Кабинет
Марина Бородицкая

Мне бы игру спасти

Бородицкая Марина Яковлевна родилась в Москве. Окончила МГПИИЯ им. Мориса Тореза. Поэт, переводчик. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.


Мне бы игру спасти

 

 

*       *

  *

Собака лежит как сфинкс,
     наполовину в гостиной,
     наполовину в прихожей.
Собака лежит как метафора —
     наполовину в Европе,
     наполовину в Азии.
Служба ее не трудна, 
     загадка ее не сложна:
она затрудняет проход,
     но будит фантазию.

Собака лежит в дверях,
     протянувши лапы вперед,
она улыбается Балтике,
     хвостом виляет Китаю,
в ней черт-те сколько намешано
     характеров и пород, —
вот вскочит! вот огрызнется,
     собьется в стаю!

Но столько щенячьей дури
     играет в ее крови,
что она себя полагает
     лучшей собакой на свете
и думает, что достойна
     большой и чистой любви,
а за свои метафоры
     только мы сами в ответе.

 
 

Песенка


Если крюк торчит в потолке,
что должно висеть на крюке?
Колыбель, мой свет, колыбель,
не тебе ли знать, не тебе ль?

Если встал сундук в уголке,
что должно лежать в сундуке?
Башмачки, мон шер, башмачки
и серебряные коньки.

Если гость плывет по реке,
в челноке плывет, в туеске, 
ты пошарь в прибрежных кустах, —
только так, май френд, только так!

 
 

*       *

  *

Сограждане!
Затверживайте стихи наизусть,
загружайте головы Диккенсом
и Вальтер Скоттом!
Три аккорда и песенка
про испанскую грусть
обернутся спасительным хлебом,
а то и компотом.

Истинно говорю вам,
ибо хочу помочь:
перечитывайте Майн Рида,
чтоб избежать расправы.
Сколько бы ни тянулась
тысяча первая ночь,
не обезглавят знающего
последние главы.

Пересказывайте прочитанное,
упражняйте память и речь,
подзубрите Овидия — 
он так уместен на зоне!
И соседи по камере
будут вас любить и беречь
и возьмут под свое покровительство
воры в законе.

 
 

Зимний рэп с Марь-Фёдоровной

Марь-Фёдоровна в кухне
гладит рубашки
моего сына,
рассказывает про
своего сына.
Я сижу напротив,
листаю словарь,
перебираю рифмы
на слово “январь”.
— Подобрал котенка,
выбросить жалко
и нельзя оставить:
съемная коммуналка.
Сказала мол устрою
к сестре на работу,
завезла подальше —
эх, да что там…
Я сижу киваю,
гляжу заторможенно,
в уме себя рифмую
с кем не положено.
Солнце показалось и
спать залегло.
— Такой был мальчик жалостливый!
Ничего, прошло.
 
 

*       *

  *

Второстепенные английские поэты,
вы руки тянете ко мне из темной Леты
и, как детдомовская ребятня:
— Меня, — кричите вы, — меня, меня!

Да я сама тут запасным стою хористом,
да я случайно забрела на эту пристань,
мне снилась воля, мне мерещился покой…
Но шелестят уже страницы под рукой.

Первостепенные английские поэты
давно пристроены и кушают котлеты,
забвенья молчаливая вода
над ними не сомкнется никогда.

А я переднего уже тяну, как репку,
и кто-то сильный встал за мной и держит крепко,
и вся компания — а стало быть, и я —
за шкирку выхвачена из небытия.

 
 

*       *

  *

     
Жалко Малеевки! Больше такого ковчега
Нам не обресть: всякой твари там было по паре.
Почвенник, западник там от жасмина до снега
Мирно в аллеях бродили и вирши кропали.

Желтого с белым, советского жалко ампира:
Главного корпуса, тертой морковки с капустой,
Серафимовича многострадального бюста
В чьем-то картузе, под лестницей, возле сортира.

Вольницы детской, компании той воробьиной —
Вот чего жаль! Малышей от себя не гоняли,
Ставили Толкина, в съезд горбачевский играли,
Тайно вращали бутылочку в дебрях жасмина…

Жалко голодной зимы девяностого года,
Плова “бухарского” с горькой компотною гущей,
Пряников, кем-то добытых и розданных с ходу,
Страха, веселья, надежды, отчаянно лгущей.

Жалко Малеевки, этой тропы к водопою,
Где замиряются в засуху дикие звери,
Строф о любви с королевскою рифмой тройною,
В ночь голубиную — стулом задвинутой двери.

 
 

*       *

  *

     
Святой Антоний из Падуи,
     разыскиватель пропаж,
тут снегу столько нападало,
     что след потерялся наш.
Развешены в небе простыни,
     раздвинешь — там новый ряд,
лишь пудры алмазной россыпи
     под фонарями горят.

Святой Антоний из Падуи,
     вершитель малых чудес,
найди мне обруч и палочку
     и сад, заросший как лес.
Губную гармошку папину
     с коричневым ободком,
насквозь и навек пропахшую
     мужским душистым платком.

Верни мне девчачьи россказни,
     скамейку, где я ждала
подругу почти что взрослую,
     что так волшебно врала,
и ветер воздушно-капельный,
     и ливня краткий галоп,
и радость мою, что канула
     в седой московский сугроб.

Святой Антоний из Падуи,
     запечатленный в веках
простой раскрашенной статуей —
     мужик с дитём на руках,
найди меня в этом городе,
     зареванную умой,
дай молча хлебнуть из горлышка,
     домой вороти, домой.

*       *

  *

Хорошо придворным быть поэтом
В герцогстве иль графстве небольшом,
Сидя у курфюрста за обедом,
Сыто замирать над гуляшом.

Недостатка не иметь в девчонках,
Кругленьких, как барская печать,
Штуками сукна, вином в бочонках
Да окороками получать.

Сдал раз в месяц оду для отмазки —
И пиши что хочешь, и вещай
Про свободу там, про щечки-глазки,
Только графским дочкам посвящай.

Смирную кобылку на конюшне
Грум смазливый кинется седлать,
Пес легавый, не сыскать послушней,
Свистнешь — и примчится… Благодать!

Хорошо придворным быть поэтом —
При любом дворе. Но не при этом.


 

*       *

  *

Мимо Николаевых,
Князевых и Сориных,
Звягиных, Наумиков
и Кольцовых-Цзен, —
в гости к папе я иду
тропкою прото2ренной:
тесно на Ваганькове,
я иду бочком.

На Донском просторнее,
вот пойду я к бабушке —
Майя Кристалинская
улыбнется мне,
стюардессы, летчики,
где-то тут и бабушка:
вон она, за Фрумою
Лазаревной Щорс.

И скажу я бабушке:
— Я была у дедушки,
все там аккуратненько,
только нет цветов.

На плиту гранитную
положила камушек:
так у них положено,
камни да трава.

Бабушка и дедушка,
век вы спали рядышком.
В разных полушариях
как вам спится врозь?
С неба скажет бабушка:
— Ты уроки сделала?
Не теряй-ка времени,
музыкой займись.

 
 
К другу стихотворцу
Мы вместе пили, мы вместе ели,
Но согласись, мон амур,
Что два поэта в одной постели —
Все-таки чересчур.

Ну да, случаются исключенья,
Вот хоть Верлен и Рембо,
Но их любовные приключенья
Нам повторить слабо.

А вдруг к священной жертве некстати
Потребует Аполлон —
Как мы поймем в тесноте объятий,
Кого к ней требует он?

Не лучше ль двум разойтись поэтам
По койкам — да на покой
И по стишку сочинить об этом?
Прочти, как закончишь свой!

 

*       *

  *

Пятирублёвик луны
величиной с юбилейный рубль
(были такие когда-то,
мы их называли “пиастры”), —
впрочем, начнем с начала,
сделаем новый дубль:
пятирублёвик луны
затмил небесные астры.
 
В этом театре теней
он играет главную роль,
женские и морские
организует приливы,
тянет к себе магнитом
земную влагу и соль
и серебрит в кувшине
ветки цветущей сливы.

Если его приложить ко лбу,
головная боль
вдруг утянется вдаль,
отхлынет в ночные архивы.
 
 

*       *

  *

Бродишь второй час,
шепчешь галиматью.
Господи, дай пас!
Вот чес-слово, забью!

Молнией — по двору,
мимо всей толкотни…
Ясное дело, вру,
ну хоть разок пасни!

Ты ли не знаешь, как
важно услышать вдруг,
чуть скосолапив башмак,
яблочный этот стук?

Рыжему — по ногам,
тощего обведу, —
жирно им, соплякам, 
я уже вечность жду!

Мне бы забить хоть раз,
мне бы игру спасти,
Господи, дай пас!
А промахнусь — прости.
Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация