ВСЕ РАДОСТИ МИРА

* * *

Ад, если бы он был...

Ад, если бы он был, то готикою ранней
Порадовал бы нас, наверное, и поздней,
А может быть, ещё острей и многогранней
Он был бы, горячей, мощней и грандиозней,
Похожий на костёр, на вздыбленное пламя,
К нему из райских рощ тянулись бы туристы —
И он бы обжигал своими языками,
Облизывал бы их, дымящийся и мглистый.

А рай, когда б он был, то, может быть, барочным;
Могу его себе представить и ампирным;
А ренессансный рай мне нравился бы точно,
С сиянием его приветливым и мирным,
Меня бы и модерн устроил светлоокий,
Его парадный двор как сцена круговая,
Гуляете один, но вы не одиноки.
Да только не хочу ни ада я, ни рая.

У памятника

Как памятнику надоели встречи,
Свиданья, поцелуи и объятья
Вблизи него, и шарфики, на плечи
Накинутые, пиджаки и платья,
Как памятнику надоели взоры,
Друг к другу устремлённые, и слёзы,
И все эти восторги, разговоры,
Улыбки, привлекательные позы!

Как памятнику надоело вечным
Свидетелем всё тех же искушений
Быть, зрителем и стражем безупречным,
И очевидцем смены поколений,
Не лучше ли не заслужить народной
Любви, не ёрзать тенью исполинской
По клумбам и кустам, свой дух бесплотный
Укрыв во тьме ночной, как Баратынский?

* * *

Смотрим новости мрачные мы,
Сообщения страшные слышим.
Есть у нас «Пир во время чумы»,
И ещё один пир не напишем.

Джаксон умер, умрёт Вальсингам,
Мери тоже умрёт. И Луиза.
Пировать и не хочется нам.
Жук останется, выживет крыса.

Небеса безответны опять,
Только облако мчится куда-то.
И печальный вопрос задавать
Просто некому. Да и не надо.

* * *

Фасад казался мыслящим,
Хотелось мысль понять.
Он был в граните высечен
И вечности под стать,
С чудесной асимметрией
Своих полуколонн,
Казалось, при безветрии
Волнами ходит он.

И в нём потустороннее,
Казалось, что-то есть,
И странная гармония,
И сумрачность, и честь
Не меньше, чем у Гектора,
И знанье, может быть.
Хотелось архитектора
О жизни расспросить.

* * *

                               Владимиру Рецептеру

Ты кто? — Я Евтерпа, в руках моих лира.
А ты? — Мельпомена. А ты? — Терпсихора.
И дальше, по списку. Все радости мира
От их хоровода зависят и хора.
Здесь Талия тоже, с комической маской,
Урания с небом ночным, Каллиопа,
И каждая с дружеской входит подсказкой,
С цветами не хмеля, так гелиотропа.

И только одна тяжела и уныла,
Ступает угрюмо и смотрит тоскливо.
Не клумба — ей больше подходит могила,
Спроси её тихо: Как звать тебя? — Клио.
Со свитком и грифельной палочкой, свиток
Измазан не краской — запёкшейся кровью,
Живёт она как бы в ущерб и в убыток
Себе же, лелея тоску свою вдовью.

* * *

Дом на взморье центральным своим фасадом
Обязательно должен смотреть на море,
А иначе сараем он или складом
Представляется или им станет вскоре,
Приспособят его под иные нужды,
А жильцов переселят в другое зданье,
Ведь морскому сверканью они не чужды,
Им бы влажного шелеста и дыханья!

Но и ты, отворачиваясь от жизни,
Как бы стоя к ней боком или спиною,
Погрязая в сарказме и эгоизме,
Тоже к морю повёрнут глухой стеною,
Жизнь и сравнивают, между прочим, с морем,
Называют неточно его житейским,
Лучше б — жизненным, в сговоре или споре
С Чёрным морем, Балтийским или Эгейским.

* * *

Смотрю на собачек в камзолах, штанишках,
Жилетах, фуфайках, цветных телогрейках
И думаю, как это глупо и слишком
Похоже на что? На Гольбейна, Ван Эйка.

Как будто собачке придворною дамой
Вельможей предложено стать, кардиналом.
Как будто её театральною драмой
Хотят соблазнить или праздничным балом.

Собачка упрямится, в счастье не верит
Такое и смотрит на мир не без грусти.
Сейчас перед ней золочёные двери
Лакей распахнёт, а хозяйку не впустит.

* * *