Власов
Герман Евгеньевич родился в 1966 году в
Москве. Окончил филологический факультет
МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор четырех
поэтических книг. Лауреат Международного
литературного Волошинского конкурса
(2009). Живет в Москве.
Герман Власов
*
ЛЕТЯТ БУДТО ПТИЦЫ
Танец
Так танец возникает: я хочу
порвать со старым, выцветшим, соленым
и сам себя от вымысла лечу,
и удивляюсь
порослям зеленым.
Мне в гости нужно, где меня не ждут,
но длинное настраивают зренье,
и я тянусь, как медицинский жгут,
и совершаю
новые движенья.
И, оказавшись между двух огней,
ломая слов подмоченные спички,
я разожму — тем жестче и больней —
дверь
тронувшейся в область электрички.
Москва мне в спину проливным дождем,
но скорость набирает стук колесный.
Я в тамбуре, я заново рожден
и номер
набираю судьбоносный.
* *
*
среди запустенья и голых акаций
цыпленок мимозы пробился сквозь кальций
и цвет его резок как будто пищит он
я вот он живой я ищите ищите
проверьте карманы у рваной толстовки
там семечки мелочь билет до покровки
в столе где бумаги в шкафу где одежда
ищите пищит не теряя надежды
вверх дном кверх тормашками все оберните
но только
найдите его и верните
но что это было летуче прозрачно
так бабочка билась оконно чердачно
так первые теплые капли летели
так стекла дрожали и стекла потели
так прел чернозем и горел поселковый
фонарь так жужжанье о свет насекомых
толпилось обманку попутав с планетой
и семечко с
тыквой и тыкву с каретой
так солнце блестит на подкладке февральской
зимы посреди со свечою бенгальской
стоит что гало распрямившись аршинно
и тянется сердце за ним петушино
и гости столицы и люди столицы
летят будто
птицы летят будто птицы
* *
*
Аркадию Перенову
Щелкал ли,
цокал, стучал языком —
всюду был первым и новым
в темном орешнике, терне тайком,
дымном
крахмале вишневом,
не обращая на поскрипы шин
ни промежутка вниманья, —
был соловей на одной из вершин
в ночь на
десятое мая;
ночь коротка, облака не плывут
за горизонты столицы,
и не последний, не первый салют
празднуют
серые птицы;
вместе со всполохом ранней зари
гибла у Ржева пехота:
там, как и здесь, соловьи, соловьи —
с жабами
спорят болота;
птицы небесные, музам друзья,
к дому ключи подберите,
не потому что соврать нам нельзя —
просто с
собою возьмите
к видимой речке и тонкой листве
между огнями и тенью,
где в каждом вдохе и каждом глотке
пахнут победы
сиренью.
* *
*
Я приходил за нею много раз,
я в дверь стучал, заглядывал на окна —
там свет горел; там, видимо, был газ;
из форточки на кухне пахло свеклой
и яблоками; реже табаком
и кофе (да, тот самый, растворимый);
я, будто зверь — из темноты, тайком
глядел на
кровлю и порог любимый.
Еще я знал — там были книги, где
между страниц посеянная память
всходила, как рассада при дожде
(она страницы трогала руками);
там были вещи комнаты, их жизнь:
торшер, комод; там жили постояльцы:
стаканы, блюдца, вилки и ножи;
любимые вещей
касались пальцы.
И я стоял и ждал, когда ко мне
дверь скрипнет и откроется фрамуга,
и выйдет на внимательной волне
мелодия (я думал, будет фуга).
Дождю открытый и под небом гол,
я ждал ее (я так себе измыслил) —
когда она обнимет теплый ствол
и мы уйдем
до облаков по листьям.
Листва упала, зренье изменя,
и белизна приманивала стужу,
та женщина смотрела сквозь меня
и в трубку выговаривала мужу.
Летали хлопья снега, как в кино,
не слушая земного притяженья,
а я стоял, как дерево одно, —
в окне я видел
все ее движенья.
* *
*
овалы незнакомых лиц
рук окрыленные кривые
сюда приедут из столиц
гулять по снегу в выходные
паломники из строгино
где ламинат в ходу и кафель
увидеть старое кино
листать альбомы фотографий
гербарий мерзлый бузины
вдыхать и восклицать картинно
их повзрослевшие сыны
переболели скарлатиной
их чай в пластмассовом глотке
вино и бутерброды кучей
их рыжий пес на поводке
затягивает в лес дремучий
они искуственый народ
их женщины белесы рыжи
сойдут с платформы в новый год
и сразу надевают лыжи
а тот у края закурив
стучит о лед зубцом ботинка
высматривает профиль ив
не для себя для фотоснимка
но не везет и все не в масть
там пересвет а здесь не тонко
и вот летит окурок в наст
и он скользит ему вдогонку
одышка ровные толчки
лыжня ведущая к оврагу
и запотевшие очки
снег принимают
за бумагу
* *
*
Я войду сюда по памяти,
будто книгу перелистывая:
листья обрывались, падали,
в сумерках
шуршали искрами,
я гуляю с рыжей сукою
и вдыхаю запах тления —
мне совсем не будет мукою
написать
стихотворение
об охряных листьях полночи,
о шагах и о дыхании
языком почти беспомощным,
но певучим,
с придыханием;
пропуская в осень лучшее
на страницы, где без отдыха
рифма, падчерица случая,
скорбным
мучается воздухом;
новый поводок натянется
на шаги твои без повода,
хочешь, мысль моя останется
этим оголенным
проводом
освещения неяркого
над землей остывшей, голою
в восклицательных с помарками,
в прилагательных
с глаголами?