Вольный посох

Ольга Иванова (Яблонская Ольга Евгеньевна) родилась в Москве в 1965 году. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Автор пяти лирических сборников, один из которых вышел под литературным псевдонимом Полина Иванова. В настоящее время работает риэлтором.

*       *

*

Как никогда,
в этом году —
стужа, мой свет,
будто в аду...

Сдаться велит.
Слечь. Околеть.
Жрет изнутри
ветхую клеть...

Но и она —
не холодна.
Ибо душа
облечена

этой зимой,
вымысел мой,
шалью с плеча
Жизни самой.

Чья правота —
гробить ли, греть —
присно была,
будет и впредь.

Идеже найти
смысл неземной
с Вами — не мне.
Вам — не со мной.

*       *

*

...А счастье было так возможно,
так близко!.. — скажешь — и солжешь.
И в стопку сложишь осторожно,
и ниткой свяжешь аккуратно, —
и в топку кинешь, и сожжешь

плоды амурныя химеры,
тома рифмованной муры —
тому реальные примеры,
что не сподобишься обратно,
что выбываешь из игры.

И выйдешь биз дому, и дыма,
и обожаемых тенет
туда, где тема несводима
ни к ним, ни к имени (вестимо,
не упомянутому, нет),

туда, где все цветно и разно
и не сливаются слова
в одно созвучие “завишу”;

пусть в алом пламени соблазна
еще пылает голова,

но все — от звездности над нею
до вешней свежести шальной —
тебе покажется важнее,
и основательней, и выше
необоюдности больной.

И побредешь, едва живая,
в уже рождающийся день,
и до угла, и до трамвая,
уже всерьез исцелевая,
проводишь тающую тень...

Не земное наследье влекло —
вольный посох, пустая сума...
Притекали — брала под крыло.
Обогрев, отпускала сама.

Не блуждала по следу с тоски,
не выглядывала беглеца.
И в нужде не тянула руки —
сплошь батрачила в поте лица.

На виду — ни единого шва.
Не по-нашему ношу несла.
Где терпела — всходили слова.
Свирепела — музбыка росла.

Ни единого шва — на виду.
Обрекли — попеклась о петле.
Ей ли дня дожидаться в аду! —
весь свой ад отжила на земле.

*       *

*

...Это проходит: объятия настежь,
липы, июль... и уже человек —
не человек, а живое ненастье:
вьюжит из уст, моросит из-под век...

Слипшийся ворс, индевеющий ворот,
стужа, сквозящая из рукава...
Сам себе изверг и сам себе ворог:
поступь тверда, да тропа рокова.

Ликом — Архангел, а грезит о Звере
(свита немыслима, вид небывал).
Мглой грозовою врывается в двери.
Смотрит наотмашь, язвит наповал.

О, для того ли из ада взывали
Ула, Евлалия, Аннабель Ли
в дебрях у Обера, о, для того ли
лица пылали и липы цвели,

чтобы колечко с умершего пальца
жгло и велело — не жить, а жалеть,
чтобы гнала отовсюду скитальца
несовпаденья нелепая плеть,

чтоб ему, загодя вооружаясь
чуткою тростью, неведомо где,
словно слепому, бродить, отражаясь
тенью согбенною в гиблой воде,

чтобы потом одичавшею кожей
слиться с вот этою волглою мглой
мокрой материи в темной прихожей,
с мертвой возлюбленной, с болью былой,

чтобы, как с вещею, с голою веткой,
немо мятущейся там, за окном,
вечно беседовал юноша ветхий
в платье неглаженом, в тапке одном!..

*       *

*

*       *

*

Повеет высью... Ввяжешься, взовьешься,
спеша на зов заоблачной блесны...
И — что уж тут... — осваивайся, ежься
на сквознячке нездешней новизны.

Сиди себе и впитывай, как вата,
забвения живительную взвесь,
и сколь оно ничтожно, и чревато,
и суетно — оставшееся здесь.

И, свесив ноги с божьей антресоли,
рассматривай земную хохлому,
взрывоопасной доремифасоли
уже не адресуя никому.

А взблазнится последняя нелепость —
иллюзию опоры обойти,
и оперенье выпростать, и выпасть —
не медли, дефективная, — лети!

*       *

*

*       *

*