Элегия
Простите, что отвлекаю вас такой ерундой,
но случайно узнал, приумножив печали:
экранизаций Луи Буссенара нет. Ни одной.
И, наверно, уже не будет. А мнится — сняли!..
Рази ж эт` жись без воплощённого Сорви-головы?! —
вот он рысью по южноафриканской саванне, французист,
с голливудской улыбкой и русскою чёлкой (да вы
отриньте смелей снобизм и эстетическую узость,
а заодно хороший вкус) — блистательный пот,
глаз кровав, дух заряжен и слышится: «Буры,
вперёд!» — быстрей пули, вместе с летящею под
ним игриво-послушной ядрёной каурой,
ну и лучшая банда на свете по полю пестрит
при широкополых шляпах-шорах-шпорах —
мать их, ражих чертей полосатых, едрит —
вражий потрох, встречай-ка живительный порох!..
Чего ради ворошить масскультурные слои?
Горючей пылью клубятся древние бредни.
Пронеслись — туда всему и дорога. Дался мне этот Луи.
Не он первый, не он последний.
«Зингер»[1]
Алексею Зильберу
Хотите верьте — хотите нет,
а говорят, была на свете фирма «Зингер», равной которой нет.
Однажды она запустила в производство одно сравнительно
недорогое устройство,
без которого невозможно себе представить не столь давнее
мироустройство, —
для старшего поколения нет необходимости именовать
предмет данного текста,
а молодая аудитория, если захочет, сообразит из дальнейшего контекста.
Освоение изобретения проходило одинаково легко у всех категорий
владельцев:
деревенских и городских,
чёрных и белых, женщин и мужчин: знай крути ногой педаль,
и кинетическая энергия передаётся на шкив,
он заставляет двигаться приводной ремень,
а тот посылает импульс основной механике,
чтобы та в свою оче…
Короче,
вы понимаете, я не специалист
и, возможно, описал технические детали не вполне точно,
но, в общем, шила она дай Боже,
а главное, практически не ломалась, что, как выяснилось, стало для «Зингера»
миной замедленного действия, —
но выяснилось позже.
У нас тоже было это чудо, доставшееся от прабабки, —
теперь такую не купишь ни за какие бабки,
потому что не продашь, да мы и не пытались, а предложили её музею,
но там сказали, у самих три штуки и не больно-то на них глазеют
(да ещё семь пылятся на складе),
тогда мы, кряхтя от натуги, отнесли её в драмтеатр Христа ради,
и не в пошивочный цех, где новейшее оборудование,
а в качестве реквизита или бутафории, может, придётся ко двору и —
да ну её!..
Как-то я ходил на спектакль по Шолом-Алейхему,
и, надо сказать, в смысле аутентичности обстановки не придерёшься
ни к малейшему
предмету на сцене, всё выглядит достоверно:
кованые сундуки,
напольные часы с гирями на цепочках,
чугунный утюг, пышущий угольями
(только чуть-чуть смутила висящая по центру «Юдифь с головой Олоферна»,
к счастью, не масло, а гравюра, но Джорджоне,
пусть и не анахронизм, всё же явно пережато с символикой,
зачем людям добровольно жить на столь напряжённом фоне?),
и в кульминации, когда общество принимается
трагикомически плясать и петь,
от поминок гуляя до свадьбы,
гляжу — нате вам! — главный герой выкатывает на середину нашу старушку
и давай крутить-вертеть,
шить-шить-шить
то ли фату, то саван — вот бы знать бы!..
О чём бишь я? Ах да, стало быть, «Зингер» триумфально завоёвывала
мировой рынок,
повсюду раскидывая сеть необходимых в хозяйстве новинок.
В конце концов ими оказались затарены Европа, Россия,
Африка, Австралия, обе Америки,
Малая, Средняя и просто Азия.
Ну форменное безобразие.
«Зингер» не протянула свои длинные нити разве только до Антарктиды.
И понятно — зачем пингвинам такие, например, виды:
вожак, еле различимый в метели, перепончатыми лапами вращает колесо
и, шустро крылышкуя отростками
(покуда остальные топчутся по кругу в ожидании),
творит десятитысячный фрак.
Мрак!
Да и на кой ляд им фраки, если они от природы все,
включая пингвиних и пингвинят,
офрачены?!
В общем, в один прекрасный день потребительские ресурсы «Зингера»
оказались потрачены.
До очередной продукции никому не было дела,
потому что срок эксплуатации старой не имеет предела.
И фирма закрыла дело.
А потомство её, никому-то не нужное,
живёт — не недужное,
помня ручки нагретой вертёж.
Но что было, того не вернёшь.
С тех пор говорят:
эти штуки
в воде не тонут, в земле не ржавеют, в воздухе парят и в огне не горят.
И ещё говорят:
фирма «Зингер» погибла, потому что делала лучшие вещи на свете.
О злосчастной судьбе её помните, дети.
* * *
— Эх, гитарушка моя битая,
Та, прочней и проще которой нет,
Ты чего молчишь как убитая?
Ты явись, родная, на белый свет!
Пятернёй по корпусу тресну я,
Подтяну серебряны струночки,
Прикушу кривую цигарочку
И наполню всклянь легковесную
С золотой каёмочкой рюмочку.
— Ну-ка, вдарь, как прежде, цыганочку
За все муки мне и страдания!..
А она в ответ:
— До свидания!
Ты пошто меня позабросил здесь,
Где по горло пыль, где патиною
Струны съедены, где от сраму весь
Голосник зарос паутиною?
Да, гуляли мы и водили мы
За собой народ переменчивый,
Но рыдать слезьми крокодильими
Над моей доской, милый, нечего.
Так что знать тебя не желаю я,
И вообще, как есть пожилая я,
Отзвеневшая да иссохшая,
Отгремевшая да скрипучая,
Отыгравшая всё хорошее
(Что новейшие — уж не круче ли?..)
Потому и чахну, оглохшая,
Разве только тенькну по случаю.
По случаю, милый, соскучилась,
По такому, чтоб в резонанс войти,
Чтоб колки потуже накручивать,
Чтоб ладам измаяться досыти,
Чтобы впредь не ждать себе лучшего!..
Одного желаю я до смерти:
Не для славы и не от боли —
По любви сыграть, по любови.
Старая любовь
В толстом-претолстом журнале,
Который до сих пор — вы не поверите —
Выходит на газетной бумаге
Исчезающим тиражом
Хороший поэт Икс
Публикует хорошие стихи поэта Икса
Из которых ясно следует
Что поэту Иксу плохо
И не просто плохо в данный момент
А плохо живётся на свете
И больше из них ничего не следует
На тонком-претонком сайте
Предназначенном лишь
Для дальше всех продвинутых эстетов
Очень плохой поэт Игрек
Публикует очень плохие стихи поэта Игрека
Из которых ясно следует
Что поэту Игреку плохо
И не просто плохо в данный момент
А плохо живётся на свете
И больше из них ничего не следует
На Ютубе
Который до сих пор — вы не поверите —
Собирает лучшую музыку со всего мира
Пусть и прерываемую рекламой
Висит ролик
Eric Clapton «Old Love»
Live [June 30, 1999]
A Benefit for the Crossroads Centre at Antigua
(ft. a killer keyboard solo by Tim Carmon)
Я понимаю, что в наше время
Информационной перегруженности
Бестактно кого-либо просить
Разделить твои вкусы и пристрастия
Но если у вас найдётся несколько минут
Которые вы всё равно убили бы
На чёрт-те что
Послушайте, а главное, — посмотрите
Помимо самого автора
Там ещё команда музыкантов
И как же им всем вместе
В кайф играть
Душераздирающий ля-минорный блюз
Об ушедшей любви
Где поётся про то
Как хорошему парню
Плохо живётся на свете
И не просто в данный момент
А вообще
Как они рады друг другу
И смакуют каждый звук
Особенно это заметно
Когда идёт крышесносное воющее соло
Чернокожего клавишника
Посмотрите на выражение лиц музыкантов
И быть может вы ощутите
То, что чувствуют они
Да будем прокляты мы, поэты
За всю нашу жалость к себе
За самолюбование
За глухоту к другим
Поэтам — хорошим, плохим и разным
И просто к другим
Да позавидуем
Блюзменам и джазменам
И да попробуем
Хотя бы раз в жизни
Исполнить что-либо совместно
Во имя не себя
И чтобы всем было в кайф
У нас всё равно ничего не выйдет
Но мы хотя бы попытаемся
Хотя бы некоторые из нас
Где ты, моя старая гитара
Иди, родная, сюда
04.10.2020
Отпуск
— I need a vacation!
«Terminator 2: Judgment Day»
I
Ягоды красные, листья травы, ель в голубой акварели…
Люди прекрасные, знали бы вы, как же вы мне надоели.
II
Сквозь дыру в заборе — стоит протиснуться и
уже в тридевятом царстве: прежние звуки глохнут,
запахи не долетают, растворяясь в местных —
влажной прели, сочной травы, сухих грибов, —
упасть навзничь и смотреть глаза в глаза птице,
бездумно висящей над местом, где тысячу лет тому
некто лежал на лугу и жевал сладкий стебель,
вкус был такой, как ныне, и небо один в один,
он и теперь здесь лежит, только в своём времени,
а ты в своём, но в той же точке, в состоянии потока —
кажется, вот она, вечность, данная нам в ощущениях,
однако пора за дело: скоро из лесу выйдут
наши — надо вновь готовить извечный обед.
III
Велико моё хозяйство, ох, велико.
Обойти-его-объехать, ой, нелегко:
всей земли кругом квадратных тридцать аршин,
да, считай, дерев плодовых десять вершин,
да малинник, где ни ступишь — хворост и хруст,
да ершистый, точно ёж, крыжовенный куст.
Там с утра, себя свободным вообразив,
я по шкурному вопросу хвать абразив —
и за домом, где верстак прямится кривой,
чищу-блищу-крашу, полускрытый травой.
То не злак стоит, а выше крыши сорняк.
С корневищем выдрать — ишь как силы напряг! —
поскорей в костёр, чтоб жёлтый медленный дым,
разрастаясь, был нерукотворно витым.
Вот уже и время собирать урожай.
Тут с конца какого взяться — с толком решай:
то ли яблочки с убитой тропки смести,
то ли ягодки с тяжёлой ветки стрясти.
Ну а за полночь, лишь только спустишься в сад,
тени прежних обступают, молча глядят —
ты давай, мужик, мол, не спасуй невзначай,
раз остался при хозяйстве, то отвечай.
Отвечаю — и даю вам полный ответ:
у меня всего каких-то сто тысяч лет,
но поправлю всё, направлю твёрдой рукой,
а потом пусть отвечает кто-то другой.