Пробштейн Ян Эмильевич
родился в 1953 году в Минске. Поэт,
переводчик, литературовед, издатель.
Кандидат филологических наук, доктор
литературоведения (Ph. D.), автор девяти
поэтических книг. В переводах Пробштейна
выпущены стихотворные сборники Эзры
Паунда и Т. С. Элиота. Участник многих
переводных антологий и проектов. Выпустил
исследование «Одухотворенная земля.
Книга о русской поэзии» (М., 2014). Живет в
США.
Ян
Пробштейн
*
УЗЛЫ
И ЦЕПИ
* *
*
…двойной узел быта и бытия.
из стихотворения «Гордиев узел» (1988)
Чем больше живешь тем больше узелков
на память надейся но сам не плошай
откажет в самый неподходящий
момент настанет когда одни узлы
гордиевы или морские
так и движешься со скоростью одного узла в день
то ли распутывая то ли запутавшись в путах
узлы и путы, путы и узлы
весь быт в узлах и узах —
я прежде думал об обузах
и полагал, что вещи злы
но есть догадка,
что они просто безразличны
(ведь не безличны?)
от этого не кисло и не сладко,
когда бы не узлы и цепи
сам по себе денек великолепен
но изъясняется по-птичьи
меняя тысячи обличий:
ворвется в эту жизнь вьюрком
и улетит (когда ты хром
и тащишь за собою цепи
хромированные: в них хром
хронометр, хронос и харон…
Мысли о вечном
1
Все держится уже на честном слове
повисла жизнь на тонком волоске
и ты глядишь на жизнь как будто внове
со стороны в изысканной тоске
голубушка как хороша какой носок
и верно ангельский быть должен голосок
повремени голубушка чуток
не то порвется чертов волосок
2
Закрой глаза и поиграем в жмурки
со жмуриками в непроглядном свете
уже на берег выбежали дети
и второпях зовут отца придурки
а он лежит вальяжный и спокойный
и проплывают мимо косяки
там адский холод или ветер знойный
полдневный жар у неземной реки
3
А то еще какой-то карапуз
выходит на просцениум проклятый
заводит снова песню про три карты
вот тройка вот семерка вот и туз
но не сдаешься и сдаешь упрямо
пока ты при своих — отыгран кон
но выдержки полна худая Дама
а за ее спиной — река времен
* *
*
Все мы спящие болящие
Непричастные и причастные
несогласные шипящие
и шипящие согласные
мы в трудах грехах живущие
то в поту а то в испарине
мы такие вездесущие
и такие неприкаянные
окаянно-нераскаянные
точно каины в окарине
* *
*
Она еще не родилась
поэтому не умерла
а значит не воскресла
гадать об остальном друзья
сегодня неуместно.
Ни в кокон бабочку нельзя
вернуть ни створки мидий
сомкнуть как будто губы
план бытия быть может грубый
мы примем в общем виде
и всё начнём ab ovo
когда вернётся Слово.
Две стороны медали
1
Да — скифы мы.
А. Блок
Жизнь человека измерена и рассчитана:
у одних — города и годы,
у других — страны, века, народы,
у иных же — и вовсе ощипана.
Всё зарастает травой Уитмена.
Вышла Лолита замуж за Липмана.
Неудавшийся Гумберт теперь в Калифорнии
мелкий преступник. Мы тем упорнее
за жизнь цепляемся, чем она нестерпимее
или, вернее, — необратимее.
Жизнь рассчитана до безобразия.
Мы устали жить без фантазии.
Все теории — сплошные Евразии:
нам милее быть скифами, азиатами,
чем страдальцами, на атомы разъятыми.
Мечтали мы о грядущих гуннах,
и прошлись они по нам в сапогах чугунных.
Лучше быть Иванушкой-дураком, чем умником.
«Умный, что ли? Тоже мне уникум, —
говаривал старшина в армии. —
Умников опускают, а дураков отпускают».
Так нам в совке мозги парили,
что все интеллигенты — парии,
даром что был другого мнения Чехов.
Приструнили мы венгров и чехов
(горстка вышла на Красную площадь,
возмущаться на кухне спокойней и проще).
Барды со стадионов рвались на ударную стройку
или в Америку — правда, с обратным билетом
(до и после делая стойку),
или писали про белые снеги,
на станции Зима исходя от неги,
не теряя патриотизма при этом.
В моду вошла романтика костра,
большой дороги, ножа и топора:
«Пошло, милая, нежиться в беседке,
хорошо нам будет в геологоразведке!»
Канули в небытие шестидесятые,
и попали мы все в соглядатаи —
кому-то бросили кость, а кому-то дали по вые.
Потянулись за бугор наиболее передовые,
считалось, что самые достойные
(нужно было, однако, ещё заслужить изгнание,
то бишь любовь народа и Лубянки признание,
либо попасть в число совести узников
или про крайней мере — рефьюзников).
Годы были глухие, застойные,
свобода тайная, анекдоты застольные,
чуден был Днепр, и мирно струился Терек,
и чечен не полз с гранатомётом на берег,
далеко было до Грозного и Чернобыля,
чтоб чужие боялись, мы себя гнобили.
А потом появились новые русские
(но глаза подозрительно узкие),
возлюбили жар холодных числ
больше, чем дар божественных видений,
равно презрев и острый галльский смыcл,
и сумрачный германский гений.
Комсомольцы построили Братскую ГЭС и Бам,
а потом вернулись с Урала
и расчистили силою интеграла
место под солнцем себе и браткам:
поделили по-братски близнецы-братья
и задушили страну в объятьях.
2
Если в первом акте на стене весит плётка,
то в финале не избежать порки.
Сия сентенция, быть может, не находка,
но раствориться в человечестве —
значит жить и умереть в Нью-Йорке:
не надо ездить в Мозамбик и Танзанию,
до Китая — полчаса езды на сабвее,
а оттуда — на запад, беря левее,
попадёшь в Маленькую Италию,
от которой, правда, одно название,
но в ресторанах тамошних трудно хранить талию,
так что хлеб изгнания не всегда горький.
Жить в Нью-Йорке — не избежать порки:
«Город Жёлтого Дьявола», как сказал Горький.
С грешных и праведных равно сдирают шкуры:
всех помещают в плавильный котёл
и вливают азы языка и культуры,
а потом Герион является хмурый
и начинает сдирать три шкуры,
так что не взвидишь белого света
и станешь, как до рождения, гол,
и растет дефицит доверия, любви, иммунитета,
пока поражённые не застынем:
жизнь, словно свечку, задули.
За непохожесть схлопочешь пулю:
с красной банданой не суйся к синим
(чуть не сказал по инерции — к белым).
Если ты занят серьёзным делом —
торгуешь травкой и героином,
ни Отцом не клянись, ни Сыном —
ты сам себе Бог, Авель и Каин,
окаян, неприкаян и нераскаян,
но здесь упражняются в умирании,
философией не отягощая сознание.
Как просто душа расстаётся с телом —
возносится, не моргнув глазом,
и взирает, как сокрушают глупую плоть,
подвергая разнообразным заразам,
пока не смилуется над нами Господь.
* *
*
Любой постскриптум — палимпсест
Ваш искренне-неверный друг
случайный звук
вдруг залетит из дальних мест
и чем случайней
тем отчаянней
слагаются стихи вразброд
взахлеб и на износ
а мысли вслух
идут вразнос
так что захватывает дух
живешь теперь уж не за двух
а за весь свой умолкший род
за всю родню и за народ
чтобы отец и мать воскресли
и потому теперь трудней
рот открывать на склоне дней
но все же думаешь: а если?...
12 июля 2016