Кабинет
Владимир Юзбашев

Художественный дневник Владимира Юзбашева

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ДНЕВНИК ВЛАДИМИРА ЮЗБАШЕВА

АРХИТЕКТУРА ПОКАЯНИЯ

Катынский мемориальный комплекс уникален с исторической точки зрения: в России чрезвычайно мало памятников, посвященных жертвам тоталитарного режима, Катынь — крупнейший памятник такого рода.

Вместе с тем комплекс уникален и в архитектурном отношении. Его стилистика чрезвычайно сильно отличается от общей направленности российской архитектуры 90-х годов.

13 апреля 1943 года германское радио заявило, что в Катынском лесу под Смоленском найдено 12 тысяч трупов польских военнослужащих — офицеров, захваченных в советский плен в сентябре 1939 года и убитых НКВД.

Через три дня после сообщения немецкого радио московское радио передало “Заявление ТАСС”, в котором вина возлагалась на немцев. 17 апреля этот же текст был опубликован в главной советской газете “Правда” с добавлением о наличии в тех местах древних захоронений и археологических раскопок.

На Нюрнбергском процессе в список преступлений, в которых обвинялась фашистская Германия, советской стороной обвинения было включено и Катынское убийство. Однако трибунал не включил Катынское дело в окончательное обвинение в связи с недостаточной доказанностью вины немцев.

Затем на протяжении 50 лет в СССР была известна только официальная версия, которая гласила, что польские военные были убиты фашистами в августе — сентябре 1941 года.

В 90-е годы были опубликованы документы, явно указывающие на виновность СССР: письмо Сталина начальнику КГБ Берии с предложением расстрелять военнопленных поляков, выписка из протокола заседания Политбюро от 5 марта 1940 года с постановлением о расстреле и докладная записка Хрущеву от 3 марта 1959 года с предложением уничтожить документы по расстрелу поляков, проведенному в 1940 году.

В сентябре 1939 года Красная Армия начала кампанию под официальным названием “освобождение Западной Украины и Белоруссии”. В результате было захвачено, по разным источникам, от 130 до 250 тысяч польских военнопленных.

Они были размещены в лагерях, самые известные из которых — Козельский, Старобельский и Осташковский. Узники этих лагерей были расстреляны войсками НКВД по приказу советских властей весной 1940 года.

Катынь — не единственное, но самое известное место расстрела, там были убиты пленные Козельского лагеря, где содержалось около 4500 человек.

Однако в ходе эксгумационных работ было обнаружено, что в Катыни вместе с польскими военнопленными находится множество останков советских граждан. Выяснилось, что с 1918 по 1953 год Катынский лес служил производственной площадкой большевистских органов безопасности. Здесь были тайно убиты и захоронены во рвах десятки тысяч невинных людей.

То, что подразумевается под “Катынским лесом” в связи с убийством польских пленных, представляет собой густо заросшую часть большого леса между шоссе Смоленск — Витебск (с севера) и рекой Днепр (с юга), примерно в 15 километрах к западу от Смоленска. Растительность — типичный сосновый бор с брусничником. Через середину этого участка от шоссе на юг проходила извилистая грунтовая дорога длиной около километра. Она шла к даче НКВД вблизи Днепра. Могилы были найдены около этой дороги, примерно на полпути от шоссе к даче.

В Катынском лесу в 1999 году по инициативе польских властей были перезахоронены польские военнопленные на военном кладбище. Оно является автономной доминантой внутри мемориала, его проект был разработан группой гданьских специалистов во главе с архитектором Войцехом Тарговски и скульптором Здиславом Пидеком.

Годом раньше был проведен конкурс проектов мемориального комплекса “Катынь”. Победила в конкурсе мастерская № 4 Союза архитекторов России во главе с Михаилом Хазановым и Никитой Шангиным.

28 июля 2000 года был открыт Парк памяти, скорби и покаяния.

Чтобы объяснить значение катынского памятника для современной российской архитектуры, необходимо сначала рассказать об изменениях, происшедших в этой области за последнее время.

Как и исторические события, архитектурные стили в России сменяются очень резко. Такими резкими взрывами были авангард, затем сменивший его “сталинский ампир”, после — модернизм 60-х. Так произошло и в 90-е годы: архитекторам была дана стилистическая свобода, мгновенно появились новые строительные технологии, быстро сформировался рынок материалов. Возник частный и корпоративный заказчик, что вывело архитекторов на качественно иной уровень финансовых возможностей. Однако создается ощущение, что сами архитекторы совершенно не были к этому готовы: привыкшие искать наиболее экономные, рациональные решения, они теперь были вынуждены обратить внимание на “имиджевую” сторону зданий.

В результате множество зданий, построенных в 90-е годы, отличает исключительная, показная буржуазность. Главными образами, которые воплощают архитекторы, стали образы роскоши, финансовой мощи и власти.

Если в западной архитектуре показателем важности здания является технологическое совершенство и индивидуальный стиль автора, то в российской практике главной проблемой стал выбор стиля. Авторы работают не столько над выработкой собственной концепции или идеологии, сколько пытаются угадать, в какие “одежды” стоит здание одеть.

По-видимому, причина этой ситуации заключается в том, что долгое время (с начала 60-х) официальная стилистика советской архитектуры была скупа и брутальна: примитивный модернизм, приспособленный под индустриальное домостроение, объявлялся истинным выражением современности. Поэтому у поколения архитекторов, которые сегодня активно строят, возник своеобразный комплекс ностальгии по историческому городу и традиционным формам. Это привело к тому, что многие авторы, получив возможность строить, бросились подражать идеалам официально запрещенного ранее постмодернизма, активно эксплуатируя псевдонациональные и псевдоклассические формы.

Однако запоздалый постмодернизм 90-х в России лишен элегантности и деликатной иронии своих западных аналогов. В результате появилось множество вычурных, пестрых зданий довольно низкого архитектурного качества.

Частично эта тенденция поддерживается московским правительством — городскими властями, которые ратуют за возрождение старины и национальных традиций в архитектуре. Но коммунистический период длился слишком долго, и теперь уже сложно сказать, какой стиль лучше соответствует национальным традициям. Возникла стилистическая неразбериха. Так, в последнее время большой популярностью стал пользоваться стиль сталинских высоток. Он оказался выгоден для инвестиций и для покупателей дорогого жилья, поскольку в нем видят воплощение мощи, силы и славы.

Таким образом, основная проблема сегодняшней российской архитектуры — это поиск национальной идентичности. Архитектурная элита разделилась на два лагеря, одни ратуют за возрождение национальных традиций, другие — за подражание западной архитектуре. Между этими враждующими полюсами есть небольшое количество мастерских, которые стараются найти золотую середину. Одним из таких бюро как раз и являются авторы катынского мемориала — мастерская № 4 Союза российских архитекторов.

Профессиональная критика часто пишет об этой мастерской как об альтернативной и наиболее продвинутой в стилистическом плане. Видимо, это связано с тем, что на фоне псевдоисторической застройки 90-х архитекторы мастерской № 4 одними из первых начали эксперименты с современными формами — стеклянными экранами, металлическими конструкциями на фасадах зданий. Такой подход немедленно был окрещен “стилем хай-тек”, то есть стилем высоких технологий. Надо, правда, отметить, что до настоящего европейского хай-тека всей российской архитектуре еще очень далеко — нет ни промышленной базы, ни инженерных амбиций. В большинстве случаев ярлык “хай-тек” лишь прикрывает подделку под высокотехнологичную архитектуру. Так что если искать какие-то прототипы для зданий мастерской № 4, то это будут не западные шедевры, а скорее достижения русского авангарда 20-х годов: как и тогда, авторы оперируют простой геометрией, моделируют не столько форму здания, сколько поведение человека внутри его.

В существующем виде мемориал охватывает 20 гектаров леса и включает входную группу, братские могилы российских граждан, польское военное кладбище и две ритуальные площадки.

Основное содержание мемориала — земля, в которой покоятся десятки тысяч невинно убиенных, и лес, выросший на их костях. Поэтому авторы стремились минимизировать свое вмешательство в этот исторический ландшафт.

Главный вход решен в виде кургана, прорезанного исторической лесной дорогой, по которой тысячи людей прошли на смерть. Под зелеными откосами размещены помещения для обслуживания посетителей, охрана, медпункт и администрация. Обе части здания соединяются переходом, перегораживающим дорогу, как символическая стеклянная стена. По замыслу архитекторов створки открываются автоматически, это происходит в особо торжественные моменты, например во время митингов, посещений высокопоставленных лиц, религиозных обрядов, в остальное время они закрыты и представляют собой прозрачную преграду, символическую границу между прошлым и настоящим, между миром живых и мертвых. Рядовые посетители проходят на территорию по боковому проходу, огибая эту стеклянную стену.

В глубине леса, примерно в ста метрах от входа, находится первая ритуальная площадка, на которой паломнические маршруты разветвляются: направо — на польское военное кладбище, налево — к российским захоронениям. Направления выделены двумя пересекающимися порталами из стального листа. Посередине площадки установлен валун. Он напоминает памятник жертвам репрессий в Москве на Лубянской площади, перед зданием КГБ. Это просто большая каменная скала — так называемый Соловецкий камень, привезенный с острова Соловки, где был расположен первый концентрационный лагерь в СССР.

Зона российских захоронений отмечена десятиметровым стальным православным крестом. Первоначально архитекторы решили в принципе отказаться от каких бы то ни было религиозных эмблем. Они посчитали православный крест не очень уместным символом — ведь большинство расстрелянных были гражданами государства, официальной идеологией которого был атеизм. Кроме того, это лишний раз отделяет русских — приверженцев православного христианства от поляков-католиков. Однако под давлением официальной администрации крест все же был поставлен. Этот эпизод иллюстрирует современную ситуацию в России и, в частности, официальную позицию властей, которые (возможно, неосознанно) стимулируют символическую путаницу.

Тела большинства польских военнопленных опознаны и перезахоронены, в отличие от них о многих советских людях, похороненных в Катынском лесу, ничего не известно: до сих пор не открыты многие архивы КГБ. В 30-е годы расстрелы здесь производились в поистине промышленных масштабах, и тела убитых просто сваливали в огромные ямы.

Архитекторы, стремясь, как уже говорилось, минимизировать свое вмешательство в ландшафт, лишь отграничили места массовых захоронений, сохранив их неправильную конфигурацию. Для этого была разработана специальная конструкция ограждения, состоящая всего лишь из коротких столбов и стальных жердей. Каждый столбик имеет два паза, позволяющие крепить жерди под любым углом. У каждого захоронения на одном из столбиков установлен светильник-лампадка. Он сделан из стекла и термообработанного камня в виде символа поминовения — стакана, накрытого хлебом.

Южнее польского кладбища паломнические маршруты вновь соединяются. Здесь расположена вторая ритуальная площадка, решенная в виде амфитеатра. Она предназначена для проведения совместных российско-польских церемоний. Общий выход с площадки — Аллея памяти — выделен стальным порталом и решен в виде поднятой над землей дорожки-мостка.

Изначально, по мысли архитекторов, все дорожки на территории комплекса должны быть подняты над землей. Такое решение еще раз символически отделяло бы живых от мертвых, напоминая, что весь Катынский лес — это одна сплошная братская могила. Кроме того, оно было обусловлено практическими соображениями: подняв все коммуникации над землей, архитекторы облегчили бы работу археологам, ведь многие захоронения еще не обследованы.

Комплекс представляет самодостаточный цельный ансамбль, однако пока осуществлена лишь первая часть проекта. Авторы считают необходимым в перспективе развитие комплекса, прежде всего строительство мемориального пандусного сооружения “Дорога в вечность”. В этом здании будет размещен музей, кабинеты научных сотрудников и небольшой крытый зал заседаний. Но основная часть этого сооружения представляет собой продолжающую лесную дорогу систему пандусов, опускающихся под землю, восходящих из-под земли, уходящих в небо и обрывающихся в воздухе. Архитекторы запроектировали своего рода folly — экспрессивное сооружение со сложным пространственным сценарием.

Как и весь комплекс, проект этого здания очень точно вписывается в ландшафт, используя перепад рельефа. Со стороны леса он является продолжением тропинки, которая плавно переходит в систему пандусов на кровле здания, со стороны реки понижение рельефа позволило архитекторам организовать пространство высотой в этаж, где размещены кабинеты сотрудников, выходящие окнами на Днепр.

Здание музейно-информационного центра задумывалось как кульминация всего мемориального комплекса. Авторы продумали довольно сложный маршрут через систему пандусов, который должен ввергнуть посетителя в состояние высочайшего эмоционального напряжения.

Посетитель приближается к музейному центру по тропинке, ведущей из леса на берег Днепра. Это тот самый путь, по которому вели заключенных на расстрел. Тропинка плавно переходит в пандус, который увлекает посетителя под землю. Это важный момент “сценария”, тщательно выстроенного архитекторами. До этого авторы все время как бы ограждали посетителя, отделяли его мир от мира истории. Все остальные сооружения комплекса вызывают у зрителя ощущение границы, преграды: входной павильон с его стеклянной стеной, система порталов, Аллея памяти, поднятая над землей. И только в последнем павильоне — “Дорога в вечность” — этот мотив преграды исчезает, посетитель превращается в участника архитектурной мистерии. Пространство центра построено таким образом, что входящий невольно начинает отождествлять себя с жертвами трагедии.

Спускаясь по пандусу под землю, он попадает в узкий коридор. Элегантно используя перепад рельефа местности, архитекторы запроектировали в торце коридора окно, сквозь которое видна пойма Днепра. Авторы символически назвали его “Окно последнего взгляда”. Вошедший помнит, что находится под поверхностью земли, и вдруг в окне он видит открывающийся пейзаж; его перемещение в пространстве коридора, таким образом, приобретает значение перехода во времени — он словно бы оказывается в прошлом и может представить себя на месте убитых.

От “Окна последнего взгляда” посетитель проходит по подземному коридору обратно в глубь сооружения. Вдоль коридора с одной стороны в освещенных нишах на земле можно будет увидеть личные вещи жертв: очки, кошельки, пуговицы и т. п.

На противоположной стене в алфавитном порядке будут находиться таблички с именами погибших, установленными по архивам ФСБ (таковых на сегодняшний день известно уже около 8 тысяч).

Коридор заканчивается “Стенкой”, изрешеченной следами от пуль. Вдоль нее в полу расположена ниша с песком для установки поминальных свечей. Параллельные зеркала, фланкирующие “Стенку”, создают эффект ее бесконечности. От “Стенки” начинается восходящий в небо и обрывающийся в воздухе пандус — “Дорога в вечность”.

Справа от “Дороги в вечность” запроектирована примыкающая к ней ритуальная площадка, являющаяся эксплуатируемой кровлей подземного музейно-информационного центра.

В советской архитектуре существовала очень мощная традиция мемориальных сооружений и памятников. В каждом российском городе стоит множество памятников погибшим во Второй мировой войне. Однако тоталитарный режим наложил свой отпечаток на эти сооружения. Как правило, это довольно брутальные, титанические скульптурные группы или мощные архитектурные объекты. Пожалуй, наиболее известным из них является комплекс Мамаев курган под Волгоградом, посвященный Сталинградской битве.

Катынский комплекс в определенном смысле противоречит этой мемориальной традиции; его стилистика бесконечно далека от торжественных монументов, посвященных героям-победителям. Вместе с тем этот комплекс не вписывается и в традиции постсоветской архитектуры. В нем нет историзма, отсылок к национальному стилю в архитектуре. Стилистически этот памятник вообще вне истории и вне времени. Парадоксальным образом именно эта оторванность от всевозможных направлений, обычаев и канонов позволяет сравнить мемориальный комплекс с проектами русского авангарда, также бросавшими вызов традиционализму.

Катынь — один из тех редких проектов в современной российской архитектуре, который действительно пронизан духом русского авангарда, а не копирует его формальные признаки. Архитекторы мемориала обратились к первоосновам архитектуры, они работают в первую очередь с нематериальными аспектами — символами, восприятием и эмоциями зрителя, с пространством. Авторы сделали частью сооружения и сам ландшафт: лес, рельеф, вид на реку.

Конечно, архитекторам не удалось избежать буквальных символов, таких, как светильник ограждения в виде стакана, накрытого каменным хлебом, или стены со следами от пуль. Эти фигуративные детали противоречат сдержанной и достаточно абстрактной манере всего комплекса. Но в целом в этом памятнике есть та тонкость и то изящество символизма, которых так не хватает современной российской архитектуре.


Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация