Мукоморье

Михайлов Сергей Юрьевич родился в 1970 году в Молдавии, с 1988 года живет в Калининграде. Окончил филологический факультет Калининградского государственного университета. Поэт, прозаик, переводчик. Автор поэтического сборника «Новые песни западных славян» (2004). Публиковался во многих интернет-изданиях, журналах и альманахах. Стихи переводились на европейские языки. В «Новом мире» публикуется впервые.

Сергей Михайлов

_*

Мукоморье

_{* *}

_*

^{...колебания поколения...}

Ян Сатуновский

С грустью смотрю, как уходят

в трэш, китч и фарс мои конфиденты,

с кем пролетели веселые годы надежд и открытий.

Так же, должно быть, они

видят меня отступающим в тень смирным шагом,

с миной, как тара пустая, и взглядом тяжелым.

(Время — вот говорят — движение после Большого Взрыва.

Малым осколкам его, нам, возможно ли остановиться?

Нет: разбегаясь, мы раздвигаем границы этого мира.)

_{* *}

_*

подлесок тянется к верху

да знает меру

лес вымахал

стелет боярскими рукавами

а бурелом? —

есть же и бурелом —

пылкий мемориал

легкий сарданапал

где чей шесток? —

падаль труха подзол —

и нет никаких сверчков

_{* *}

_*

лучшее в этой жизни

я испытал во сне

летал без страха

дышал под водой

разговаривал с мертвыми

любил тебя не таясь

сон мой счастье мое

_{Что нужно}

Учись у гастарбайтеров

беженцев эмигрантов —

лимитчиков тесных оазисов

благополучия

Они знают

что человеку нужно:

крыша над головой

дешевые макароны мелким оптом

барахло рабочее и на выход

если дело пойдет хорошо —

в складчину —

ламповый телевизор

по которому в новостях из горячих точек

можно увидеть

дом

_{* *}

_*

Умирало лето, тихо тлело,

Сентябрем окончиться хотело.

Золотым дождем еще струилось.

Откупалось, что ли? Не скупилось,

Неумело с жизнью расставалось,

Ничего ему не оставалось —

Дня, ни полдня. Только понимало

Лето, что такому лету лета — мало.

Ах, ему хотя б еще полстолька!

Столько сил оно таило, света столько

Не излило — и томилось этим даром,

Точно подозрением, что даром

Было здесь и быть не уставало,

Так любило жить, что жизнь давало,

И теплом и негой угодило,

А теперь вот угасало, уходило

В мрак и холод, сбрасывая зелень

Как улику нежности на землю.

…И Земля, уже полунагая,

На бок повернулась, как Даная,

После жаркой встречи засыпая.

_{Море волнуется — три}

Теплый воздух на побережье пришел с ночным ветром

Вода поднялась

Резче стала линия горизонта

Приезжий в мертвый сезон

ляпнув некстати «Домой… мой ад…»

обмирает как пораженный громом

Мелко хлопает брючина

Из пучины встает многорукая гидра судьба

и нежно душит его в объятьях

_{Пойманный мотылек}

Она качала твою колыбель.

Когда она отходила, ты плакал.

Возвращалась потом — постепенно.

Не балуя. Не отпуская.

Засыпала кошка. Хомячок. Попугай.

Пойманный мотылек.

Первые шаги вы делали вместе —

было весело, как летаешь.

Но вдруг умирал бушевавший всю ночь сосед,

незнакомый далекий родственник,

заставивший маму плакать,

кто-то, уехавший в кузове, в кукольном домике,

впереди оркестра, —

она выбегала с тобой на улицу, взлетала на дерево,

подбиралась ближе.

По одному забирала она стариков.

Одних ты боялся, с другими был неразлучен.

Проводы их одинаково навевали скуку

(вблизи — узнаёшь и эту сторону смерти).

Позже она показала тебе букварь,

чтобы ты мог ее встретить в книгах —

не только в дворовых играх.

…Этот стоял на воротах.

…Тот был всего на год старше.

— А помнишь, вы с ним дрались? — Он всегда побеждал.

— Как это было? — Мне мать сказала... — Я сам все видел!

Очевидцы были в большом почете.

И хотя тебя не было рядом, все, что они говорили,

ты словно бы знал заранее.

Она тебе рассказала.

...............................................

С годами — все глуше голос, но ближе шепот.

Простые слова конечно, вчера и тихий

обдают сердце холодом.

Сама тишина — обольщает…

Истончается телефонная книжка.

Иссушается память. В кругу знакомых — одни прорехи.

Даже самые близкие ей теперь уступают.

Это — время финала:

черной-пречерной ночью

на черной-пречерной улице,

застав тебя одного,

она подойдет наконец и тихонько сзади

накроет глаза ладошками

девочки, утонувшей, когда вам было —

сколько? где? неужели было? —

и ты стоишь, ты гадаешь —

пойманный мотылек.

_{Мукоморье}

Пережитое

пережеванное

каша

клейкий мякиш

в увечных пальцах памяти-воровки

начетчицы и затевалы

детсадовской

безвкусной

нестерпимо глупой

неистощимой на фантомы

то — посмотри — какой-то темный дом

то дерево

старуха

мальчик

в чужом бреду бормочущий

там — чудеса

там — чудеса

там кто-то бродит

кто-то бродит

все бродит

кто-то

не находит

места

кто-то

и кто-то

долгий

на ветвях висит

_Место

В последнее время стали замечать,

что он зачастил в кладовку.

То безо всякой надобности,

как бы между прочим, порой и в шутку,

заглянет на миг — и обратно.

То придумает себе там

какое-нибудь пустяковое дело —

и так это все неотложно обставит,

что бывшие рядом случайно

испытывали неловкость,

а знавшие это за ним —

гадливость.

Он же не допускал вопросов.

Так дошло то того, что он мог

запросто вдруг исчезнуть,

без объяснений, в любой момент,

и все уже знали, куда —

в свою кладовку…

В конце концов

полезли посмотреть —

а у него там

место.

_{* *}

_*

Приснилась Лия Георгиевна, Пашина мама.

С ней был кто-то еще из недавно умерших.

Смерть исказила их лица.

Но сон изменил их — гораздо сильнее:

вдруг они стали недружелюбны.

Что-то они говорили мне, за что-то ругали.

И не хотели оставить с собой ни на минуту.

Сон закончился скоро.

Вряд ли он имел отношение к чувству моей вины перед ними:

не были мы близки, и ни в чем я не виноват.

Вряд ли сон был пророческим:

никогда я не славился интуицией, умру не скоро еще,

да и гнали меня, не звали.

Сон был простым — и проста его отгадка:

я боюсь смерти, только и всего.

_{Техника речи}

Переломать все кости в языке —

чтобы говорить свободно.

Одну все-таки оставить —

чтобы не лукавить.

_{* *}

_*

если бы у сердца были руки

оно бы тебя удержало

оно бы тебя приручило

но сердце мое безруко

сердце мое дыряво

оно тебя впустило

и вытолкнуло

с кровью

_{* *}

_*

Сбор грудной № 2:

листья мать-и-мачехи,

корни солодки,

листья подорожника большого.

Показания. Противопоказания. Побочные эффекты.

Сбор сердечный № 1:

седина матери,

улыбка дочери,

благодатный живот любимой.

Неприкаянность. Гиперчувствительность. Душевный непокой.

_{Катаклизм}

 

Три дня крутило и ломало,

упругий воздух лупил наотмашь,

дома содрогались в холодных ливнях.

На четвертый стихло.

 

Но люди…

Посмотрите, что с людьми!

Они просят прощения

друг у друга.

_{Exegi monumentum}

Я памятник. Я сам себе гранит.

Коль скоро время растирает камни

В песок, меня оно не сохранит.

Я весь умру. Сгорят мои слова

И в памяти чужой, и на бумаге —

В осенних парках тихая листва…

Угаснет спор меж прахом и душой —

Я пригожусь обоими по праву

Величины и в сумме небольшой.

Я жил как все. Как всякий, замирал

В толпе — с лица всеобщим выраженьем

(Так минерал похож на минерал

Одной породы). Я всегда мечтал

Быть ниже трав и тише вод безмолвных,

Точнее — ими быть, среди начал

И мира этого прекрасного основ —

Частицей малой, лучше самой малой.

И путь мой к этому блистательно не нов:

Пройти сквозь жизнь и сбросить, как пиджак,

Себя, приобретенного случайно.

А шаг из памяти — то мой последний шаг.

_{* *}

_*

…И когда подступает час

произнести самые главные слова,

на человека обрушивается тишина,

в которой всякая, даже совсем

незначительная, мысль

громыхает, как тысяча медных тазов.

Слушая этот шутовской набат,

человек понимает,

что время еще не пришло.

И речь к нему возвращается.

_{* *}

_*

серебром высочайшей пробы

звенели слова у меня в руках

говорили о жизни такие вещи

что горело сердце и щипало веки

я посмотрел за окно

а там

золото и туман и дождь