Меланхолическое путешествие по Интернету в поисках поэзии,
с заходом в “сумеречную зону души”
Я уже давно собирался поставить над собой такой эксперимент: попробовать в одиночку, так сказать, без руля и без ветрил (сетевых обозревателей), пуститься в свободное плавание по поэтическому Интернету — и каждый раз откладывал это путешествие, откладывал из-за собственного малодушия. Мало-душия в буквальном смысле. Я люблю поэзию. Но чтение стихов требует от меня подозрительно много душевных сил. Особенно при чтении нового поэта. Более чем пятью или шестью любимыми поэтами за читательскую жизнь так и не обзавелся. Душа, видимо, малого размера, больше не вмещает. Это раз.
И второе — на какой литературный сайт ни зайдешь, там обязательно есть раздел поэзии, и когда открываешь его и видишь еще только списки выставленных поэтов (а списки эти всегда казались мне бесконечными), уже на этом этапе чувствуешь тихое дуновение ужаса: и это ВСЁ ПОЭТЫ?!
Но... взялся быть обозревателем — соответствуй! И я решился. Правда, для разбега открыл страничку Курицына — ознакомиться с последними новостями. А уж потом, решив стартовать с его странички, сбросил из Славиного окошечка “Литературные сайты” список и опять, что называется, “забурился” — просматривая список сайтов, в самом конце его я прочитал: “Сумеречная зона души”, и палец мой, лежащий на левой клавише мышки, сработал не спросившись. Глаз провалился в угольно-черное, залившее экран монитора, а уже из черноты проступило разноцветными пятнами неясное изображение чего-то умеренно-зловещего. Сверху засветилось название “Сумеречная зона души” и поясняющий подзаголовок “Творчество душевнобольных”. Я решил не противиться — идти, куда ведут. Слева на экране начали появляться и выстраиваться в столбик названия разделов сайта. Их готический шрифт действовал успокаивающе, вызывая ассоциации с уже обжитыми словами: Франкенштейн, Анна Радклиф, Голем.
Вывешенная тут же эстетическая программа сайта оказалась немногословна:
“Людей с неустойчивой нервной организацией общество всегда старалось изолировать. Их помещали в желтые дома, ссылали на канатчиковы дачи. На них либо боязливо косились, либо пытались не замечать. Они были, да и по сей день остаются изгоями. Между тем психическими расстройствами страдали Гоголь и Ницше, Врубель и Ван Гог, Гаршин и Достоевский... А ведь эти люди, чьи шедевры вошли в сокровищницу мировой культуры, распорядись судьба иначе, тоже могли бы сгинуть в психушках.
Этот сайт создан для того, чтобы “нормальные” люди увидели и оценили творения тех, кого принято называть душевнобольными, психами, сумасшедшими. А ведь только им дано заглянуть в сумеречные зоны души и поведать нам о том, что там происходит. Самые достойные из них будут обязательно здесь опубликованы.
Владимир Немира” (http://www.members.tripod.com/soulzone/main.htm)
(Тут можно было бы, наверно, поспорить с автором и, видимо, создателем сайта Владимиром Немира на тему: чем остались в нашей культурной памяти названные им имена — знаком душевных сумерек или света? Но спор это давний, и не один Немира думает, что “сумерек”.)
Знакомство с сайтом я начал с первого раздела: “Великие безумцы” — мне было интересно, чьим еще авторитетом освящены представленные здесь тексты. На таком же черном фоне многоярусная портретная галерея начала открывать свои окошки: Мопассан, Хлебников, Есенин, Эдгар По, Антонио Гауди, Мандельштам, Руссо и другие. Завершал галерею портрет Достоевского с зажженной свечой, видимо, светом ее пытавшегося развеять свой душевный сумрак (и это тоже, по нынешним временам, почти каноническая традиция восприятия Достоевского).
Ну а собственно тексты душевнобольных? Больных, надо полагать, гениальностью, неистовым творческим порывом?
Тексты есть. Их не так много, но зато они, как правило, пространны, и потому я решил воспользоваться приемом Макса Фрая, в своем “Идеальном романе” представлявшего и характеризовавшего (исчерпывающе) неведомые читателю романы цитированием их финальных строк. Я же предлагаю первые строки:
Дмитрий Пименов, “Муть”
Антипсихиатрический роман
Глава первая. “Сумасшедший разведчик”:
“На двери было написано: „Если ты любишь жизнь, ты должен любить и меня”.
Я позвонил. Открыла симпатичная блондинка и вопросительно взглянула на меня. Я поздоровался по-нашему, и она пропустила меня внутрь. Пройдя по коридору, я постучался в последнюю дверь”. ( http://www.members.tripod.com/soulzone/myt.htm)
Владимир Немира
Мне бесноватый азарт
вряд ли сейчас к лицу.
Хижине или дворцу
свой посвящу поп-арт.
(http://www.members.tripod.com/soulzone/cyclo.htm)
Рада (Рада&Терновник)
Танго
Белое танго душевнобольных
Наши души летят над промерзшим асфальтом
Огибая углы темно-серых больниц
Над костром погребальным.
(http://www.members.tripod.com/soulzone/rd.htm)
Владимир Немира. Рассказы
Родственники
“Родственники меня ненавидят. Где бы я ни находился, они уже тут как тут. Выволакивают меня из-под кровати, ставят на колени и суют под нос вчерашнюю газету. А когда я уезжаю в командировку, они следуют за мной, поселяются в моей гостинице, в моем же номере. Тогда я запираюсь в туалете и живу там. По служебным делам выходить мне приходится через маленькое окошко и спускаться по водосточной трубе, такой же путь я проделываю по возвращении”. (http://www.members.tripod.com/soulzone/rod.htm)
Я понимаю, что по таким небольшим отрывкам судить о текстах, об их эстетической стороне очень трудно (хотя, подозреваю, иногда можно), но вот о психической вменяемости этих текстов, на мой взгляд, — вполне. Сумасшествие здесь предмет рассмотрения, а не способ познания мира, так сказать, объект, а не субъект. Чтение этих текстов сразу же отсылает к классике: “Мы любим поговорить о странностях наших знакомых. Говоря об их странностях, мы как бы прислушиваемся к собственной нормальности” (Фазиль Искандер).
Короче, уютненький такой сайт. Тексты его к выставленным на портретах лицам “великих безумцев” отношения не имеют. И обычным безумием тоже не обдают. И слава богу! Лично я всегда предпочту игру в безумие настоящему безумию. Что делать, бескрылый я человек.
Чтение “Сумеречной зоны” в начале путешествия за поэзией оказалось по-своему полезным, оно, так сказать, адаптировало, и уже с легким сердцем и даже как бы радостным предчувствием выбирался я со страниц “сумеречной зоны” на сияющие светом страницы “Сетевой словесности”(http://www.litera.ru/slova/images/slovestn.gif.) прямо к списку выставленных там поэтов.
И наконец, я начал читать поэзию. Стихотворение за стихотворением, автора за автором. Прочитав подборку, открывал вторую, третью, четвертую. И странное чувство начал испытывать. Я почувствовал себя вдруг чем-то вроде туго надутого мяча, который пытается погрузиться в воды поэзии, а она, вода, естественно, выталкивает его. К чему бы это? Я вернулся назад, к первой подборке, и начал читать внимательно, медленно, дочитав до конца, я попытался найти и выписать строфу или несколько строк, в которых наиболее внятно, рельефно содержалось то, что не впускало меня в стихотворение. Потом то же самое проделал со второй подборкой, с третьей, четвертой. В результате получилось следующее:
1
Дождь ушел за тридевять земель,
Утирая слезы кулаками.
Вот и все. Чужими облаками
Застлана последняя постель.
2
Мы дети, не распознанные стражей.
Кто высушит нам слезы, если страшен
злой кредитор, цыганка или черт,
укравший, что осталось на похмелье,
когда будильник жерновами мелет
и петухи ждут третий свой черед.
Нам остается — на вокзал, к природе
и кануть в непобрившемся народе...
3
Toгда в глазах мелькнет еще страданье,
Застынет жалость, как оплывший воск,
В последний раз сведет мосты сознанье,
Пробив туннель через погибший мозг.
4
Степь пропахла седою полынью,
Даже воздух горчит на губах...
Звезды в бездне Днепра темно-синей
Длинной удочкой ловит рыбак.
Цифрами отмечено по нескольку строк из четырех прочитанных подряд подборок. Здесь четыре цифры. Потому что на пятой подборке я споткнулся. На странице Василия Чепелева (http://www.litera.ru/slova/chepelev/stihi.html) На чтении его стихов не разбежишься, слова тормозят разбег, заставляют вчитываться:
Позвони, закажи билет до Америки. Денвер? Так нам и надо.
Проснемся завтрашним утром на влажных простынях мотеля,
разбуженные машинами.
Из окна — ничего не видно, город. Поедем посмотрим, что за земля,
Узнаем, зачем в такие непримечательные деньки здесь, в Колорадо,
С его фермами, оросительными каналами и затопленными лощинами,
Куда любят заплыть мальчишки, мог оказаться я.
Возможно, дело в контексте, а возможно (надеюсь!), и нет. Стремительное скольжение взгляда по стихотворным строкам тормозится здесь наличием в стихах даже не мысли, а как бы чувственного проживания рождающейся мысли, воплощенного в слове, ритме, дыхании. По небольшой подборке трудно судить о поэте и даже понять, хороши ли эти стихи. Может, и не очень хороши, но то, что они заставляют себя читать, это уже знак.
Справка автора о себе: “22 года. Родился и живу в Екатеринбурге. Детский доктор. Поэтические предпочтения, думаю, очевидны для каждого, прочитавшего стихи”. Возможно, автор имел в виду стихи Бродского. Да, чем-то (отсутствием “седой полыни” и “последней постели” и “прозаизмами”), может, и напоминает Бродского (не обязательно именно его). А если все-таки автор имел в виду свою ориентацию как раз на Бродского, то можно поздравить Чепелева: Бродский ему мешает. Не укладывается Чепелев полностью в уже сшитые мастером одежды так, как, скажем, полностью укладывалась в имитацию Бродского упоминавшаяся нами ранее поэтесса Полина Барскова в стихах “Памяти Бродского”. Нет, разумеется, я не говорю здесь, что Чепелев “победил” Бродского, я только о том, что есть, видимо, в Чепелеве некий, возможно, и не такой уж большой, но собственный дар, который сопротивляется уподоблению своего стиха чужому, даже неизмеримо лучшему, чем твой. А это, согласитесь, признак обнадеживающий .
И потому выстроенную выше композицию из четырех поэтов я заканчиваю строками из шестого по списку, а не пятого:
6
Явленье женщины счастливой
меняет ход вещей не зря:
смотри вослед ей, торопливой,
в плаще из перьев журавля...
Что с такими текстами делать?..
Вот они, точнее, оно: большое количество, разбитое на строки, имеющие размер и рифмы, плотно уснащенные “поэтическими” образами: “в плаще из перьев журавля”, “седая полынь”, “бездна Днепра темно-синяя”, “жалость, как оплывший воск”, “будильник жерновами мелет”, “чужими облаками застлана последняя постель” и т. д. И, терпеливо прочитывая эти строки, вполне отдаешь себе отчет в том, что слова авторы расставляли как бы “оригинально”, и вроде как дополнительные смыслы у этих слов появляются от не вполне привычных пересечений с другими привычными словами, и пусть привычны (в процитированном — практически все) интонационные ходы, но и они дают, или хотя бы имитируют, некоторый дополнительный напор: “Явленье женщины счастливой меняет ход вещей не зря”. То есть это “стихи”, наверно. А что же еще? И я охотно допускаю, что, когда авторы писали эти строки, они, возможно, волновались, они что-то еще чувствовали помимо гордости от сознания, что Я Сочиняю Стихи, Я — Поэт. Что-то, может быть, влажное, томящее, набухшее в груди, озноб какой-то от неожиданно открывшегося за образом неведомого пространства. Вполне может быть. Только мне-то, читателю этих строк, что делать, если я ничего похожего не чувствую, читая про “седую полынь”.
После шестого поэта в “Сетевой словесности” я отправился на конкурсный сайт “АРТ-ЛИТО 2000” в раздел поэзии, туда, где уже до меня умные люди провели отбор.
Открылся, как водится, список мне незнакомых имен (все-таки мало интересуюсь я современной поэзией!), и я щелкнул по имени Ольги Родионовой, книжка которой “Мои птицы — на ветках...”, подаренная издателем и еще не прочитанная, лежит у меня на столе. (Кстати, книга вышла в интернетовской серии “WWW”, уже упоминавшейся мной в этих обзорах. Еще раз: серия питерского издательства “Геликон Плюс”, представляющая творчество интернетовского поколения, расшифровывается как World Wide Writers.)
На конкурс “АРТ-ЛИТО 2000” вывешено стихотворение Родионовой “Крысолов” (http://www.art-lito.spb.ru/2000/poetry/krysolov.html) Точнее, не стихотворение, а маленькая поэма.
По первым прочитанным строчкам понять, чем это отличается от процитированного выше, трудно:
О, город Гаммельн!.. Пляшущий фонарь
У магистрата тускло догорает.
И до сих пор на улицах, как встарь,
Здесь еженощно дудочка играет.
Ну, в общем, та же самая “седая полынь”. И мотивчик — не сказать, чтобы так уж нов.
Но у этих стихов был номинатор. Кто-то за что-то их выбрал. А коллегам нужно доверять. Читаем дальше:
Дудка играет, музыку узким ртом
Медленно выдыхает мой скупой властелин.
Я не желаю знать, что будет со мной потом.
Похоже, что есть у этих стихов своя энергия, прошивающая дежурную энергетику дежурных словосочетаний. Она накапливается в стихотворении, “разогревается” к финальной главке:
Мне было четыре года, когда отец сделал мне дудку.
Мне было четыре года, когда отец...
Мне было четыре года.
Играй, дитя, живи, страдай,
Рождай мороз и жар
И душу дьяволу продай
В обмен на Божий дар.
Играй, дитя, как я не смог...
Я вдруг чувствую, что общепоэтическая интонация и словарь уже не мешают, стихи держат внимание. И здесь не просто искусная эксплуатация не вымытого до конца бесконечным употреблением энергетического запаса затверженных словосочетаний и образов (а что обкатанней Крысолова?), но собственное топливо. У Родионовой свой “Крысолов”, и даже “седая полынь”, похоже, своя. Откуда эта сила?
Здесь же в “ЛИТО им. Стерна” я нашел страницу с обложкой ее книги “Мои птицы — на ветках...” ( http://www.podtext.spb.ru/books/verochka.html) , а на странице этой ссылка на ее подборку во все той же “Сетевой словесности”, которой, ссылкой (http://www.litera.ru/slova/verochka/txt.htm) , я тут же и воспользовался:
Этот лес в моем окне —
Темный лес, который вечен, —
Каждый вечер, каждый вечер
Приближается ко мне.
Я боюсь глядеть в окно:
Жутко, сумрачно и голо.
Здесь когда-то укололо
Палец мне веретено.
Не знаю... По-моему, хорошо. По-моему — стихи.
Или вот — из “больничного” стихотворения “Меня везли...”:
Коленка матово желтела,
Струна гудела,
И равнодушно мимо тела
Душа глядела.
Во тьме мерцала склянка с кровью,
Струились лица,
И шла старуха — в изголовье,
В ногах — девица.
Полтора десятка стихотворений. То, что они профессионально отобраны (держателем сайта, надо полагать, ну а если автором, то вообще замечательно), в этом я убедился, начав читать уже самую книгу. Это было странное чтение:
Ревет турбина самолетным горлом.
Срывая связки, словно тормоза,
И по лицу оставленного города
Неоновая катится слеза.
Иллюминатор обморочно валится:
Перевернувшись, по небу плывет
??!
И тут же рядом — стихи, продолжающие ту Родионову, которая и представлена в интернетовской подборке. Цитировать не буду, назову только несколько стихотворений: “А человек укладывал багаж...”, “Дорога длилась, длилась...”, “А небо плохо слышит наши крики...”. Но и в этих стихах, как правило, попадаются провисающие строчки. И при том стихотворение — возникает. Мне кажется, поэзией стихи эти делает счастливо найденное автором поэтическое воплощение литературных традиций русской психологической прозы. Ориентация автора на психологическую сюжетность подчиняет используемые, не всегда самые свежие и сильные, даже не всегда собственные, но — уместные, но — работающие, поэтические средства. В качестве примера сказанному процитирую целиком одно из стихотворений Родионовой: “Вот и кончен маскарад — / Полно врать! / Здравствуй, бедный мой Марат, / Ты не рад?.. / Что же твой доселе ловкий / Язычок? / Перетянут, вишь, веревкой / Кадычок. / Моя песенка, былая / Тоска, — / Как нелепо ты свисаешь / С потолка! / Неужели даже пуль / Не скопил — / Некрасиво так свой путь / Загубил?.. / Девки, денежки, дела — / Позади./ Это я к тебе пришла — / Погляди! / Ни записки, ни письма — / Все, петля... / Я пришла к тебе сама! / Я пришла!.. / Но хранят нездешний шорох / Листы: / „Это я к тебе пришел, / А не ты...””
О самой же Родионовой Интернет дает очень немногие сведения, вот они: “Ольга Родионова (Дашкевич). Сетевые имена — Волчица, Верочка, Аннабель Ли”. Родионова о себе: “Родилась в Сибири, чем горжусь и причастность к Сибири лелею. Росла вундеркиндом: рисовала, писала стихи чуть не с пеленок, танцевала, пела... Читала, читала, читала. В результате не стала никем. Журналистка. С 1993 года живу в Америке, сначала в Нью-Йорке, затем в штате Нью-Джерси. Все, что вокруг меня, за реальность признаю, но не особенно. Очень реальны только два объекта в моем пространстве — сын и дочь. Сын в три года написал стих: „Вот ангелы запели, играя на свирели”. Дочь в три года создала картину „Мальчик, прыгающий из окна”. Любимые книги — „Белая гвардия” Булгакова и „Московская сага” Аксенова. В обеих — потрясающее ощущение Дома”. (http://www.litera.ru/slova/verochka/)
До выхода книги в “Геликон Плюсе” все ее поэтические публикации — исключительно сетевые.
Ну а завершить этот обзор я хотел бы обращением к держателям поэтических сайтов с вполне маниловским, наверно, предложением: может быть, есть смысл на сайтах, представляющих современную поэзию, сделать вот что: вывесить при входе на сайт на отдельной странице что-то вроде визитной карточки сайта — пять-шесть поэтов с небольшими, в три-четыре стихотворения, подборками, которые держатели сайтов считают лучшими или хотя бы наиболее характерными для общего корпуса представленных поэтических текстов. Чтобы, зайдя на сайт, читатель имел возможность сразу решить, остаться здесь или гулять дальше. Понимаю все возникающие здесь сложности: а кто будет судьей? а как потом выстраивать отношения с авторами, не попавшими в визитную карточку? и т. д. — и все же... В моем, например, случае паническое бегство с сайта “Сетевой словесности” в конечном счете завершилось возвращением на него и благодарным вдумчивым чтением.
Составитель Сергей Костырко.