипал

гляжу им вслед — есть ли у рыб затылки

термос падает снова — он на своей войне

ему б соляным столпом стать как жене бедного лота

если ты не видел горящий процессор объятого ужасом автопилота

я не верю твоей тишине

 

 

*  *  *

 

Твой Лабиринт начинается где-то здесь,

В овраге, заросшем крапивой и медуницей,

В провинции духа, куда заказано лезть

Всем тем, кто слишком привык жить в столице.

 

Здесь нет путеводных нитей, есть путеводные иглы.

Они мотивируют лучше, поэтому легче добраться

До нищего сада, где можно играть в страшные взрослые игры...

Сюда гоняет телят Харон из соседнего графства.

 

Сны зарастают бледною снытью, как вы это не видите?

Мерно каплет вода с веток погибшей вишни.

Даже родившийся здесь кажется лишним, лишним,

Лабиринт переполнен, гражданин, пожалуйста, выйдите.

 

Из глубины переходов несётся грохот литавр.

Давайте считаться, кто из нас Минотавр.

 

 

Король-можжевельник

 

Алюминиевым утром, бронзовым днём и чугунной ночью

Король-можжевельник тонкими пальцами

Подбирает с земли тишину.

Сдувает с неё паутину, хвоинки, стрекотню сорочью…

Глупые феи нескромными танцами

Иногда мешают ему.

 

Где-то в замызганной двушке нервно моргает лампа,

В холодильнике дремлет студень,

В прихожей царит бардак.

Человек на балконе курит и смотрит в небо глазами карпа.

Скрипят, рассыхаясь, советские стулья,

Но как-то не так.

 

Оденется в белое, чистое. Отправится на норд-вест,

Не взяв ни обратный билет, ни спички, лишь хлеба самую малость.

И придёт на поклон к королю в этот странный сумрачный лес,

Принеся на ладони свою одинокую старость.

 

Эта беседа, наверное, будет длиться века.

Король-можжевельник и путник будут легки и прекрасны.

И будет вокруг летать некто в облике мотылька.

И будет тепло и ясно.

 

 

*  *  *

 

Этой ночью снова была гроза.

Чувствовал каждую молнию кожей спины.

Два раза с полки падали образа,

Наверное, были плохо закреплены.

 

Влажный воздух несётся от окна до окна.

Плевать, что лужа, утром всё уберу.

В такие моменты даже смерть идёт на.

Я смотрю на небо, не двигаюсь. А к утру

 

Моя смерть бежит на край города, ложится в постель,

Проступает испарина под костяною маской.

То ли ребра трещат, то ли кричит коростель,

То ли кровать становится слишком вязкой.

 

Смерть поворачивается лицом к стене.

Ёжится, чувствуя — в спину глядит гроза.

С трудом засыпает, и в мутном, неровном сне

Всё падают и не могут упасть образа.

 

 

*  *  *

 

мир открывается в верхней точке полёта

если ты во дворе в рваных шортах в детстве

песок на зубах качели капельки пота

являются средством

хорошим лекарственным средством

 

 

*  *  *

 

Я лепил немую птицу

Из солёного из теста.

Я не знал, что это птица,

Просто было интересно.

Каменный мешок, обои —

Нарисованное лето,

Мамы-рамы окна моют,

Я гляжу на всё на это.

Птица клеится к ладони,

А представь, что улетела?

Как же гулко станет в доме

Моего большого тела...

Как же это сложно, Боже!

Повернулся ключ в замке.

Кто-то шаркает в прихожей,

Птица вздрогнула в руке.