Риц Евгения Семеновна родилась в Горьком, окончила филологический факультет Нижегородского педагогического университета. Кандидат философских наук. Публиковалась во многих литературных изданиях и в Сети. Автор двух стихотворных книг. Живет в Нижнем Новгороде.
В “Новом мире” публикуется впервые. В подборке сохранены авторская пунктуация и орфография.
* *
*
Кем мы будем уже назавтра?
Туристами в родном городе —
Гляди, какие фонарики на набережной —
Сгустком свет в пустой породе,
Проекцией, штрихпунктиром, линией нервной, небрежной?
Боярышник розовый или белый,
Клён не прижился, жёлтая птичка на ёлке.
Обелиском станут, памятником, школьной гранитной стелой
Уморительные ужимки, трогательные проделки.
Плоть реки давно ли стала зеркальной плотью?
Кто её расколет в припадке гнева?
Синева захлёбывается, её колотит,
И она обвиняет небо в упадке неба.
* *
*
Полночь — не половина, но только начало ночи,
Летняя ночь мала, но она повсюду.
Если идти по свету, как по верёвке,
То до скольки я буду?
Тополь и тополица,
Пирамидальные полукровки,
Ищут, куда продлиться.
Спрячь меня, голое тело,
Покажи меня миру, милое летнее платье.
Если назавтра долго что-то искать и
Трогать концом ботинка ветошь и пыль,
Асфальтовое покрытье,
Это и станет моё событье,
А после — меня изъятье.
Тёплая ночь переходит в утро,
Покуда вертится вентилятор
И фумитокс продолжает свою убийственную работу.
Летнее время летит куда-то,
Заводится с пол-оборота.
* *
*
Где советский дёргает нерв
Жидовская нотка,
Под окном старается изо всех москвич или волга,
Это будет медленно, но недолго,
За которой пазухой бьётся ничья находка.
Где сиреневое, жасминовое наречье
Дышит как не в себя и молчит ни себе, ни людям,
Под картечью света, под июньской небесной течью,
Посадили, а убирать как будем,
Когда умирать-то нечем?
Где пойдут с бидончиком очереди за квасом,
Там мы жили и магазин стекляшка,
Прислоняясь к стене всем сосновым мясом
Свежим срезом, кровавым тёсом,
Это только сначала тяжко.
Чем стучать в окно,
Если нет ни окна, ни подъездной двери,
Если сам подъезд давно загажен птицами и зверями,
Это дышит дерево, и всему на свете
Тень его доверяет.
* *
*
В марте снег пошёл, как три месяца до не падал,
Не лавиной, нет, но ворохом, листопадом,
Белой травой, нескошенными полями,
Скошенными крышами, перекошенными дворами.
Я живу в полупригороде, на полуприроде,
Здесь вода из-под крана, завод на заводе,
И такие лица, как будто люди уже на взводе,
Как будто люди.
Я спускаюсь в метро по дороге к дому,
У него полторы неживые ветки,
Ножевые корни, задумчивые соседки,
Телефоны не принимают.
Смерть идёт по детскому проездному
И её за пэтэушницу принимают.
* *
*
Земля говорит:
“Господи, спрячь меня в траве.
Моё жадное сердце, спрячь и его в траве,
Чтоб грудная жаба, ряска, осока,
Синяя стрекоза,
Чтоб горящий спирт
Твоего востока
С утра заливал глаза”.
Карта мира говорит:
“Господи, спрячь меня в рукаве”.
* *
*
В каждом пальце таится своя душа,
В каждом дереве — образ стола или стула.
Жизнь такая как до тебя дошла,
По дороге не скорчилась, не уснула?
Снег, песок, ракушечник. Между холодом и жарой,
Меж пылающим лбом и стынущими ногами
Раскрывается суть земли, голая, как король,
И нагая.
Легконогие страны, желтоглазые племена
Накрывают ночь с головой и телом,
Её старый свет уходит под парусами.
Каждый месяц проходит под небесами,
Становясь понемногу целым.
* *
*
Где мой дом за спиной из спин,
За стеной из стен?
Его эркеры, черепица, весь его новорусский стиль,
Выступающий как один
Раз прийти к себе
В голову, а уйти из воздуха, из седин.
Где посёлок Стригино, Рекшино,
В центре города вырублена вода.
Это было ещё тогда задумано, а решено
Не вполне тогда.
Я бы искала, искал бы,
Трогал бы — не молчи,
Костяное яблоко, зимний сад.
Эти тени расходятся, как лучи,
И, как столбы,
Тянутся и стоят.