Под навесами рынка Чайковского

Предисловие

 

Анатолий Николаевич Гаврилов родился в 1946 году на берегу Азовского моря в древнем городе Мариуполе. Который в 1948 стал советским городом Ждановым, а теперь называется Марiуполем и находится за границей, в Украине. Сам Гаврилов в 1978 со скрипом закончил Литературный институт им. Горького, где учился у прозорливого Н. Б. Томашевского, вовремя разглядевшего уникальный талант донецкого хлопца. Учился вместе с врачом и ныне знаменитым прозаиком Эдуардом Русаковым. С 1985 проживает во Владимире. В 2006 году вышел на пенсию, но продолжал служить на почте разносчиком телеграмм. Хорошая работа для писателя, однако неумолимый прогресс выдавил его за пределы этой профессии — сейчас интернет кругом, «мобильники», телеграммы никому не нужны. Гаврилов теперь безработный пенсионер и «широко известный в узких кругах» писатель, гуру. Извините за вольное употребление этого известного санскритского термина, обозначающего духовного учителя, но у Гаврилова действительно есть много последователей и почитателей, хотя он тихо живет в своем Владимире на нищенскую пенсию и практически не участвует в тусовочной «литературной жизни», престижные премии и другие куски с барского стола ему, увы, не достаются.  Я один из этих почитателей и его друг.

Составной частью мифа о Гаврилове является твердая уверенность многих уважающих его литераторов, что он не пишет годами. А ведь на счету у Гаврилова, кроме изрядного количества книг прозы, по крайней мере две пьесы, книги его переведены в разных странах, и он действительно «широко известен», а литературные круги — они всегда «узкие».

Интернет лишил его профессии, но он же дал ему второе дыхание. Вот уже много лет, практически ежедневно, он публикует в фейсбуке странные, призрачные миниатюры, которые, на мой взгляд, рано или поздно составят огромную умную книгу. И то, что вы сейчас читаете, — лишь малая часть ее, выловленная из фейсбучного хаоса молодым, но уже весьма зрелым и тоже настоящим писателем Артемием Леонтьевым.

Ибо мало, коротко и как бы нехотя пишущий Гаврилов стал одним из самых ярких выразителей нашего времени, оказавшись глубже, серьезнее многих шустрых своих современников. И реализовав тем самым лозунг, выдвинутый еще в 1957 году во время первой советской перестройки, именовавшейся оттепелью, юным тогда поэтом Евгением Евтушенко:

 

       Я делаю себе карьеру

       тем, что не делаю ее!

 

Ведь художественная литература — не «проблемы», не «идеи», а слова, и кажущаяся простота прозы Гаврилова обеспечена тем, что ему изначально было дано уникальное умение поместить любое, иногда первое попавшееся слово в то место текста, где этому слову и надлежит быть, отчего и возникает этот почти стереоскопический эффект узнавания. Читайте, учитесь…

 

Евгений Попов

 

 

 

Под навесами рынка Чайковского

 

Искусство, человек, государство. Государство, искусство, человек.

Человек, государство, искусство. В человеке все должно быть прекрасно и готово к войне.

 

Нужно учить русскую народную речь. В связи с чем нахожусь под навесами рынка имени Чайковского. Были Артур, Герман, Павел, другие. Чайковский никогда не бывал во Владимире, но памятник ему стоит. Он дружил с Танеевым. Памятник Танееву стоит у филармонии. Но мы отвлеклись. Итак, мы под навесами рынка Чайковского. Ночь, кто-то играет в нарды, кто-то — в домино. Кто-то пьет пиво, кто-то водку. Все нормально. Спокойной ночи.

 

Театр еще существует. Нужно ходить в театр. Даже если это бессмысленно.

 

Нас ожидает Ренессанс. Готического стиля. И Страсти по Матфею. И уличные беспорядки. И прочее. Никто не звонит, не приходит. Что ж. Ничего не поделаешь. Но вот кто-то звонит. Но связь кончилась. Кончилась связь. Деньги кончились. Что ж. Связь еще восстановится. Мы еще встретимся. Зрелища есть, но нужно сходить за хлебом и прочим. Оттепель, туман, темно. Нужно было раньше выйти. Никто не трогает тебя. Ничто не трогает.

 

В аудиторию входит доцент. Он долго и пристально смотрит на студентов. Он подходит к окну и долго смотрит в окно. Потом он с трудом и не без отвращения произносит слово «экзистенциализм», после чего уже более легко говорит о соцреализме. Он был парторгом Литинститута.

 

Ехали ночным поездом. У меня украли чемодан. Разместились в общежитии. Работали от зари до зари. В глазах темнело. Наступила осень. Сады облетали. Яблоки мы повезли продавать в Омск. Там была уже зима. На заработанные деньги я купил костюм и женился.

 

Оттепель, пасмурно, скользко. Она жарит рыбу, он лежит на диване. Он дал объявление о реставрации старинной мебели. Пока никого, ничего. Нужно уметь ждать. Сегодня — ничего, а завтра — чего. Ничего, что он ничего не смыслит в этом деле. Главное — желание. Умение придет по ходу дела. Будут еще и рококо, и барокко, и ампир, и прочее.

 

Его нужно взять. Не так все просто. То он в оркестре играет на барабане. То беседует с Президентом о развитии общества. То на сцене изображает Гамлета. То сидит в тюрьме. Ничего не пойму. Пожалуй, пойду в отставку.

 

Я — учитель композиции. Это когда соединяешь звуки в музыку. Я против уловок, ухищрений и холодного мастерства. Музыка не должна услаждать и потворствовать. Я требую от учеников бескомпромиссности. Они боятся меня. Они считают меня сумасшедшим. Они надо мной смеются.

— Чем занимаешься?

— Работаю на ударных. Барабаны. Пока что дома. Возможны приглашения в престижные группы. Бью днем и ночью.

— Как соседи?

— Обыватели всегда недовольны, им бы спать, жрать и прочее.

 

1987 год, дом отдыха театральных деятелей «Братцево», осень, вечер, двое сидят за столом, водка, селедка, говорят про театр, литературу, музыку. Центр окружности не принадлежит окружности. Окружность не принадлежит центру. Усилить ум. Жернова работают, а муки нет. Впрочем, ничего нового.

 

Работаю в музыкальной школе, преподаю флейту. Жена работает кем-то в каком-то департаменте, иногда является домой ночью, то смеется, то плачет, никак не может уснуть, просит поиграть ей на флейте, и я играю, и она засыпает.

 

— Что вы можете сказать о Восьмой симфонии...

— Я ненавижу музыку...

— А, скажем, это... как его... поэзия... философия... театр... кино…

— Оставьте меня в покое.

— А вы, собственно, кто?

— Никто.

— Вы еще живы?

— А вам-то какое дело? Я пока еще жив и предлагаю вам выпить со мной водки.

— Спасибо. На службе не пью.

— Выпьем, и я отвечу на все ваши вопросы.

— Даже не знаю.

— Тогда — оревуар.

 

Авторский вечер в большом зале консерватории имени Чайковского. Музыка друга юности, композитора Н. Его жизнь ушла на борьбу за квартиру, на борьбу с тривиальностью, прочим. Его музыка всегда вызывала во мне отвращение. Я никогда не говорил ему об этом. После его музыки в Большом зале консерватории имени Чайковского я сказал, что был потрясен и обнял его. А потом было застолье в его новой квартире, и я провозглашал тосты в честь моего друга, а потом все разошлись, а мы прогулялись по зимней, ночной Москве, а потом вернулись домой.

 

Не берись за работу круто, входи в нее исподволь. Работай ровно — работа приступами, сгоряча портит и работу, и твой характер. Не работай до полной усталости. Посиди, полежи — и снова за работу. Не хвались своими удачами. В случае неудачи не горячись, посиди, полежи, и еще круче возьмись за работу.

 

— Как прозвучала твоя музыка?

— Какая?

— Там что-то для флейты... фортепиано... что-то про море, песок, слезы... что-то на стихи какого-то японского поэта... этот, как его...

— Исикава Такубоко.

— Я там был!

— Где?

— Ну, это... как его...

— Понятно. Наверное, выпить хочешь?

— За кого ты меня принимаешь?

— Ну, ладно, выпьем за музыку, которая уже никому не нужна.

Они сидели, выпивали, о чем-то говорили. Один находил в прошлом рай, другой — ад.

 

Глина, пыль, ветер. Подготовка, формовка, отжиг. Вот и готова очередная партия кирпича. Наш кирпич пользуется спросом. К нам за кирпичом приезжают издалека. Кирпич, деньги, кирпич. Впрочем, пора исчезнуть.  И он исчезает с деньгами кирпичного завода.

 

Родился он и жил в бараке при железнодорожной станции. Днем и ночью куда-то шли поезда, и он мечтал когда-нибудь отсюда уехать. Он неоднократно куда-то уезжал, работал на разных работах и снова возвращался домой. Женился, дети. Живут в бараке при железнодорожной станции. Днем и ночью мимо барака, как и раньше, куда-то идут поезда, и барак, кажется, вот-вот развалится. Он работает сцепщиком вагонов и уже ни о чем не мечтает.

 

Мнимая тишина. Мнимые цветы. Мнимые антибиотики. Мнимое мироздание. Мнимая жизнь. Главное — упорство в достижении мнимой цели. Ни слов, ни музыки. Сжата рожь, не поют соловьи. Море мерзнет, не море, а mori. Дни проходят торжественным маршем и падают за сараем.

 

Нужно что-то делать... нужно преодолеть... нужно сосредоточиться... нужно собраться... нужно преодолеть страх перед тьмой и выйти в уборную... она у забора… ну, давай... дальше уже невозможно.

 

— Ты давно в этом городе?

— Давно.

— Как тебе город?

— Город как город.

— Тебя здесь били?

— Неоднократно.

 

Ночь, кухня, двое за столом. Давно не виделись. Один трезвенник, другой алкоголик. Спиртного нет и не будет. Трезвенник о чем-то говорит, но алкоголик его не слышит. Трезвенник идет в туалет, алкоголик уходит в поисках спиртного. Больше они никогда не виделись.

 

Архитектор сказал, что мой дом будет в стиле модерн. Я заплатил ему за проект. Появились прораб и строители. Я выплатил им аванс. А потом они все куда-то исчезли.

 

Оттепель. С рюкзаком за плечами. Месит снежное месиво. Движется в сторону рынка. Что-то купит на рынке. С кем-то поддаст. О чем-то поговорит. Не успел оглянуться — уже темно. Пожалуй, домой пора.

 

12 апреля, пятница, плюс два, снег, купил вымя.

 

Дело было вчера. Выпил и пошел в театр. Блевал во втором действии, в партере.

 

14 апреля, плюс три, пасмурно, ветер холодный, купил хлеб и квас, до пенсии еще шесть дней, нужно держаться.

 

Он предложил обсудить свой новый Закон. Молчали, боялись не то сказать. Но и молчать было небезопасно. Когда-то работал на химзаводе аппаратчиком по отжиму и сушке хлопка. Нажал на кнопку «Пуск», и отжим пошел. Наблюдаешь за отжимом. Нажал на кнопку «Стоп» — твоя смена кончилась.

 

«Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то взять бы да ободрать кого-нибудь». Салтыков-Щедрин.

 

Снег выпал ночью и лежит до сих пор. Ветер, скользко. Падений бояться не нужно. Всякие падения уже произошли… Куда-нибудь дойдем, впрочем, известно, куда.

 

«На патриотизм стали напирать. Видимо, проворовались». Салтыков-Щедрин.

 

Предстоит стажировка в Германии, после которой меня могут либо повысить, либо повесить. Пожалуй, не поеду, рискованное дело.

 

Погода сегодня, что и вчера. Видел у помойки борьбу кота с голубями за что-то съедобное, и он уже победил, но тут налетели вороны, и кот убежал. Купил в магазине продукты питания. Прогулялся вдоль гаражей и заборов бывшей воинской части. Вернулся домой и лег спать.

 

Президент не понимает, что происходит. В чем, собственно, дело? Чего они хотят?

Ночь, мысли о Государстве и о том, куда бежать.

 

Купил продукты питания. Далеко никуда не ходил. Вернулся домой и лег на диван. И тут возникают проблемы с воспоминаниями. И тут ничего не поделаешь. Так и маешься. А потом, все же, уснешь. И наступит новый день, и все повторится.

 

Сервант куплен в условиях товарного дефицита. Не у каждого такой сервант. Он на ножках. Он может уйти. Не уходи, я тебя умоляю.

 

Пришел домой, поужинал и занялся немецким языком. Их бин руссише, их бин химик, их... Пришел Арс, ему нужно сто рублей, выпить кофе и поговорить.

— В Германию, говоришь, собираешься? Что ж. Ехал я однажды в Германию, изрядно выпил, читал стихи в купе, в ресторане, в тамбуре. Очнулся в Берлине, едва смог выйти, меня встречала какая-то женщина, я споткнулся, упал, и она отправила меня обратно... Да... Неумытый день морозный изнасиловал лицо, перекошенное лужей, перевернутое сном. Ладно, спасибо и будь здоров.

Ушел. За окном снег и уличный фонарь. Спать.

 

Выходной. Решил сходить на каток и взять напрокат коньки. Ноги дрожат. К тому же люди смотрят, да и лед до сих пор не залили. Все-таки октябрь. Углубился в лес, видел лосей. Вернулся домой, пообедал, поспал и занялся подготовкой к поездке в Германию. Выпил две рюмки водки и написал стихотворение: О, Тамара, царица бухгалтерии... Тамара — дочь директора нашей фирмы. Лег спать.

 

Все-таки поехал. Германия, какой-то международный дом творчества, полный пансион, теннис, велосипеды, прочее, среди стипендиатов люди из разных стран, спиртное — круглосуточно, главное — отчитаться о проделанной работе, не спиться и уехать домой.

 

Вел себя в этой стране хорошо. Подумал о прошлом в Германии своих отца и матери. Задумался. Стал вести себя плохо. Стал дерзить. Они лишь улыбались, но сквозь эти улыбки я увидел их чувство превосходства и даже презрение. Я стал еще хуже себя вести, но потом опомнился и стал вести себя хорошо и даже в некотором роде подобострастно. Они снисходительно улыбались. Уехал раньше срока. Прощай, Германия.

 

А потом мы поехали в Лондон, встретили нас хорошо, а потом расстреляли.

 

Зима, простужен, на улицу не выпускают. То холодно, то жарко. Читаю русские народные сказки. В лесу живет одинокий волк. Иногда он приходит ко мне погреться, поесть, поиграть в шахматы, а потом снова уходит в лес.

 

— Рад тебя видеть.

— Взаимно.

— Что будешь?

— Что есть, то и буду.

— А я бросил пить.

— Один я пить не буду.

— Тогда — что?

— Тогда почитаю тебе свои стихи.

— Тогда я, пожалуй, выпью и пойду домой.

— Нет, как говорится, проблем.

— Что будешь?

— Что есть, то и буду.

И так далее.

 

Сегодня пятница. Пасмурно, дождя и ветра нет. Пока еще не выходил. Вчера купил орехи фундук и какую-то древнюю рыбу. Фундук нужно лущить, а на древнюю рыбу страшно смотреть. Что-то вспоминается. То Евгений Попов, то Эдуард Русаков, то кто-то еще. Пасмурно, дождя и ветра нет. Нужно вынести фундук и древнюю рыбу на прокорм птицам и прочим.

 

Не всегда покупаешь, то что нужно. Впредь нужно записывать то, что нужно. В данный момент чихаю, так как выпил. Но мы еще встретимся. Главное — не упасть. Ну, не впервой. Рядом — диван.

 

— Как прозвучала твоя музыка?

— Как-то прозвучала.

— Отклики есть?

— Есть.

— Какие?

— Какие-то.

— Тебе все равно?

— Мне уже все равно.

 

Нужно разобраться с самим собой. Этому свитеру уже сто лет. Сервант значительно моложе. Нахожусь сейчас дома. Информация не для всех. Мало ли чего. Впрочем, нужно все же выйти. Но прежде нужно разобраться с самим собой. Никогда не разберешься, пожалуй. Лучше скушай горохового супа и ложись на диван, а дальше посмотрим. Все происходит между тобой и тобой самим. Так кто-то сказал, я за него не отвечаю. Я простой человек. Тем не менее не всегда понимаю, что мне нужно. Пожалуй, нужно выйти на лыжах. Снега нет, но это не столь важно. Люди смеются и пусть смеются.

 

Погода сегодня — лужи замерзли. С яблони упало очередное яблоко. Пасмурно, холодно, ветер. Ни с кем не встречался. Никому не угрожал, и никто не угрожал. Никто ничего не предлагал, равно как и я. Прогулялся в сторону СИЗО и церкви и вернулся домой, и лег спать, а что еще делать. Прости, отец. Тебя уже нет. Я помню все свои прегрешения. Надеюсь на понимание и прощение.

 

Погода, что и вчера, нет смысла выходить, тем более, что уже выходил, а если есть возможность не выходить, то и не выходи, особенно при сильном ветре, когда легко упасть.

 

О, Швейк! А потом были шейк, буги-вуги и прочее. И жизнь продолжается, кто-то помог мне дойти домой и хотел войти ко мне, но мне никто не нужен, гуд бай, мне не нужны ваши откровения, спокойной ночи.

 

— Куда-то ходишь?

— Хожу в магазин.

— И все?

— И все.

— А все остальное, не магазином ведь жив человек?

— Согласен.

— И что?

— Есть время куда-то ходить, есть время, когда уже никуда ходить не хочется, а магазин — это необходимость.

— А, скажем, выпить?

— Ну, это еще остается.

— С кем-то выпить, поговорить.

— Это уже прошедшее время.

 

Облачность. Ночью сквозь облачность временами — Луна. Прогноз обещает ночные заморозки. Читаю П. Елохина «Глиняный свисток» и А. Леонтьева «Москва, Адонай!» Хожу в магазин за продуктами питания. На яблоне осталось одно яблоко.

 

— Давно не бывал в Мариуполе?

— Давно, там никого не осталось.

 

Список тех, кого он предал. Страшно. Потом он ухмыльнулся и подумал о тех, кого еще можно предать.

 

Дождя уже нет, но ветер продолжается. Деревья, собственно, уже спят. Не все купил в магазине. Альцгеймер.

 

Все уже выпито, съедено, рассказано, выблеватено. И что теперь? Впрочем, жизнь продолжается.

 

Солнце яркое, но ветер холодный. Солнце может когда-то погаснуть. Мимо окна пробегает чей-то кабан. Суслики живут в норах. Жизнь дятла проходит на дереве. Не все еще убрано с полей. Не все еще украдено. Снотворность азалептина усиливается алкоголем. Подул ветер, посыпались листья. Нужно перевести на английский язык. В сарае хрюкает свинья. Виноград созрел, но он никому не нужен, по степи катится перекати-поле и возносится к небу, капитан смотрит в бинокль и ничего не видит, надвигается шторм, не все спасутся, по улице бродят киники, перипатетики и бандиты, ночь, улица, фонарь, аптека, и пьяницы с глазами кроликов ин вино веритас кричат. Перевести на английский. В сарае хрюкает свинья. A pig grunts in the barn. Выпил самогонки и лег спать.

Свинья — это звучит гордо.

 

Пошел на речку. Там кто-то утонул. Кто-то его вытащил и стал откачивать. Он ожил и спросил — зачем?

 

Прогулялся по темным улицам, вернулся домой. Дома обычно. Не знаешь, что делать дальше. Раньше знал, а теперь не знаешь. Бутылка пустая. Ветер дует в нее, выдувая нечто свое. Корни деревьев переплетаются и хотят что-то сказать. Не так все просто. Не говоря уж про небо. Про спиртное — банально. И все же.

 

Давно нигде не бывал и не нужно. Горы, леса, моря — эка невидаль. Здесь живи. Не выходи — там Космос. Там известно, что. Покушай горохового супа и на диван ложись. Осталось немного.

 

Этой швабре много лет. Она — из бука. Она — память о мастере, который делал венские стулья из пропаренного бука. Дерево бук живет очень долго. Пусть и швабра живет.

 

Человек в униформе полиции курит, беседует с кем-то по смартфону. Он вчера заходил. Он ищет кого-то. Я ответил, что не знаю. Возможно, он ищет меня. Грехов у меня много. Ну, не будем об этом. Давно нигде не бывал и не нужно. Вот скоро приедет Евгений Попов. Он не курит, не пьет. Дальше не знаю.

 

Он где-то учился. Он служил в РВСН, где хотел застрелиться, но передумал и дослужился до сержанта. Потом он где-то работал. Потом он где-то заочно учился. Потом он женился. И стал выпивать. Он и сейчас выпивает. Лежал он в разных больницах. Когда-то у него были дача, велосипед, машины «Запорожец» и «Нива», а также мотоцикл «Ява». Сейчас ничего этого нет и не нужно. Сейчас он смотрит в окно на яблоню. На яблоне осталось два яблока и много желтых листьев. Ин вино веритас.

Аминь.

 

Ремонтировал швабру. Бук. Не справился. Ездил в Боголюбово, купил новую швабру. Она уступает прежней по красоте и прочности.

 

Утро, физзарядка, прогулка по двору. Завтрак — икра, овощи, фрукты, кофе, виски. Виртуальное общение с друзьями. Прогулка по двору. Виртуальное общение с друзьями. Обед — суп брокколи, шашлык, овощи, фрукты, виски. Послеобеденный сон. Прогулка по двору. На вопрос начальника ответил, что все в норме. Виртуальное общение с друзьями. Ужин легкий, бокал кьянти. Прогулка по двору. Еще бокал кьянти. Легкая музыка, сон. Все-таки жизнь прекрасна.

 

Долго блевал. Страшно болит голова. За все приходится платить.

 

Сегодня первое сентября. Сегодня дети пойдут в школу. Сегодня день знаний. Сегодня в магазинах спиртное не продается. Кто знает, тот и сегодня найдет. Знание — сила.

 

Недержание воды в канализационном стоке. Вызвал сантехника. Оператор ЖКХ сказала, что его имя Юрий, он, сказала она, обязательно придет, что маловероятно в связи с бегством директора ЖКХ Василия Ивановича, которому инкриминируется воровство жэкеховских денег, что, впрочем, еще нужно доказать, да и сантехник Юрий не совсем чист перед Законом. Недержание воды продолжалось. И тут явился сантехник Юрий, он устранил утечку воды с помощью цемента и стеклоизола и сказал, что директор ЖКХ действительно украл жэковские деньги, но продолжает сидеть в своем кабинете.

 

Ветер, дождь, гроза. Скоро возможны заморозки. Во дворе никого нет. Суп гороховый. Непогода вроде бы кончилась. Вынес мусор. На вершине березы сидит птица, похожая на орла. Собирался куда-то поехать, но не поехал. Что-то давно не приходит Арс, видимо, все-таки зашился. Международные события. Сумерки. Спать.

 

Осенняя пчела ползает по бумажным цветам. Ожидается снег. Мир то сходится, то расходится. Развал и схождение. Проверка тормозов, которых не было и нет.

 

Изучение Вселенной с помощью бинокля ночного видения. Захватывающая картина. Открывается то, чего еще не было. Жар, озноб, лихорадка. Впрочем, зовут обедать.

 

От рядового писателя я дошел до члена Союза писателей СССР, которого уже нет.

Я прошел путь от матроса до начальника порта, которого уже нет.

 

В нашем городе дождь. Нужно выпить.

 

Птиц бояться не нужно, даже если орлы. Люди, осы, пчелы, медведи — это другая тема, на которой мы еще остановимся. Впрочем, мы уже говорили. Остается смотреть в окно, за которым ничего нет.

 

Купил дачу рядом с кладбищем, ей не нравится — сказал, что нужно привыкать.

 

Погода сегодня не очень. Она то очень, то не очень. Впрочем, не до погоды. Нужно сосредоточиться и закончить повесть, которая никому не нужна.

 

Мне уже много лет. И я знаю, что ничего не знаю. Остается повседневность. А дальше — известно, что. Хотя кто его знает.

 

— Чем занимаешься?

— Купил хлеб, квас и батарейку для компьютерной мышки.

— Что еще?

— А потом позвонил друг юности и сказал, что я — литературное дерьмо.

— А ты?

Я поблагодарил его и лег спать.

 

Октябрь, ветрено, холодно. Позвонил другу юности, тот ответил, что занят. Пошел на вечер поэзии, там были люди преклонного возраста. Некоторым стало плохо, их вынесли. Некоторые остались, выпили, их вынесли. Таким, значит, образом.

 

В палисадниках цветы запоздалые, как и все остальное.

 

Октябрь, хорошая погода, нужно бы прогуляться, но лежишь и вспоминаешь прошлое, но лучше бы не вспоминать. Являются люди, которых уже нет.

 

Выгорело, пожелтело, почернело. Уж заползает в неошкуренные бревна, где превращается в анаконду. Флейтист дует мимо флейты, пианист стучит по инструменту молотком. Пчела ползает по бумажным цветам. Жених на свадьбе теряет сознание. Впрочем, нужно вынести мусор и сходить за картошкой и водкой.

 

Черный ледокол набрасывается на голубые горы льда, и осколки льда веером драгоценных камней вспыхивают в голубом небе. Впрочем, октябрь, дождь, холодно, водка.

 

Приходил Н. Говорили о политике, философии, музыке, земледелии, прочем. Пили водку и кофе. От меня он ушел в моих ботинках.

 

Чьи-то ноги торчат из осенних кустов. Ноги в черных ботинках. Устал человек, отдыхает. Сейчас можно, еще не зима.

 

США. Мы знаем тебя, ты — нас. Ты помнишь наших руководителей, мы — твоих. Ай эм сорри, если что не так.

 

Был я один у своих незабвенных родителей. Они делали все для меня. Ну, учился, где-то работал, на ком-то женился. Занимался сочинительством прозы, поэзии, квасил. Толком нигде не работал, на иждивении был. Еще раз женился, занимался стихами, квасил. На иждивении был. Никем не был признан. Сейчас я один. Мне уже все равно.

 

Темно. Он куда-то идет. Падает, куда-то ползет. Блюет, идет, падает, ползет. Пить надо меньше. Это известно. Лежит и смотрит на звездное небо. Звезды, черные дыры, протуберанцы, прочее. Сейчас это ничего не значит. Сейчас — доползти домой.

 

Дятел имеет дерево, дерево имеет дятла, поэт имеет текст, текст имеет поэта.

 

Октябрь. Ты помнишь. Да и вы помните. Впрочем, в ожидании мастера по вскрытию замков. И вот он пришел и сделал. И теперь у нас новый замок, код 16. Так что это... как его... посторонним вход воспрещен. Чай зеленый, печенье «Привет».

 

Больница, палата. Из окна видны река и заречные дали. Бронхиальная астма. Дышать кислородом. Кого-то уже выписали, кто-то умер. Осень, клены, прочее.

 

После долгих морских скитаний он вернулся домой и построил дом в виде корабля, и по ночам он поднимается на верхнюю палубу и кричит „SOS”.

 

В медленном течении реки отражаются березы и облака. Тихо, только шум осенних берез, да крякают утки, да дятел стучит. А где-то снова война. Жаль, конечно. Ничего не поделаешь. Впрочем, пора на обед.

 

Пишу картины. Являюсь приверженцем реализма. Сегодня тепло, и я вышел на пленэр и расположился, и стал рисовать березу и дятла на березе, но тут появились дети, и они стали надо мной смеяться, и опрокинули меня и мольберт, и некоторое время я лежал, а потом продолжил свою работу.

 

Стоимость жилья в разных городах мира. Стоимость трехразового питания в разных городах мира. Стоимость спиртного в разных городах мира. Стоимость поминального обеда во Владимире.

 

Дом в стиле модерн. Камин в стиле барокко. Кресло в стиле рококо. Живопись, музыка, политика — в прежнем стиле. Чьи-то лица, голоса, тени. Запах серы. На вопрос полицейского о месте жительства он ответил: «Улица Портвейная 777».

 

Шелк вечернего неба. Желтые скалы жуют шелк вечернего неба. Слышны подземный хруст антрацита и вопли погибающих шахтеров.

 

Табуретка долгое время служила в армии. Потом майор унес ее к себе домой, и она служила майору, и майор любил на ней посидеть, выпить, покурить, вспомнить. Потом она служила подставкой для гроба майора и перешла по наследству к сыну майора, бизнесмену. Бизнесмен хотел было ее выбросить, но почему-то не выбросил. Сейчас она на балконе, живет в одиночестве.

 

Чужая аура колеблет собственную. Аллергия на что-то цветущее. Аллергия на болтливость. Никуда не ходить. Впрочем, вчера пошел на поэтический вечер, и был болтлив, и колебал чужую ауру. Дело было тогда, когда труд считался делом чести, доблести и геройства. Встретились в каком-то ресторане — писатель, газоспасатель и оператор связи морского пароходства. Живая музыка, песни, танцы. Люди веселились, а эти трое молчали. Потом она ушла, и они остались вдвоем. Давно не виделись, но говорить, оказалось, не о чем. За окном шумело осеннее море, да скрипели от ветра деревья.

 

Во дворе нашего пятиэтажного дома растут разные деревья. Дятел обычно работал на березе. Сегодня он ушел из жизни. Причина его смерти неизвестна. Дети нашего двора его похоронили. Их лица были печальны. Помянули дятла с соседом чекушкой водки «Русская валюта».

 

Октябрь, плюс двадцать, дали отопление. Тарелка с цветочками, скелет селедки. В театре было что-то про Гамлета. О, Гамлет! Тарелка с цветочками, скелет селедки. За окном темно, спать.

 

Гроза. С некоторых пор я ничего не боюсь, разве самого себя. Нужно выпить. Завтра — собрание. Необходимо доложить о работе над квантами.

 

Сегодня было собрание. Присутствовало семь человек. Председатель доложил о состоянии погоды и финансовом положении. Возражений не было. Утвердили план дальнейших действий. Дискутировали по поводу убывающей Луны, влажности окружающего воздуха, скорости ветра и прочем. Кто-то что-то хотел сказать о новом взгляде на кванты, но его не дослушали, и он ушел.

 

Продолжаю наблюдать за квантами. Поведение их непредсказуемо. Болит голова. Нужно выйти. Пасмурно, прохладно, деревья, кусты, кошки, кванты. Кванты — это лучше не знать. Купил козий сыр и чачу. Это — просто. Кванты — не купишь, будь они прокляты.

 

Ветер гонит по улице опавшие листья. Луга еще зеленеют. Древние греки пасут на древних пастбищах древний домашний скот. Испанский флот выходит на подавление исламских мятежей на юге Манилы. Впрочем, скоро зима, а ни угля, ни дров.

 

Повседневность, ничего особенного, господи, помилуй.

 

Два часа ночи, ни дятлов, ни квантов, только окно, диван, одеяло, подушка и нужно продолжать спать, но что-то не спится, и снова мысли о дятлах, квантах и медведях, которые водятся в наших лесах, в связи с чем выпил водки и лег спать. Евгений Попов сказал, что кванты скоро запретят. Кванты под подозрением.

 

Как-то сидели в землянке под черепичной крышей, единственное окно выходило на кладбище, были водка, чебуреки, магнитофон, о чем-то говорили, избегая вопросов политики, работы и смерти.

 

ПРОДАЮ ПОДЕРЖАННЫЕ КВАНТЫ. ДЕШЕВО.

 

В его стихах чувствуется любовь к родному краю. В его стихах чувствуется не очень глубокая любовь к родному краю. В его стихах уже ничего про родной край. Только вьюга, фонарь, да аптека.

 

«Пусто, холодно, страшно» — Антон Павлович Чехов. Из пьесы «Чайка». Кто помнит, тот понимает. Кто не помнит, тому еще предстоит.

 

Нужно проверить трубы. Он все проверил. Трубы были холодные. Он вышел из подземелья и сказал, что трубы холодные. Горожане возмутились. Они хотят тепла. А где, извините, его взять? Это, знаете ли, не бублик купить в магазине. Согревайтесь, товарищи-господа, плодами трудов своих. Слушать не хотят, требуют тепла и даже, извините, любви. Тут уж дело серьезное. Им, видите ли, уже мало хлеба и зрелищ. А к кому вы, собственно, обращаетесь? «Тогда идите за мной», — сказал он и повел их в подземелье, и водил их там много лет, и вывел в пустыню, и многие возроптали.

 

Во время ремонта старого дома я нашел старинную монету. Я подумал продать ее. Мне сказали, что нужно показать ее коллекционеру. Он сказал, что нужно ее проверить и куда-то ушел. Завтра нужно лететь домой. Там жена, дети, родственники. Сейчас придет коллекционер, и у меня будут деньги, и я куплю всем подарки. Темно, холодно, а дома еще тепло. Коллекционера все нет. Сейчас он придет, и завтра я улечу домой, и куплю всем подарки. Да вот и он. Но это был полицейский, и я побежал.

 

«Старый Альцгеймер на скрипке играет». Евгений Попов.

 

И вот я, наконец, дома. Позади всевозможные города и страны. Я чист перед Законом. Разбудил телефонный звонок друга — нужно встретиться.  Я поехал, и там мне надели наручники, и сейчас я сижу в СИЗО. Жаль, конечно, что я, матерый волк, так легко подставился и остаток своей жизни проведу на нарах. Или-или, подумал я и попросил отвести меня к следователю, и сказал то, что нужно было сказать. И вот я уже на свободе, в окружении друзей, один из которых завтра вместо меня будет сидеть в СИЗО. Селяви, подумал я средь шумного бала и уехал домой.

 

Бульдозер крушит обгоревшие стены дома, где жили Зайцевы. Алкоголь, огонь, пепел, зола. Падает и тут же тает снег. Пепел, зола. Впрочем, купил куриные потроха и приготовил, и выпил, и закусил, и некоторое время смотрел в окно, а потом лег спать.

 

Утро холодное, в луже с холодной водой отражается холодное небо, мокрый бурьян не горит, в лесу не так холодно, холодно в пустой электричке, холодно дома, выпил, приснился школьный выпускной вечер, когда блевал на рассвете.

 

Погода хорошая. Потом она, как и всегда, испортится. А пока что нужно что-то делать. А потом наступит время, когда ничего не нужно будет делать. Может, это и будет твое лучшее время. День сегодня обычный. Никого, ничего. Распад формы, художественный произвол. На смену бледному дню является черная ночь. Ничего особенного. Дни идут, а ничего нет. Сдвиг на полтона вверх — ничего. Сдвиг на полтона вниз — ничего. Ничего особенного. Понятно, что все уже давно сказано. Тем не менее нужно купить картошку и прочее.

Плохие условия — проблема. Хорошие условия — проблема. Превосходные условия — проблема. Не нужно было никуда бежать. Нужно было оставаться под забором. «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Или, скажем так, есть воля к покою. Ложная реприза, прерванный оборот и переход в первоначальную тональность.

 

Ноябрь, не нужно выходить. В окно смотреть. Считать ворон и галок. Пытаться понять птичий язык. Ловить сигналы миров далеких. Портвейну выпить, а там и спать.

 

Темно. Темно и непонятно, что делать дальше. Ответ простой — спать. Легко сказать. Ложись и спи. Однако не спится. Как-нибудь уснешь. Побываешь во сне там, где уже бывал. Проснешься, о чем-то подумаешь бесполезном, например, о поэзии, выпьешь и снова уснешь.

 

— Осень.

— Осень.

— Скоро зима.

— Скоро зима.

— Все живое к зиме готовится осенью.

— Именно.

— Цыплят по осени считают.

— Именно.

— Что у нас с отоплением?

— Повсеместно.

— То есть?

— Вопросы решаются повсеместно и безотлагательно.

— Главное — это люди.

— Люди — это главное.

— Особенно простые люди.

— Именно.

— Проблем, значит, нет.

— Повсеместно.

— Совсем нет?

— А если они и возникают, то решаются повсеместно и безотлагательно.

— Дал слово — держись.

— А не дал — крепись.

 

Куда-то летит самолет. Куда-то идут солдаты. Солнце восходит на минуту позже, чем вчера. Отопление еще не дали. Школьники уныло бредут в школу. Некоторые отклонения от режима прочности. Нужно форсировать. Кто цепляется за мелочи, тот никогда не достигнет главного. Нужно форсировать. Взрыв. Не выдержал защитный кожух, погибли люди. Кожух, кожа, кровь, глаза. Пока что под домашним арестом. Куда-то идут солдаты, школьники, следователи, прокуроры, президенты. Бессонные ночи. Кожух, кожа, кровь, глаза.

 

Больница, ночь, палата. Он стоит у окна и тоскливо смотрит на «золотую осень» и церковь. Снотворное не помогает, Бог молчит.

 

Утро солнечное. Температура окружающего воздуха плюс десять. Сейчас придет человек из ВДПО по поводу проверки тяги дымохода. Я не боюсь, но все-же опасаюсь. Уже слышу чьи-то шаги. Все ближе и ближе. Ну, меня просто так не возьмешь. В юности я занимался вольной борьбой. Шаги все ближе и ближе. Я не сторонник силового решения вопроса, но. ВДПО — что это такое? Шаги все ближе и ближе...

 

В нашем городе много исторических зданий. Наш город старше многих других городов, но много моложе других. В нашем городе живут люди разных национальностей. Холода, тревоги, да степной бурьян.

 

Новый день. Пасмурно. Дождя нет, но возможен. Прогулялся. Жизнь продолжается.

 

В нашем городе дождь. Нужно усмирить свое эго, преодолеть позерство и самолюбование. И то, что нам сегодня кажется интересным, завтра уже никому не нужно. Дождь, ничего особенного, повседневность. Сварил суп из брокколи с помощью блендера. Куда-то идут солдаты РВСН. По ночам на охоту выходит еж. Днем — голуби, галки, прочее. Дети идут в школу. Кто-то умер в первом подъезде. В туалете перегорела лампочка. Огурцы суздальские, помидоры краснодарские, мед алтайский, финики израильские, вино всевозможное.

 

Занимаюсь группой балета. Батман тандю, па де труа, прочее. Скромная зарплата, скромная жизнь, па де труа.

 

Я все сказал, а что касается денег, то этот вопрос я считаю некорректным и не собираюсь на него отвечать, так как никаких денег у меня нет, да и денег, как таковых, давно уже нет.

 

Суп пакетный, гороховый. Мир полон звуков. Дни проходят торжественным маршем и падают за сараем. Нужно что-то сделать. Ничего нет. Возьми чужое, никто не заметит. Тень слева, тень справа. Дни идут, а ничего нет. Сдвиг на полтона вверх — ничего. Сдвиг на полтона вниз — ничего.

Когда-то были с Е. Поповым в Донецке по поводу фестиваля «Дикое поле». А потом мы прилетели во Внуково, где нас встретил Василий Попов. Он был смугл. Он не стал с нами пить. Мы выпили пива и легли спать. Легли спать прямо в аэропорту, на полу. Василий Попов не спал. Он отгонял от нас мух «Литературной газетой» и объяснялся с нашими недоброжелателями на английском языке, которым он владеет в совершенстве.

 

— Чем занимаешься?

— Ремонтирую машину.

— Эту гниль нужно покрасить и продать. Работаешь?

— Днем работаю слесарем на коксохиме, вечерами играю роли в народном театре «Коксохим».

— Есть хорошее место в порту на землесосе, работа хорошая, могу составить протекцию.

— А как же театр?

— Весь мир — театр. Оревуар.

 

Нужно выяснить, в чем все-таки дело. Дело серьезное. Дело настолько серьезное, что даже смешно. Но все-таки нужно доложить мировому сообществу, что дело серьезное. Доложил, что дело серьезное и что нужно время для исследования всех ипостасей, а потом выпил виски бурбон и лег спать.

Дожди, туманы, слякоть. Друзья, бухло, пустопорожние разговоры. Тоска и постоянный ветер со стороны замерзшего моря. Лежишь, смотришь в потолок в ожидании хорошей погоды. Выходишь, куда-то идешь. Какой-то господин не может найти свой дом. Помог ему найти свой дом. В кармане его плаща нащупал бумажник, но брать не стал. Не в моих правилах брать у пьяных. Дожди, туманы, слякоть, тоска. Скоро начнется пляжный сезон, и тогда у меня будет работа. Тут, как говорится, селяви.

 

Дриблинг. Мне нет равных в дриблинге. Ночь, пустырь, дриблинг.  Я слышу восторженный рев трибун.

 

Он работал слесарем-инструментальщиком. У него был молоток с четырехкратной линзой. Ему доверяли самую сложную работу. Он работал без перекуров. Случались срывы, когда во время работы он напивался, и тогда я, его ученик, помогал ему дойти домой. Она, общительная, бесхитростная, вышла замуж за чмо с претензиями на гениальность. Главное в любви — это доверие.

 

Солнце яркое, но ветер холодный. Школьники идут в школу. Не все еще убрано с полей. Огни приближаются, удаляются, гаснут. Борьба греческого демоса за проведение реформ. Папирус. Папиросы, сигареты, спиртное. Когда-то и я ходил в школу. Альцгеймер. Ткань, рубероид, жесть. Огни приближаются, удаляются, гаснут.

 

Сказал Эдуарду Русакову, что собираюсь в Донецк навестить родственников, он ответил, что вряд ли стоит, ты же не Прилепин.

 

В нашем общем придомовом саду растут и березы, и липы, и хвойные. Я когда-то посадил две яблони, рябину и лесной орех фундук. И теперь это уже плодоносящие деревья, и соседи пользуются их плодами. Иногда и незнакомые алкоголики пользуются их плодами. Никогда не понимал и не понимаю пьющих людей. Моя трезвая жизнь прошла и проходит в трудах и в заботах. По вечерам я играю на гитаре и пою. Ночью читаю всякие книжки и все жду рассвета, чтобы снова что-нибудь делать полезное и для себя, и для других.

 

Вольфрам тверже молибдена, что-то еще тверже чего-то еще, но водка, пожалуй, тверже всего.

 

— Анатолий Иванович?

— Да.

— Очень хорошо, человек вы известный...

— А?

— Человек, говорю, вы известный, ваше мнение очень значимо в решении вопросов наших государственных и межгосударственных и в прочих вопросах. В таких, например, как это... как его... ну, вы понимаете. Вы меня слышите?

— А?

— Дело в том, что нужно все-таки определиться. Тут, как говорится, или — или.

— Не понимаю. Задолженности по квартплате у меня нет.

— Анатолий Иванович, не в этом дело...

— Я вас знаю, вы — мошенники, но вы ошиблись, я — не Анатолий Иванович, а Иван Анатольевич, и вы меня неоднократно обманывали во всех смыслах, как и всех остальных, и они легко обманывались, и только сейчас, умирая, я начинаю понимать, ай эм сорри.

 

Поехал на вокзал за три часа до прибытия поезда. На вокзале было малолюдно. Была полиция, и продавались ватрушки. Спиртного не было. Хотелось спать. Боролся с желанием спать. Разбудила полиция. Твой поезд ушел.

Ночь, метель, люди в ожидании поезда. Скоро поезд придет. Что-то нет поезда. И никто не знает, когда он придет и придет ли вообще. По громкоговорящей — чьи-то вопли, смех, песни. И тут появляется человек в железнодорожной форме. Он-то знает, когда придет поезд. Он сказал, что не знает. Ночь, метель, по громкоговорящей — чьи-то вопли, смех, песни.

 

На кухне замолчало радио. Жена его слушала. Когда-то я был весьма разговорчив. А потом замолчал. Теперь замолчало радио.

 

Она никак не может понять, что ей нужно. Идет к психологу. Он ей что-то говорит. Она никак не может понять, что ее молодость давно прошла и что с этим нужно смириться.

 

Она храпит. Это мешает мне сосредоточиться на вопросах хрен знает каких, но это очень важно для всех.

 

Упало дерево от старости и сильного ветра. Погиб молодой голубь. Умирает бездомная кошка. Темно.

 

Ноль градусов. Никуда не пошел, так как кончились деньги. Сегодня должны принести пенсию. В ожидании почтальона.

 

Холодно. Портвейн. Какие-то люди, птицы, кусты, деревья. Нужно что-нибудь покрепче. Водка. Поэзия. Я не Оден, но я один. Мне до вас, новых литераторов, нет никакого дела. Ваш трезвый бред мне противен. Ну, ладно, оревуар.

 

Декабрь, минус десять, солнечно. Нужно выйти, не вышел. Что-то выпил, чем-то закусил. Лег, обступили ушедшее и ушедшие. Просил высшей меры наказания, помиловали на какое-то время. Впереди — ночь, и все повторится.

 

Страна большая. Проблем хватает. Их всегда было много. Впрочем, все под контролем. Есть развитие. Есть инакомыслящие. Есть СИЗО, тюрьмы, прочее. А вы кто такие с вашими претензиями?

Зима, ничто не согревает. Когда-то согревало спиртное. Сейчас не пью. Не хочется снова ползти по черному льду в поисках своего дома и блевать. Трезвая жизнь, повседневность.

 

Солнечно, минус пять. Заплатил за квартиру, купил продукты питания. Машины, кусты, деревья. Из птиц — голуби и синицы. А вот дятла нет. Он умер весной, и дети его похоронили. Что-то в сон клонит. Спать, собственно, хотелось всегда, и спал везде, где была возможность — в школе, в армии, на работе, в институте. Ну, ладно, спи и дальше, коли есть такая возможность. А не проснешься — что ж.

 

Отсидел два года за хищение орехов. Воровал не я, но сидел я. Так получилось. За время отсидки придумал стихотворение про орехи. После отсидки снова играл и пел в какой-то группе. Песня про орехи оказалась хитовой.

 

Поезд, купе, он и какая-то женщина. Она о чем-то говорит. Он это уже неоднократно слышал. Он смотрит на ее ноги. Эти ноги известны. Она, наконец-то, замолкает и ложится спать. Поезд мчится куда-то. Некоторое время он смотрит в окно. Там какие-то огни. Он думает о ней. Но она уже спит. Он пьет 0,5 водки и ложится спать.

 

Мороз и солнце. Узоры на окне дублируют узоры на ковре. Сон дублирует узоры окна и ковра. Живу один, чего и вам желаю. Есть, что поесть и выпить. Чего же боле.

 

У нас стираются и скоро сотрутся грани понимания, что такое хорошо и что такое плохо. По улице прохаживаются Сеченов, Репин, Мусоргский, Гомер, Чехов, Достоевский, карманники, шоумены, шпионы, прочие. Природа позаботилась о том, чтобы все это было. Впрочем, нужно сходить за продуктами. Декабрь уж на дворе. Никто не трогает тебя, ничто не трогает. То ангельские голоса, то рев подземных вод. Сангвиник ты или холерик. Богат ты или беден. Но ты купил ботинки. В них не так скользко. Ну, ладно, иди.

День, солнце. Она еще спит. Вынес мусор, сходил в магазин. Холодно. На улице никого. Она еще спит. А вдруг умерла? Прислушался — храпит. Вошел к ней, взял ее за руку, она спросила, что мне нужно, ответил, что пора просыпаться.

 

Январь, метель, дороги занесло. И самогон домашний. И черный хлеб, и сало, и горчица. Претензий нет. Ложись и спи.

Была метель. Мы куда-то поехали. За рулем был П. Он игнорировал и ПДД, и ГИБДД. Были погоня, стрельба. П. хохотал, мне было страшно. Он резко свернул с дороги в сторону леса и помчался по лесной дороге. Вскоре мы оказались в какой-то деревне. П. куда-то исчез. Через некоторое он появился с самогоном, салом и хлебом. Дальше не помню.

Мерзлая степь. Один часто останавливался, смотрел на звездное небо и призывал другого проникнуться красотой мироздания, другой говорил, что нужно уходить, так как их окружают волки.

 

Время года — старость. Ничего не поделаешь. Хорохориться тут нечего. Впрочем, остается повседневность, то есть сходить в магазин за продуктами питания, даже если темно.

Взял напрокат коньки. Хотел сделать тройной тулуп, но не решился. Сдал коньки, выпил 0,25. Углубился в лес. Видел лося. Вернулся домой.

Минус десять, пасмурно. Принесли пенсию. Вынес мусор. Купил продукты питания. Что-то в сон клонит. Нужно выйти. Нужно выйти. Нужно выйти, даже если уже выходил. Вышел, пошел. Вдоль гаражей и сараев. Далеко ходить не нужно. Прошло время, когда ходил далеко. Держись поближе к своему дому. Держись поближе к своему дому. Ты что-то не туда пошел. Местность уже незнакомая. И уже темно. И уже темно. Спроси у кого-нибудь дорогу к дому, но никого нет.

Зима, два ботинка, левый и правый. Как-то справился. Что-то нужно еще. Долго думал. Все нашел, выходить передумал. Лег и снова вернулся к ботинкам. А они уже на ногах. Снова лег и уснул. И так далее.

Твои воспоминания никому не нужны, разве что тебе, да и то сомнительно. Жили хорошо, но лучше не вспоминать.

 

Диван. Ему уже много лет. Он куплен в СССР в условиях товарного дефицита. Он достался по блату. Не все помнят. Его пора выбросить, но жаль. Тем более, что на этом диване сидели и выпивали Е. ПОПОВ и  Э. РУСАКОВ. Не все их помнят, но я-то помню. Живи, диван!

 

Минус пять. Купил то, что нужно. Подарил кому-то свою новую книжку «На вокзале не появляйтесь». Видел Луну. Пришел домой. Поговорил с женой. Она вспомнила, что когда-то они жили рядом с металлургическим заводом. Потом она стала смотреть по телевизору про крокодилов.  А я выпил, покурил и лег спать.

 

Ботинки не новые, но в них не скользко. Натуральная кожа, изделие белорусское. Меня совершено не интересуют события в Белоруссии, равно как и в других странах мира. Главное — не опоздать на поезд, который уже ушел. Рано зимой темнеет. И утром было темно. Да и днем. А уже почти ночь. Темно за окном. Ну, ничего. Уснешь, проснешься, выпьешь. Что-нибудь напишешь. И снова ляжешь спать.

 

День тот же, что и сегодня. Пенсию принесли. Купил куриные потроха. Приготовил, выпил, покушал. Поэзия еще вернется, сучий твой потрох. Хотя зачем после Пушкина и других. Ну, ладно, тебе-то какое дело, пусть пишут. У тебя еще остались куриные потроха и выпить. Все остальное — ерунда.

 

Выходить смысла нет. Сегодня то же, что и вчера. Ну, ладно, философ, а кушать? Вышел, купил, покушал. Лег спать.

 

Ночью был снег. Утром пришел следователь по поводу пропавшего соседа. Купил цветы по поводу дня рождения жены. Познакомились на чьей-то свадьбе. Дело было давно. Ну, ладно. Нужно сходить за продуктами питания. Цветы — это хорошо, а выпить нужно.

Купил продукты питания. С кем-то поговорил о смысле жизни. Живу я здесь давно. Многих уже нет. Все понимают, что и нас здесь скоро не будет. Но, говорят, что есть еще другая жизнь. Ну, ладно. Никто не знает. Пока что выпить, закусить и спать. Часы стучат над головою.

 

Пришла весна, цвели дрова и пели лошади. Медведь из Африки приехал на коньках. Колхозный бык наяривал в баян. Чечетку бил парализованный кабан.

 

Сегодня уже не так ветрено и скользко, как вчера, ходил в магазин, купил азово-черноморские бычки, обжаренные в томатном соусе, знак качества, только свежий улов, масса нетто 240 грамм, изготовлено в Темрюке, а также спички, изготовленные в Череповце.

 

Полвека назад, в такие же дни, я не знал, что мне делать, а потом я женился.

 

Ночью смотрел на Луну. Потом появилось Солнце. Потом лег спать. Потом проснулся и куда-то пошел. Потом вернулся домой и снова лег.

 

В связи с внезапной жарой позволил себе купить квасу и мороженого. Квас оказался крепким. Выпил квасу, закусил мороженым, выкурил сигарету. Хотел что-то вспомнить. Но лучше не вспоминать. Не рискнул выйти на улицу. В такую жару даже птиц не слышно. Жаль, что квас кончился. Квас не водка. Много не выпьешь.

Был я когда-то весьма известным литератором и на свои гонорары смог купить машину «Запорожец». Машина ржавеет и никому не нужна. Мое творчество никому не нужно. Но я продолжаю.

Ничего не меняется в наших пространствах. Шторы те же, что и вчера. Телевизор, сервант, холодильник. По праздникам — фейерверки. Иногда происходят какие-то демонстрации. Но лучше туда не ходить.

 

Берешь виноград и давишь. И купажируешь. И фильтруешь, и держишь то в тепле, то в холоде. И нужно его залить в дубовые бочки, и ждать не менее трех лет, и тогда получится настоящее вино, не уступающее, допустим, португальскому и прочим винам высшего качества. Дубовых бочек нет, технологии нет, вино выпивается и в одиночестве, и с другими.

 

Встретился с Н., он сказал, что уже не занимается ни литературой, ни кино, что все это уже утратило свой смысл, на мое предложение выпить он ответил, что и в этом уже нет никакого смысла.

 

Родился и жил в бараке железнодорожной станции. После гибели отца меня определили в интернат. Я не пил, не курил, занимался спортом. Потом — мореходное училище. Визу закрыли по какой-то причине. Потом — тюрьма по какой-то причине. Старый, больной смотрю на поезда и о чем-то думаю.

 

— Я написал новый рассказ, хочу показать тебе, да и вообще у меня много новых впечатлений, посидим, поговорим, двум мэтрам есть о чем поговорить, не так ли?

— Не так ли.

— Я, честно говоря, встревожен твоим ответом. Ты болен?

— Да.

— Тем более я должен тебя проведать. Навещать больных людей — святое дело. Я уже у твоей двери.

Вынес ему обычные сто рублей, и он ушел.

 

Оса влетает в комнату и зависает над пепельницей, и пепел взлетает. Сдвиг на полтона вверх — звук пустой и холодный. Свет луны падает на картину, где луна освещает повешенного на дереве. Сдвиг на полтона вниз — звук пустой и холодный. Хорал медных даст необходимое успокоение.

 

В наших краях наступило время созревания кукурузы. В ближайших полях ломаю початки. Частично продаю на рынке, остальное пропускаю через крупорушку и получаю кукурузную муку, из которой делаю мамалыгу, а также кукурузный виски  б у р б о н.  Выпьешь  б у р б о н а,  закусишь мамалыгой, а дальше — по обстоятельствам. Таким, значит, образом.

 

Он пришел на помойку по поводу жести. Он ослаб и решил полежать. А другие приходят и берут его жесть. Ночь, луна, он приходит в себя. Он находит новую жесть, и соперников нет.

 

Закончив геологический институт, я не смог работать в экспедиции по слабости здоровья, но в силу ряда обстоятельств возглавил геологический институт, и теперь у меня хорошая коллекция драгоценных камней.

Сел в какой-то автобус и куда-то поехал. Вышел на какой-то остановке, пошел по тропинке. Слева — рожь, справа — дачи. Тропинка желтая, глинистая. Какие-то полевые цветы, кузнечики. Какое-то озеро. Табличка «Купаться запрещено». Никого нет. Дома выпил стакан «изабеллы» и занялся ремонтом карбюратора. Карбюратор двухкамерный с системой отсоса картерных газов за дроссельную заслонку. Сверху, из гроздьев изабеллы, в карбюратор упал какой-то жучок. Он заметался по карбюратору, я продул карбюратор сжатым воздухом, проверил тормоза, сцепление, развал и схождение колес, прочее. Выпил стакан изабеллы и лег спать.

 

23-е августа, полдень, жарко, во дворе ни детей, ни взрослых, и только Анатолий Иванович дремлет под забором в кем-то выброшенном кресле, и я предложил ему уже ненужные мне журналы и книги, а также двух дедов морозов, от них он отказался, а журналы и книги взял и стал рассматривать их и читать, а дедов морозов я оставил на детской площадке.

 

Хочется сделать что-нибудь из дерева. Чтобы это было НЕЧТО. Хорошо бы из дерева МАХАГОНИ, но где его взять. Долго работал с сосновой доской. И что-то получилось, и даже специалисты сказали, что такого они еще не видели.

 

Сирень отцветает. Пищат дети птиц. Их нужно кормить и воспитывать. У забора армейской части — кирзовые сапоги. Они уже там давно. Они уже сгнили, но им снова хочется маршировать. Весной слышны их стоны.

 

Полковник запаса ракетных войск стратегического назначения. Никого нет. Питаюсь в столовой таксопарка. Хожу в военной форме. В столовой таксопарка спиртного нет, но у меня есть. Уважаю водку на можжевеле. Не каждый знает. Не каждый может себе позволить. Выпьешь и видишь войска. Иногда из столовой таксопарка меня вежливо выпроваживают. Они меня побаиваются. Не каждый полковник удостаивает чести столовую таксопарка.

 

Живу в Ялте. Продолжаю работать над повестью. Никуда не хожу из-за какого-то вируса. Питание доставляют какие-то люди. Работаю над повестью о своей жизни. Жизнь огромна и прекрасна. Здесь когда-то жил А. П. Чехов. Его творчество никогда мне не нравилось. Он рано умер и правильно сделал.

 

«Он предлагает ей поужинать в ресторане. Ужинают. Ему хочется понравиться. Он говорит о новом в области музыки, кино, прочем. Все хорошо, но вдруг какой-то тип поднимает его вместе со стулом, некоторое время взирает на все с высоты. Он растерянно спрашивает: „А в чем, собственно, дело?” Тип возвращает его в исходное положение и садится за их стол, и заказывает себе выпить и закусить. Молча выпивает, закусывает и уходит».

В чем идейная сущность этого рассказа? Чему он может научить идеологически неокрепшую молодежь? Кто здесь положительный герой, кроме стула?

 

Какой-то приморский город. Днем — дела. Вечером ужинал в каком-то ресторане. Ужинал, обдумывал свои дальнейшие шаги. Все ничего, только раздражал гнусавый голос шансонье. Я не выдержал и отстранил его от микрофона, и что-то спел, и были аплодисменты, браво и бис. Приятно, конечно, но — некогда, дела. Я вызвал такси и через некоторое был уже в другом городе, потом еще в каком-то, а потом вернулся домой, и здесь меня взяли, и сейчас я — в СИЗО.

Музыка... где-то бывал... с кем-то из знаменитых музыкантов общался... иногда ничего и никого не хотелось ни видеть, ни слышать... таким, значит, образом... да... а жизнь, как говорится, каким-то образом еще продолжается... то с музыкой, то без музыки, впрочем, это уже неважно.

 

Полковник запаса ракетных войск стратегического назначения. Живет один. Ходит в военной форме. Обедает в столовой таксопарка. Спиртного там нет, но у него есть. Выпьет, вспомнит свой ракетный дивизион. Ему хочется кому-то об этом рассказать, но кому здесь расскажешь? Дождь, гроза, все замолчало, и только какая-то птица (или человек) продолжает петь в подзаборных зарослях.

 

Купил капусту и бараньи ребра. Сварил борщ, выпил, закусил, вынес мусор, прогулялся. С кем-то о чем-то поговорил. Купил кукурузу, сварил, выпил, закусил бараньими ребрами и кукурузой. Прогулялся, с кем-то о чем-то поговорил. Купил куриные потроха, приготовил, выпил, закусил потрохами, прогулялся, с кем-то о чем-то поговорил. Выпил, закусил куриными потрохами, смотрел по телевизору футбол, уснул, снилась какая-то курица, которой хотелось независимости и свободы, и она убежала из курятника, и ее нашли убитой на пустыре. Купил бараньи ребра и рис для плова, приготовил плов, выпил, закусил, прогулялся, с кем-то о чем-то поговорил, смотрел по телевизору футбол, уснул и снова приснилась курица, которой хотелось независимости и свободы, и она убежала из курятника, и ее нашли мертвой на пустыре. Далее все в этом же духе. Понятно, что все это когда-то кончится.

 

— На охоту ходишь?

— Нет.

— На рыбалку?

— Нет.

— Может, грибы, ягоды, или, скажем, созерцание природы, размышления?

— Я хожу в ближайший магазин, где покупаю технический спирт, после которого сначала размышления, а потом — тьма.

 

Я всегда одевался стильно. Мать — нарколог, отец — прокурор. А вчера я устроил дебош. И сейчас я в овраге, где поют соловьи.

 

Он хочет побывать в Испании, увидеть бой быков, выпить с Хемингуэем виски, увидеть Рональдо и Месси на Камп ноу, поужинать с королем Испании Филиппом, поговорить с Альцгеймером... Он учит испанский язык. Комо эстас — как дела. Дела хреновые, иногда он забывает имя свое.

Дождь, холодно, ожидаются заморозки, в туалете перегорела лампочка. Заменил. Ночь. Спать.

 

Сжата рожь, не поют соловьи, море мерзнет, не море, а mori, в поле — зябь, в море — зыбь, да, ну, ладно, пора на работу, поехал на работу, а там сказали, что я уволен...

 

Купил конопляное масло. Купил в «Магните». Сказали, что оно очень полезное. Это не наркотик. Дороговато, конечно. Но где наша не пропадала. Один раз живем.

 

Шмель — из семейства пчелиных. Майский жук — вредитель растений. Клюква — из семейства брусничных. Козий сыр делается из козьего молока. Козы — вид парнокопытных. Во дворе — никого. Никого, так как уже темно. Темно, так как уже ночь. Знаний все больше. Но тут нужно знать меру, иначе сойдешь с ума. Выпил клюквенной настойки, закусил козьим сыром и лег спать.

 

Родился я и вырос в приморском городе. Учился в школе, служил в армии, мечтал стать капитаном судна дальнего плавания. После армии закончил платные курсы мотористов с правом захода в иностранные порты. Усиленно изучал английский язык. То гоу то сии — стать моряком. Со справкой об окончании курсов мотористов меня не берет ни одно судно. Взяли на землесос. Женился, дети, зарплата на землесосе низкая. Сейчас работаю в газоспасательной службе металлургического завода. Летом беру отпуск за свой счет и уезжаю на сбор яблок, а потом продаю их в северных городах.

 

Туман. Будучи впередсмотрящим, вовремя разглядел встречное судно и подал сигнал капитану, и мы благополучно разминулись с другим судном, и капитан угостил меня ромом, и мне хотелось с ним о чем-то поговорить, но ему не хотелось, и я ушел спать. Судно становится все более неуправляемым. Весь командный состав судна куда-то исчез. На судне разброд и шатания. С каким-то грузом вышли в открытое море. Преодолели шторм. Сейчас нужно как-то увести проверяющих от марихуаны. Судно идет на дно.

 

Солнце то появляется, то исчезает. Луна то появляется, то исчезает. То орлы, то навозные жуки. То олени, то верблюды. То ты за столом, то ты под столом. Не нужно делать скороспешных выводов. А никто и не делает. Таким, значит, образом.

 

Был на кладбище, видел богомола. Он сидел на кресте и в упор смотрел на меня, и мне стало не по себе, и я ушел, и только в закусочной забыл о нем.

 

В юности я занимался различными видами спорта, но предпочтение было отдано боксу. Сначала били меня, потом я стал побеждать, и после победы над Фрейзером и другими чемпионами мира я споткнулся на Мохаммеде Али.

 

Погода во Владимире в августе.

Погода в Воронеже в августе.

Погода в Курске в августе.

Погода в Волгограде в августе.

Погода в Астрахани в августе.

Погода в Калмыкии в августе.

Погода в Грузии в августе.

Погода в Македонии в августе.

Погода в Якутии в августе.

Погода в древней Греции в августе.

Погода в древнем Египте в августе.

Погода в Тибете в августе.

Погода в Улан-Уде в августе.

Погода на Северном полюсе в августе.

Погода на Луне в августе.

Это лишь немногое из того, чем я занимаюсь.

Для пытливого, дерзкого ума границ нет.

 

Свадьба, никаких ритуалов, гости пьют, закусывают, никто не поет, не танцует, и только один периодически пытается петь и танцевать, и его выпроваживают. Когда-то нас было четверо: бас-гитара, гитара соло, труба и вокал. Нас приглашали на всевозможные культурные мероприятия, на свадьбы. На свадьбах случались казусы, когда мы, поддавши, уходили от свадебного репертуара в сторону буги-вуги, и порой приходилось убегать.

 

Будучи геологом, я много чего нашел и все отдал государству, но один камень присвоил, за счет чего и живу.

 

Он стоит на балконе своей квартиры, внизу куда-то или откуда-то идут соседи. Он их приветствует. Холодно. Он подогревается каким-то спиртным. На небе появляется Луна, он ее приветствует и уходит на отдых.

 

Хочу делать кино. В моем будущем фильме все будет затянуто дымом, никакой музыки, философии, прочего. Только дым, стоны и вопли. Нужны деньги. Денег никто не дает. Продал машину, квартиру, прочее, но этих денег мало. Жена с ребенком ушла к своей матери. Живу у своей матери. Все затянуто дымом, только вопли и стоны.

 

Сидел в кафе. Рюмка водки, бутерброд. Вечер, ветер, листья летят. В кафе вошел Д., поэт и художник. В творческом плане — дерьмо. Но выправка и взгляд — презрение ко всем. Он подошел к моему столику и стал говорить о ничтожестве прошлых и нынешних поэтов и художников и попросил рюмку водки. Он выпил водку свою и мою и гордо покинул кафе.

 

В этом городе мартены, домны, аглофабрики, море отравлено, постоянный смог, казалось бы, нужно протестовать, но никто из местных жителей не протестует, и многие считают свой город одним из лучших в Европе.

 

Позвонил бывшей однокласснице. В тот день была какая-то годовщина смерти Высоцкого и рождения Шукшина. Она сказала, что один из них наркоман, другой — алкоголик. Хотелось послать ее подальше, но сдержался.

 

По долгу своей новой службы должен куда-то ехать, чтобы сосчитать количество птиц и зверей и доложить по службе, но хрена их считать, но служба есть служба, поехал, пересчитал и доложил по службе.

 

Работали. Не работали. Работали частично. Строили социализм с человеческим лицом. Лицо, в конце концов, превратилось в нечеловеческое. И это лицо смотрело в наши лица и о чем-то спрашивало. Ответа не было.

 

Зимой я во дворе босиком хожу по снегу, делаю зарядку и обливаюсь из ведра. Зимой я чувствую себя лучше, чем летом. Сейчас зять отвезет меня на Нерль, где я искупаюсь. Вода в реке еще холодная, и это хорошо. А потом он отвезет меня на дачу, где я займусь рассадой. Буду работать до вечера, а домой уеду на автобусе. Они куда-то пошли.

Хочется сделать что-нибудь из металла — полезное и красивое, и я сделал из желтой жести заколку для волос, и она была похожа на золотую, и я подарил ее Н. и сказал, что она золотая, и она сначала поверила, а потом обиделась, но мы продолжали встречаться, а потом поженились. В процессе дальнейшей жизни я продолжал и продолжаю выдавать жесть за золото, и что-то изменить уже вряд возможно.

 

Жуя курицу, подумал о тех, у кого нет возможности купить и покушать курицу, и подумал о том, что это несправедливо и нужно что-то делать.

 

Взяли на работу по доставке населению баллонов с жидким газом.

 

Я долго молчал, потом заговорил, сейчас меня не остановишь.

 

Пасмурно, ожидаются дождь и гроза. Весенние грибы. В наших лесах водятся медведи. Они проснулись. Они голодные. Какие-то звуки. То ли гроза, то ли медведи. Бросил корзину с грибами и побежал.

 

Будучи в Пицунде, видел шторм и успел убежать от волны. Будучи в Геленджике танцевал соло в прибрежном кафе и попал в вытрезвитель. Где-то еще бывал, но лучше не помнить. И вот, качаяся от чачи, идешь ты к Чече, но он, оказывается, уже умер, пошел к другим, но и тех уже нет.

 

— Ты где?

— В наркологии. Капельницы, уколы. Пить нельзя. Выходить нельзя. Питание скромное. Иногда можно выйти во двор. Иногда кто-то спрашивает, не Моцарт ли я. Что-то еще. Врач признал старческое слабоумие на почве пьянства.

 

Уроки музыки, литературы, психологии, прочего. Платно. Заочно. В любое время.

 

Иногда ему хочется снова стать молодым, быть стилягой, прошвырнуться по Бродвею, он долго ищет, во что одеться, не находит, ложится спать.

 

Деньги, поезд, Москва. Нужно добиться правды. Правда только в Москве. Все затихли в ожидании правды. Он вернулся домой и устроил дебош. Многим я увлекался, но предпочтение было отдано фотографии, и я стал смотреть на мир через объектив, и прошел путь от простого к сложному, и вернулся к простому, осталось последнее — все уничтожить.

Живу в однокомнатной квартире. Жена умерла, детей нет. До смерти жены я не пил. У меня есть друзья, но никого из них я в свою квартиру не впускаю. Мне не нужны ваши пьяные откровения. Вчера перебрал и едва дошел домой. За окном — снег. Выпить бы, но магазины закрыты. Остается ночной магазин, но шатает. Не стоит рисковать. Хочется еще пожить. Спать.

Работаю над воспоминаниями. Жизнь огромна. Воспоминаний много. Тут и Время, и События. Тут и ты, и твои родители, и родители родителей, и твой детсад, и твоя школа. Это, думаю, будет Большая книга. Там будет много фотографий. Там будет не только про людей, но и про домашних животных. Это будет Большая книга. Я издам ее за свой счет. Эти деньги я копил на свои похороны. Но что смерть перед Словом? Это будет новое Слово! Мир еще вздрогнет!

 

Кем-то себе казались. Кем-то другим казались. Потом оказалось. Что просто казалось. Жизнь была хорошая, но лучше не вспоминать.

 

Это роддом, где я родился. Это школа, где я учился. Это тюрьма, мимо которой я ходил в институт. Это банк, где я работал после института. Это тюрьма, где я отсидел за ограбление банка. Это Париж, это Лондон, это хрен знает что, это я и Аль Капоне, это я и Фрэнк Синатра, это какое-то кладбище, тут и друзья и враги, это дом престарелых, где мои жены... Ну, ладно. Будьте здоровы и счастливы.

 

Ну, ладно, хватит паясничать. Ты уже все сказал. Выпей чачи и спать ложись.

 

Составитель Артемий Леонтьев