Хлебников Олег Никитович родился в Ижевске в 1956 году. Кандидат физико-математических наук. Автор девяти стихотворных книг. Живет в Переделкине.
Лесенка
стихи
I
А по душевной склонности
ближе всего
мне, наверно, была эта лесенка из райсада,
к полумертвой воде ведущая,
волшебство
между листьев скрывавшая, —
так и надо.
А вела она к омуту,
и на пути
ей встречался мусор вялотекущей жизни.
И сидел я на ней, полусломанной,
впереди
тяжелела вода, позади — пауки и слизни.
Они что-то такое делали,
что назад
возвратиться нельзя было.
И вещали
на ступеньках ее
мы с тобою, брат, —
прямо в пустоту, что была в начале.
Это ли соседство устраивало меня —
или недвижность воздуха
и возможность
выпить горькую чашу на склоне дня
и понять простую, как тыква, сложность:
все же как-то надо так
на деревяшку сесть,
чтобы не помешать появляющимся пешеходам,
вздумавшим путь по лесенке предпочесть
остальным,
проложенным всем народом.
Надо так поставить сосуд с веселой водой,
чтобы с ним не скатиться
в обнимку
к воде нелегкой,
надо как-то так завести разговор с собой
или с тобой —
чтоб не было вдруг неловкой
паузы,
нависающей над головой
и грозящей сердцу остановкой.
II
В сущности, что же я знаю, чтобы сказать
важное нечто себе самому и другу?
Радуюсь только:
пуст подчистую опять.
В этом свою единственную заслугу
вижу сквозь ветки, годы, кусты…
Другой
полный сосуд тороплюсь уравнять с собою.
…Если бы стать после смерти
такой рекой —
не высыхающей, и своей водою
не обладающей,
и в волне покой
обретающей —
ритм и волю.
III
Ну а пока — с удобствами располагался я
здесь, на лесенке, —
приблизительно посередине
маршей ее глухих
и житья-бытья
в иерархии тварей, полуслепой доныне.
Те, что попроще и ниже,
так нравились мне! —
строго-логическим выводом, что бесспорно
столько же там, надо мной, —
и сложней вдвойне
и втройне, и выше —
по круче горной.
И не мешали ступеньки и стебельки
эту простую мысль до конца додумать.
Лишь забирались за шиворот пауки,
да собирались двуногие травки дунуть.
Этот соседний ад
одолевался одним:
надо было скорей себе доказать и кому-то,
что мы сходно думаем, чувствуем, говорим…
И когда получалось,
торжественная минута
наступала на этих ступеньках.
И слово друг
вместе с отцом и сыном
Троицу составляло…
Но, быть может, это такой недуг —
отыскивать сходство?
Его-то и не хватало,
чтобы, как все другие,
стареть,
слабеть,
чтобы, как все другие, уйти однажды.
Жил бы один —
не знал, что в густую сеть
мальком угодил —
так же, как все и каждый.
И смотрел бы на тело свое как на отчий дом,
жил беззаботно в нем,
пока не предложат
нечто получше,
и времени ипподром
не посещал — и вовсе не знал, быть может.
Времени ни у кого,
я справлялся,
нет.
И нечего на него
валить или ставить.
Всем нам достался один, но ветхий завет —
общий для всех,
кто время не прочь добавить.
И даже в нем — лишь надежда,
а не мечта,
ничего похожего на твои мгновения
на заброшенной лесенке,
в молодости,
когда
представлялось музыкой все, что навеяно…
И пускай на кустах и деревьях
пыльной была листва
и земля перегноем только в тени дышала,
оставались на эту ступеньку твои права.
И казалось, что жизни не будет мало.
IV
Скоро на лесенке этой и не присесть —
листья сравняют ступени,
дожди зарядят…
Слава Тебе, Творец,
что даешь прочесть
и по прочтенье сжигаешь свои тетради.
Ты на творенья фантазии не жалел
и не жалеешь творенья — ваяешь снова.
Как расстаешься легко!
Так стирают мел
с черной доски,
чтоб другое отстукать слово.
Слава Тебе —
листва ли о твердь шуршит,
снег ли кружит —
расцветают Твои цветочки:
нетленку ваяют
аскеты и одиночки, —
и одиночество ночью Тебя не страшит…
Что разрешил причаститься, слава Тебе,
к подстрочнику Твоему
и оставил право
что-то менять как в строчке, так и в судьбе,
зная, что в переводах звучат коряво
попытки соавторства…
Значит, земная слава
Тебе самому по нраву?
Слава — Тебе!
V
…Со сколькими местами попрощался!
Придется вот-вот и с лесенкой расчудесной —
на ней помещались легко
поселок и город,
горы, овраги,
озеро, лес и речка.
Надо будет поймать поселковый автобус,
подножку трамвая, подводу, троллейбус рогатый
и быстро на тот вокзал,
где кругла, как глобус,
земля вдоль путей, соблазнявшая нас когда-то.
Надо пройти насквозь дома у дороги,
на некоторые бросая взгляд мимолетный,
перемахнуть заборы
почти не глядя
и долго идти по самому краю моря.
Поскольку все холодает —
и не искупаться,
в тени от жары палящей не отсидеться.
И, значит, надо проворно, как папарацци,
фотографировать все,
что дразнило с детства.
И поскорей туда —
где до звезд сугробы,
теплый осенний день в листве золотится.
Если там кто-то ждет и встретит —
спасибо!
Если же никого —
и это сгодится.