Клюев Евгений Васильевич родился в Твери в 1954 году. Закончил филфак Тверского университета и аспирантуру при МГУ по специальности журналистика. Доктор филологичеcких наук, написал несколько учебников для вузов. Автор стихотворных, переводных и прозаических сборников. Книги для детей иллюстрирует собственными рисунками. Живет и работает в Дании.
Имя, город, число
стихи
* *
*
Мне отсюда не видно, как там.
Мне отсюда не слышно, как там.
Я отсюда бегу как могу
каждый день, но никак не могу.
В кулаке моем воздух и дым.
В кулаке моем маленький дом,
где могли бы зажить мы вдвоем,
да какое там — не заживем.
Та страна, та большая страна,
где мне грош или меньше цена,
от меня далека, как луна.
Как луна, где мне та же цена.
* *
*
Наступала судьба — так и помню: малина со сливками,
закрома, тайники и секреты с конфетами липкими,
двух потерянных пуговок встреча в районе орешника
и кристальная совесть совсем малолетнего грешника.
Дальше — больше: полеты во сне и походы к заутрене
(наступала судьба) — брови сдвинуты, щеки обветрены,
тайники со стихами запретными, записи шифрами
и пустые вчера вперемешку с великими завтрами.
Дальше — снова-здорово: напрасные поиски имени —
то есть поиски бремени в некоем замкнутом времени
(наступала судьба), тайники с псевдонимами, масками
и глухая борьба со страстями и мыслями низкими.
Дальше — все как по нотам: молва, златокудрая бестия,
приносила с базара любезные сердцу известия —
и, плодами запретными балуя, пичкая... пачкая
(наступала судьба), приучала смиряться с подачками.
Наступала судьба, наступала как вражее полчище,
громкогласное молчище, неодолимое вбoлчище,
и рубила сплеча, и колола отравленным дротиком,
и стояла душа как свеча — оловянным солдатиком.
* *
*
Ах, поскачи, голубчик...
башмачков не стоптав:
твой золотой галопчик —
он и есть твой устав.
Ты, по его законам,
из кульбита в кульбит —
ласточками подкован,
сквознячками подбит!
В шляпе своей нелепой
с серебристым пером
сыпешь пустой синкопой
по долам, по горам,
сыпешь пустым горохом,
не считая минут,
молишься праздным птахам,
что не сеют, не жнут!
Да сохранит в секрете
твой галопчик, твой конь,
что же ты есть на свете
за голубчик такой!
Этакий не успевший
к торжеству дурачок,
этакий всe пропивший —
скрипочку и смычок,
этакий вечно нищий
припозднившийся гость,
этакий изменивший —
всем, кому довелось:
Правде своей и Кривде,
птице-говоруну,
Сцилле и с ней Харибде,
золотому руну...
Выскользнул из сказанья —
не заметили как:
всюду тебе везенье
и удача в руках,
все обманул ловушки,
обогнул все силки,
завтракал на опушке,
у прозрачной реки,
сгинул — и нет печали!
Только мир и слыхал,
как башмачки стучали,
как галопчик порхал...
возраст тебе не возраст:
пять минут — пять веков:
хватит в пространствах звездных
музыки и подков!
* *
*
В. В. Филатову.
Вот тбак вот: живешь и не знаешь,
что там, за ближайшим углом!
А там, скажем, озеро Нарочь:
махнет тебе серым крылом,
поманит тебя из-под спуда
всех лет твоих — гладью слепой...
Ты, озеро Нарочь, откуда
и что теперь делать с тобой?
Я чай заварю себе на ночь
и стану всю ночь горевать,
что не был на озере Нарочь,
что в этом-то и виноват,
раз жизнь — пусть без умысла злого —
на тридцать каком-то году
вонзила в меня это слово
как страсть, как стрелу, как звезду.
* *
*
Я верю в тебя, я верю в него, я верю в неe —
я верю во всe вообще, в любое враньe,
в любое жнивьe — как в продолженье семян,
в любое старьe — как в начало всех перемен.
А что у кого на сердце или в горсти —
так этого, стало быть, лучше не знать, прости.
Сорока ли, галка ли принесла на хвосте
алмазное семечко — дай ему прорасти.
Неправды плоды горьки, да не горше слeз —
о том, что имело сбыться, да не сбылось,
о том, как однажды гнали уже взашей
из райского сада, от дерева Не Вкушай.
Пойдeмте-ка пo миру — утром, пешком, дождeм!
Кто нa слово верит, тот словом и ограждeн,
тому и наградой слово — липовый мeд,
которым помянут тебя, когда всe пройдeт.
И станет потом ходить по земле молва,
с земли подбирая пустые твои слова,
и снова очнутся слова беспечные те —
у галки ли, у сороки ли на хвосте.
С хвоста упадeт перо — и взойдeт росток,
начнет тянуться куда-нибудь на восток:
и будет сперва побег такой небольшой,
а после побега — дерево Не Вкушай.
* *
*
Между тем летала тема
как умела и хотела —
и гулял в ней ветер!
Между кухнею и спальней,
молотом и наковальней,
между тем и этим...
И светился промежуток
меж ладоней — прежде сжатых,
но теперь раскрытых
(ибо в них — такая жалость! —
ничего не удержалось,
никаких секретов).
В промежутке пели птицы
и пыталось разместиться
небо с облаками,
и два-три небесных тела
порезвиться прилетело,
стукаясь боками,
и три ангела в лесочке
танцевали, сняв носочки,
а набив мозоли,
сели на большую ветку,
пошептались для порядку
и потом сказали:
«Мы сидим между ладоней,
посреди твоих владений,
посреди вселенной —
ибо, лишь разжав ладони,
ты удержишь своей доли
вечный шар стеклянный».
* *
*
Тут, видишь ли, задумались глуббоко:
за дымом за табачно-голубым,
тут без подсказки — разве что от Бога
молчащего (за это и любим!)
живут и пишут сутки напролет —
так... всякое, что в голову придет.
Ни перед кем на свете не в ответе,
ни мнений, ни оваций не ловцы,
от века не причисленные к свите
иной, чем летописцы и писцы
истории, — сидят и терпят труд,
покуда над трудом и не умрут.
Тут, значит, что ж... собою не владея,
а уж тем паче — кем-нибудь иным,
живут, как им хрустальная идея
велит — и шестикрылый серафим.
А дело принадлежности другим
считают и пустым, и неблагим.
Тут пуще лжи не любят панибратства —
и только выстрел пушечный дает
понять, докуда стоит подбираться,
чтобы ядро не тронулось в полет
и чтобы невзначай не разнесло
на части — имя, город и число.
Тут, видишь ли, прекрасное далёко —
то самое, куда заказан путь,
прекрасное далёко — видит око,
да зуб неймет... продолжи как-нибудь,
но не входи и не вноси огня
туда, где нет тебя.
И нет меня.
Колыбельная
Тут старинных строчек залежь
бес-тол-ко-ва-я...
ты прочти — и ты узнаешь,
что такое я:
карандаш, чернила, паста —
вот и весь состав,
а в других делах копаться —
ах, оставь, оставь.
Для чего, скажи на милость,
для чего, дитя,
ты хватаешься за малость
бытия-житья —
это из другого теста,
из другого дня!
Не ходи за кромку текста,
не ищи меня.
Там, дитя, ты не увидишь
золотого «там» —
там забытый хлам, да ветошь,
да забытый храм,
никакой земли и неба,
не горит звезда...
коль туда — так не ко мне бы,
не ко мне б туда!
По задворкам-то плутая,
долго ль до греха?
Скажем, эта запятая
чем тебе плоха —
плоше ли, чем день вчерашний —
выбитый из рук?
Спи, дитя, в высокой башне
за зубцами букв.