* * *
Мы незрелые рвали джекпоты
И давились. Не
думали мы,
Что сперва состоишь
из свободы,
А потом состоишь
из тюрьмы.
Онемел и осыпался
каждый,
Ахнул облаком выше
стропил,
Мне тобою
приходится кашлять,
Потому что
цементная пыль.
Это завтра
окажется слишком,
А вчера — отчего
бы и нет? —
Обернись
кислородом и вспышкой,
Превращая материю
в свет.
Продолжая бежать
за анодом
По пути из сансары
в энджой,
Можно так и не
стать кислородом,
Или стать не
дыханьем, а ржой.
Отдышусь у забора,
и — ходу,
Только пар из
раскрытого рта,
Мне хотелось бы
выбрать свободу
Не дышать никогда,
никогда.
* * *
— Не бойся, это
учебная влюблённость, не боевая.
Слышишь, это шипит
пружина, а не взрыватель,
чуть-чуть поболит,
привыкания не вызывая,
и хватит.
Это учебное
исчезновение, что куда гуманнее,
чем бросаться
наперерез реальности шестиполосой.
— А слёзы?
— А на слёзы не
обращай внимания.
Это учебные слёзы.
* * *
Спит рахитичный
пёс, свернувшись в лемнискату,
Спит грязная аллей
вдоль улиц бахрома,
Останови меня на
точке невозврата,
Я не могу сама.
Зачем тебе мои,
персона в целом грата,
Простым карандашом
раскрашенные дни?
Останови меня на
точке невозврата
И разверни.
Ещё поверх очков
читая карты ада
И наливая свет мне
в сердце по ножу,
Останови меня на
точке невозврата,
Пока перехожу.
* * *
В голосе —
удивленье, почти обида.
Странное ты созданье, чудной предмет,
Как ты не рада,
спрашивает, любви-то?
Лучше неё под
луною и солнцем нет.
Мал человек в безлюбии, безучастен,
Жизни его не
касается волшебство...
Да, говорю,
разумеется, это счастье.
Только спаси ты
меня, пожалуйста, от него.
* * *
Номер пять у
палаты на Пряжке,
Номер шесть в
беспросветной глуши,
Доктор, что тебе
снится, бедняжке,
В час оптовой
продажи души?
Будто с холода, в
куртке аляска,
Попадаешь в
объятья огня.
Это присказка,
доктор, не сказка,
Демо-версия
Судного дня.
Не уйти от
синдрома отмены,
Мажь ожоги и
слушай эфир,
Мёртвый ламповый
голос джазмена
Над пылающей
станцией «Мир».
* * *
Получается, нам и
правда о многом врали,
Если мной,
изучающей биоценоз по книгам,
Обретён вид на
жительство в гэмбловском сериале,
Не кошмарном даже,
просто каком-то диком.
Затаившись там,
среди шуток за сто и триста,
В толчее
полагавших, что юмор у них убойный,
Я, ей-богу, поймаю
этого сценариста,
Потому что мне уже
даже смеяться больно.
* * *
Пустых красивых
слов заветренная снедь,
Козырными ходи
вестями городскими,
Гляди, вуайерист,
как я начну краснеть,
Когда ты называешь
это имя.
Голодное своё
злорадство хороня,
Рассматривая
кровь, горящую под кожей,
Давай, хотя бы так
добейся от меня
Внезапной дрожи.
* * *
Не уйти от молекул
девятого льда,
Уберечься не смеем
от них мы,
Но в словах
«сохрани мою речь навсегда» —
Смысловая неявная
рифма.
Ни рыбёшки во
льду, ни основ нарасшат,
Выдыхаю последние
вести,
И в моей
замерзающей крови дрожат
Имена голосами
созвездий.
* * *
Надоело плыть
сквозь время, надоело сниться,
У смолы характер
только поначалу жидкий,
Кайнозой в
янтарной капле,
Ягода в гробнице,
Я взята в
прозрачный прочный
Кокон эпоксидки.
Не магнит, не
батарейка —
Минусы и плюсы
Перемешаны
настолько, что бликует фото,
Я горчу,
Не ешь, не надо,
Ты не знаешь вкуса
Земляничины со
свалки шинного завода.
Пожалеешь человека
— вырастешь чат-ботом,
Недостаточно
железа, в гвозди не возьмут, но
Ты на это
отвечаешь: всюду жизнь, чего там.
Я надеюсь,
Ты из прежней жизни
что-то смутно
Помнишь,
То есть понимаешь,
как оно порою
Накрывает к часу
волка, затмевая полночь,
Только из родства
со смертью жизнь зовут сестрою...
Впрочем, вру.
А ты, надеюсь,
ничего не помнишь.
* * *
Становясь
беспечней и спонтанней,
Тлеющий раскуривая
мрак,
В возраст одиссеевых метаний
Входит
повзрослевший Телемак.
Мрачный взгляд
затеплит и погасит,
Тьмой внутри
развеивая тьму,
Но в лихой
отцовской ипостаси
Тошно и невесело
ему.
Что ему с иных
приобретений,
Если он с
младенчества playoff,
Если по ночам
приходят тени
Материных мёртвых
женихов?
Думал, перестали
сниться, что ли,
Паламед,
бегущий за отцом,
Кромка плуга и
кристаллы соли
Прямо над
младенческим лицом?
Темнота забыть ему
мешает
Про вину, про
ярость и про стыд,
Он отца прощает и
прощает,
До сих пор
пытается простить.