Кабинет
Евгений Карасев

Глухие снеги

Глухие снеги
стихи
Фотограф

Он бегает по городу, обвешанный
                            аппаратами.
Ловит клиентов.
Было у него крошечное ателье
                        в облезлом парадном.
Выгнали за неуплату аренды.
А мастер он от Бога!
И, как все талантливые люди,
в                       сегда без денег:
дружков-собутыльников много —
угощает бездельников.
Что удивляет на его фотографиях —
                                   ракурс.
По-своему увиденные переулки, улочки...
Под прозрачным слоем речной воды —
настороженная тень хариуса.
И тянущаяся к ней коварная тень
                                удочки...
...Меня он щелкнул еще прошлым
                              летом.
Разворошил приятельских карточек
невостребованную залежь.
Разглядывая снимок, я спросил:
                            — Кто это? —
Улыбнулся:
          — Кого ты меньше всего знаешь.


      Как птичка божья

Тень любит плоскость,
мухи — сладкое.
Ну а пьяный в лоскут —
скамейку городского сада.
...Я распластался на неудобном,
                         ребрастом лежаке
неподалеку от шумной площади.
И чувствую себя, как жокей,
сорвавшийся с лошади.
Ритм новой жизни не по мне —
утешает спиртное,
             как больного грелка.
Днем ищу истину в вине,
утром — деньги на опохмелку.
В былые времена подле моего одра
уже стояли бы милицейские машины
                            с тревожными «мигалками» —
обнаружили ханурика, ббомжа.
Нынче разрешено жить по Евангелию —
как птичка божья.

Сиротство

В избе пусто. Погуливает ветер.
На пожелтевшей фотографии, видимо, хозяева;
                                    меж ними — пострел.
За стенами, как дверь на ржавых петлях,
тоскливо поскрипывает коростель.
Всюду следы недавней еще жизни —
                             ложки, плошки.
Мне кажется, вещи смотрят с какой-то
                                  щемящей укоризной,
как брошенные собаки или кошки.
Что заставило людей оставить
                          родные стены?
Посулы вербовщиков? Прожекты зыбкие?..
Тихо. Лишь коростель
уныло тянет свою музбыку.


   Обнадеживающий свет

Выиграл ли я что в этой жизни
                            или все продул?..
За окном, нескончаемый, шумит ливень.
Сквозь пелену дождя, как через слюду,
я смотрю в сад, робко осветленный
                                  белым наливом.
...А что можно безусловно отнести к выигрышу?
Причислить к удаче?
              Отошедший по наследству участок земли
с плодовыми деревьями, без меня выросшими?
Хилый домик, громко именуемый «дачей»?
А может, первыми в прибыльном ряду
надо поставить набившие мне лоб
                             старые грабли?
...Я задумчиво гляжу в начинающую прояснивать
                                        водяную слюду:
как свежо и обнадеживающе светятся
                              вымытые дождем яблоки!

Мы остались в двадцатом веке
                                 Ю. К.
Мы остались в двадцатом веке —
остановились часы маятниковые.
Нас заносят глухие снеги,
как попавших в ловушку
мамонтов.
И когда-нибудь гиблую яму
вскроют смельчаки бескорыстные.
Не в поисках мамонтов —
истины.



  Воодушевляющий препарат

В переполненных трамваях, автобусах —
                               пропади они пропадом! —
я часто слышу сетования пассажиров
на нынешнюю жизнь, беспросветное завтра.
И, чтобы оградиться от них, мысленно
                           переношусь за колючую проволоку —
иду по этапу, стыну в штрафных изоляторах.
И сразу становятся детскими
людские горести, мытарства.
Тюрьма оборачивается
                      чудодейственным средством,
воодушевляющим лекарством.
Прикидываю с прищуром: а что, как
                              несложную его формулу
власть имущие посчитают высшей истиной?
Оденут всех в лагерную форму
и, как вашего покорного слугу,
                         лет через двадцать выпустят?


    Сложная штука

Я в гостях у набившего мошну друга:
камин, породистая собака,
                       заснеженный сад за стеклом.
Даже за картами, когда идет пруха,
трудно мечтать о таком.
Что случилось — сработала карма?
Лицом к корешку повернулся Хронос?
Вчерашний карманник —
и несусветная хоромина!
Серьезные вроде вопросы:
окружающее довольство — результат перевоплощения
                                            или времени приз?
И все-таки хорошо — с коньячком отходить у огня
                                              от мороза.
Сложная штука жизнь!

         Дятел

Переполненный общественный транспорт
                                 в сердцах ругая,
я приезжаю в сосновую рощу не смолой подышать
                                        или цветущей мятой.
Прихоть другая — послушать дятла.
Когда бы я ни появился — он всегда на месте.
Умолкнет на время, приглядываясь к пришельцу,
и вновь начинает свою рабочую песню,
столь близкую участникам пролетарских шествий.
А что привлекает меня в этих однообразных звуках?
Он не зовет на помощь, не просит прийти на смену.
В усердных, истовых, упорных стуках
я улавливаю надежду настырного одиночки
                                   пробить непосильную стену.


        Холодным маем
                        Борису Екимову.
Начало мая.
Заболоченная речка посреди города.
Сухой камыш, точно опыленный
                         грязной известкой.
Солнечно и нестерпимо холодно —
ветер злостный.
Я иду по берегу речки. В коричневой воде
консервные банки, пищевая фольга
                        поблескивают, как блесны.
И другой след пиршества людей:
подле кострища — останки песьи.
Бродяги, бомжи, приглядевшие эту клоаку,
что птицы гнезда,
наверное, разделали тут на шашлык
                             уже не одну собаку —
лечатся от туберкулеза.
Пугаясь обнаружить в здешних местах
человечий труп
и оказаться свидетелем в милицейских лапах,
я было дал тягу отсюда. И вдруг —
                               черемухи запах!
Он налетел откуда-то с той стороны,
бодрящий, чуточку с горечью, —
долгожданный хлебный грузовик
                          времен войны,
живительным ароматом встряхнувший
                    иззябшую за ночь очередь.
Исчезла, сгинула душевная паника.
Вернулась уверенность,
                       подавленная неприютной погодой.
Народная примета всплыла, проявилась в памяти:
«Май холодный — год хлебородный».


   Синдром семи судимостей 

Вот уже несколько лет я на воле,
                         среди людской кутерьмы.
Лопаю калорийную пищу. Имею новых знакомых.
Но по-прежнему себя чувствую, как тот еврей,
                                  что жил напротив тюрьмы
и однажды поселился супротив своего дома.
Разделяю переживания бедняги: в каталажке
                                         томиться —
несчастье, беда.
И все-таки в один прекрасный день бедолага
                                          освободится.
Я, наверное, никогда.


  Безобидная особенность

Среди песнопевцев у меня своя ниша,
как у пичуги в мире лиственном.
Она не выше других, не ниже —
единственная.

Карасев Евгений Кириллович родился в Твери в 1937 году. Поэт, прозаик, постоянный автор нашего журнала, лауреат “Нового мира” за 1996 год. Живет в Твери.


Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация