* *
*
Франциск с овечкой говорит,
Молитву тихую творит.
Он дышит воздухом прозрачным
И говорит с цветком невзрачным,
Шепча: “Господь тебя храни”.
Текут его земные дни,
Молитва длится, длится, длится,
И горлинка на грудь садится.
* *
*
А мир творится и творится,
И день, готовый испариться,
Добавил ветра и огня.
И вот уж залетела птица
В пределы будущего дня.
И не кончается творенье,
Как не кончается паренье
Полетом одержимых птиц,
И что ни утро — озаренье
Подъятых к небу светлых лиц.
* *
*
С чем проснулась? С печалью, с печалью.
День манил ослепительной далью,
Той, которой для смертного нет,
И слепил этот божеский свет,
Свет несбыточный, свет небывалый,
Переменчивый, розовый, алый —
Золотые на синем мазки —
Цвет тревоги моей и тоски.
* *
*
Все эти бабочки отважные,
И лепестки, и листья влажные,
Земли преображая лик,
Живут, рискуя каждый миг.
Они живут, летают, дышат,
Как будто небо — это крыша,
И каждый, кто под ней рожден,
От всех напастей огражден.
* *
*
Нельзя так мчаться и мелькать.
Зачем вы так летали,
Года мои? Хочу вникать
В подробности, в детали.
Хочу, чтоб миг, крылом шурша,
Присел на подоконник.
Хочу все утро не спеша
Читать старинный сонник.
Хочу, чтоб белый, белый день
Стоял — не шелохнулся
И чтобы всяк ушедший в тень
Когда-нибудь вернулся.
* *
*
Ты еще жив? Чудеса, чудеса.
Значит, тебя берегут небеса.
Значит, ты нужен кому-то и где-то.
Вот тебе, милый, еще одно лето
В нитях то солнечных, то дождевых.
Вот тебе место средь тварей живых —
Крупных и мелких, поющих, жужжащих,
Льнущих к руке и под ветром дрожащих.
* *
*
На облако белое, как молоко,
Прищурясь взгляну и вздохну глубоко.
Так пахнет апрелем, и льдистой водой,
И призрачным счастьем, и близкой бедой.
Живу, заклиная: “О, если бы мог,
О, если бы мог Ты” — и в горле комок.