Кабинет
Виталий Науменко

Перевернутый человек

Науменко Виталий Владиславович — поэт, прозаик, переводчик. Родился в 1977?году в городе Железногорске-Илимском Иркутской области. Окончил филологический факультет Иркутского государственного университета. Был редактором-составителем (совместно с Анатолием Кобенковым) альманахов “Зеленая лампа” и “Иркутское время”. Публиковался во многих литературных изданиях и антологиях. Автор трех стихотворных книг. Лауреат премии имени Виктора Астафьева. Живет в Москве.

В “Новом мире” публикуется впервые.


Перевернутый человек

*     *

  *

Кто выдумал это старушечье лето,
где гулконемой одуванчик цветёт
и лезет в глаза и дышать не даёт?

Кто выдумал с лёту дыру и заплату?

Что чувствует он? — каждый шорох, движенье,
цветенье природы и приумноженье
таких же, как он, набирающих сок,
чьи слёзы — вода. А вода дождевая —
обозная, грозная и гроздевая…

Когда бы ты сжился, когда бы ты смог…

Кто выдумал дату, билет до обратно?
По горлу захлёстом скользит перелёт.
Кто выдумал дату, дурную примету:
чтоб пущен был злой одуванчик в расход,
рассеян по свету?..

 


*     *

  *

Ни буфета, ни магазина;
Перевёрнутый человек.
Отливающие бензином
Забольничные вены рек
Чередой оглушают память
И воронкой уходят вспять.
Сумасшедшая меж рядами
Подошла застелить кровать.

Смерть имея в виду, родная,
Мы имеем в виду и снег.
Эта черная муть сырая
Перебеливает четверг,
Слыша музыку под руками,
Разбивается об стекло.
Только радио между нами,
Как растение, проросло.

Чифирну. Дам конфету. Слушай
Пенье слабых небесных сил.
Дым тягуч. Это просто случай,
Что не брился и не курил,
Отвлекался на что попало
И читал по складам твой бред,
Зарывался под одеяло,
Чтоб избавиться от примет.

Но в тебе я другую видел —
Ту, обжившую коридор,
Что, жалея, желает выйти
Этой жалости на простор.
Боль больнее чужой, а злоба —
Как роса на цветах, и пусть
Ты в словах заблудилась, чтобы
Знать безумие наизусть.

И тебе коридор не тесен,
И подругам твоим в рванье.
Если скажешь, что день чудесен,
Сколько верного во вранье.
Будем все хороши и благи.
Не гуляй промеж ребер, снег.
Ну а я что? Кусок бумаги,
Перевёрнутый человек.

 

Психея

Психея-бабочка узоры перечтёт,
Случайно их перебирая,
Сличая крыльями прохладными, но вот
Уже за ней спешит другая.

Какая драма здесь, какая суета,
Какой порок необъяснимый,
Что эта та — почти уже не та:
Размыт и скошен первый снимок.

Держи фасон, а грешница-земля,
Венок свивая, развивая,
Укрытье даст. Но комната не зря
Стоит пустая, неживая.

Всё по углам и гнусно и темно,
Насельница устала и сердита,
И злой Амур опять идёт в кино
На фильм про нового бандита.

 

Дачи

Свежая наволочка пахнет махрой папиросной.
Глотаешь воздух, как рассол огуречный.
Гуляешь зарослями с девочкой-переростком.
Это надел соседа. Этот — мёртвый и поперечный.

Мальчика от девочки отличать не умеешь —
пи-пи приспичит: сидя — она и ты, это высшая солидарность.
Звать, как ее, не знаешь. Полиной, Калиной, Рябиной…
А под окошком немец, а за окошком месяц.

Что-то, наверно, есть в том, что мы ниже, глуше,
нас поставили в очередь, прикололи иголкою 
бабочкины крылья,
выдали номерки — мамочкины, 
но в темноте по уши
мятною зеленью, словно родных, укрыли.

 


*     *

  *

Анатолию Кобенкову

Обернуться — не значит вернуть
Ту же улицу, Тихвинку, рюмку,
Жало Шпиля, пронзавшее грудь,
Отворявшее кровь недоумку.

Будет Толя, и он объяснит,
Что и как я рассыпал на взлёте
Возлежавших со мной аонид —
Колким бисером на обороте…

 


*     *

  *

То, что мы не сумели, про то не сказали.
А тяжелая муза со свитком в руке
Стала мутной звездой подмосковной печали
И мелькает, мельчает, двоится в реке.
Так слова к нам текут через брошенный воздух,
Оставляющий право держаться минут,
Что короче других, за которые роздан
Бескорыстной любви неоплаченный труд. 
Есть проточная проза, прозрачная проза,
И тяжелая ветка, и слабость её,
Зарастающий сад, где пока что не поздно
Всё списать на везенье и зренье свое.

Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация