ЦИТАТЫ

Скворцов Артём Эдуардович родился в 1975 году в Казани. Филолог, доцент Казанского федерального университета, доктор наук. Автор многих научных и критических работ, ряда книг о современной и классической поэзии. Лауреат литературных премий «Эврика» (2008), «Anthologia» (2011) и «Белла» (2016). Как поэт в «Новом мире» выступает впервые. Живет в Казани.

Артём Скворцов

_*

ЦИТАТЫ

     Рондо

Темнота и тишина стоят на страже.

Прогуляемся до городского сада.

В глубине его, в густых кустах сирени,

обитают соловьи-виртуозы.

Лишь один лихое выкинет коленце,

как другой уже в ответ заводит соло,

а вослед ещё десяток подхватили.

Хоть воюют, но поют воедино.

Если дальше погрузиться в мрак кромешный,

то иные различить возможно звуки.

Непонятен их источник поначалу,

и чем ближе он, тем глуше хор птичий.

Не машины ли ревут с бессонной трассы?

Не грохочут ли станки полночной смены?

Нет — из множества раскрытых настежь окон

раздаётся рокот чёрных роялей.

То готовятся к экзаменам студенты,

и Штокхаузен с Шопеном вылетают

в небо общими продуктами сгоранья

дивных трелей, слух в упор поражая.

Вот и пройден сад от края и до края,

затухает позади очаг культуры,

значит время наступает воротиться

под охрану тишины с темнотою.

     Цитаты

Когда-то здесь шла великая битва,

И юный оруженосец

Мог с восторгом ужаса

Лицезреть,

Как иззубриваются обоюдоострые мечи,

Ломаются копья и стрелы,

Разлетаются вдребезги

Прочные щиты.

Теперь здесь пустое место.

Кости истлели,

И ржа поела железо.

Всё годное в бой давно подобрали,

А павших давно погребли.

О прежние,

Кого чтил,

Кому верил,

Пред кем склонял голову!..

Я взял у вас все животворные силы,

Какие вы могли дать.

Отныне вы годны

Лишь на цитаты.

Безмолвные страдания гражданина,
или Правдивое и полное изображение
внешнего и внутреннего состояния
лирического героя до того момента и в тот момент,
когда по возвращении на родину
он проходил паспортный контроль

О где слова найду!..

Едва лишь с трапа слез,

В виду земли родной, сдержать не в силах слёз,

Я волею туда влеком неодолимой,

Где смутной грудой скарб катается вдали мой

По кругу без конца меж коробов и сум,

Чьих содержимое пожрало уйму сумм,

Желая лишь схватить своё — и удалиться,

Попутчиков почти в уме изгладя лица, —

Но в оный миг меня прошиб холодный пот,

Как бы того, кто вдруг в расчёте на джекпот,

Изнежен роскошью, утехами и ленью,

На кон поставил всё! — ан вышло обнуленье,

И сколько ни чеши, глазами хлоп да хлоп,

В затылке, — есть что есть — не то, что быть могло б.

Сравненье дать ещё ль? Так думает, наверно,

Собравший пыль и прах по всем углам инферно,

Кто, по кривым стезям протопав до конца,

Не взвидел ни следа создателя-отца:

«Ну, коли нет Его, то, стало быть, всё можно!»

Творца ищи-свищи!.. Зато видна таможня.

Но хоть ея важна доднесь в подлунной роль,

Превыше служб одна есть. Паспортный контроль.

Всё ближе миг судьбы. Обмершая душа

Предчувствует её. И се, едва дыша

В затылочную кость тому, кто впереди,

Уж я на роковой стою очереди,

Затягиваемый в томительну тошнoту,

Не в силах одолеть ту монотонну ноту,

Котора бедный слух пронзает изнутри.

Полшага до черты. Ещё шажок. Узри!

Однажды с полотна сошедши Константина

Васильева, она и в жизни — что картина

(И я не оттого молчу, как партизан,

Легко приявши в дар хамон и пармезан,

И прочий сыр гнилой от запада гнилого

(Худому неводу нет худшего улова), —

Я катарсис в момент сатори испытал,

Без счёту нарастив духовный капитал!):

Монументален стан, лик строг, власы летучи,

По-над главой, клубясь, густеют в молньях тучи —

Вот лицезрел кого простак-абориген,

Мучительных очес попавший под рентген.

Валькирия сия в казённой амуницьи,

Пред коей сам собой спешишь склониться ниц и,

Пожалуй, ницше^[1], из штанин широких из-

влечь требует живей собранье пёстрых виз,

А получив, тотчас, упорных не жалея

Трудов, уходит вглубь волшебного дисплея,

Где прошлое без тайн, где в будущем светло,

Где каждого судьба промыта, как стекло.

Дитя беспечности, я жил на белом свете,

Не смысля ни аза, ни буки и ни веди.

Впусти меня! Я твой хилеющий побег,

Из лона твоего мой завершён побег, —

Ужель загул пустой, грех, весящий немного,

Обрек молить навек прощенья у порога?!

В краях, где лабиринт из адовых кружал,

Единый образ твой в душе я воскрешал!..

О радость! о восторг! То мыслимое ль диво?

Оттаяла, поди, нордическая дива:

Десницей, как кинжал, печать она берёт,

Пронзает паспорт и — вручает мне. Вперёд!

Алтарные врата отворены в ползала —

Да! Сына блудного всё ж родина признала!

_{* *}

_*

В старом добром детстве сбежал с урока истории,

хотя и предмет был любимый, и училка меня выделяла,

но мегахитом про конармию выпалил кинопрокат —

как же тут было не смыться, тем более что Гражданскую

учебник освещал бесцветно, и где там свои, где чужие

на сереньких иллюстрациях — толком не разобрать.

После развала Союза у нас нашёлся родственник:

ушёл воевать за белых и в Бельгии обрёл крышу.

Мы начали переписываться, даже звонить иногда.

Он пел боевые песни — За Веру, Царя и Отечество! —

бодрый, прямой, близкий, девяностопятилетний.

Отличная, кстати, слышимость, и всё можно было понять.

_{* *}

_*

…лишь вылетающий в трубу, до тла сгорающий,

лишь до конца, без воскрешенья, умирающий,

лишь огненосный, только он! — пускай торопится

моча пожарною струёй, а семя копится —

ведь ощущает пуще всех одна потенция,

что жив один лишь концентрат. Лишь квинтэссенция.

_{* *}

_*

Мы собирались очень долго.

Сперва никто не откликался

на позывные, но

затем — за другом — друг — пунктиром —

все наконец-то проявились,

в одну подтягиваясь точку.

День совпаденья ждёт.

Однажды плиты континентов,

что были некогда едины

и с треском разошлись,

по мировому океану

продрейфовав, опять сомкнутся

в Одну Последнюю Пангею

чрез миллионы лет.

Ну где вас носит? Не пора ли

вернуться: вот уж с кухни тянет

пьянящим — нету сил, —

дом на уши подняли дети,

звенит звонок, в прихожей хохот,

и, кажется, ещё подходят.

Всё только началось!..